– Прижмись ко мне, – сонно шепчет мальчишка. – Хочу уснуть, целуя тебя в шею. И чтобы волосы нос щекотали…
Он обнимает Акеми, запускает обе руки ей под футболку. Ладони влажные, горячие. Девушка замирает, впитывая волшебное ощущение близости и покоя, наслаждаясь прикосновениями его губ. Сегодня ей как никогда хочется продолжения, но нельзя, нельзя: рядом посапывает Амелия.
– Жиль, – окликает Акеми шёпотом. – Я хочу сказать тебе что-то очень важное. Жиль… ты спишь уже?
Он не отвечает, лишь дыхание становится спокойнее и глубже. Акеми тихонько улыбается в темноте, поправляет подушку под щекой и тоже погружается в сон.
– …Акеми. Акеми, вставай.
Девушка вздрагивает, сонно щурится. В комнате темно, но Мару Тейлор в алом коротком плаще поверх тёмного платья она видит очень чётко. Та стоит у кровати, протягивает японке руку:
– Идём. Только тихо. Давай скорее, не спрашивай ни о чём.
Как есть, в футболке и трусах, девушка на цыпочках идёт за Марой. Двери в номере открыты настежь, хотя Акеми точно помнит, что Жиль запер комнату на ночь. «Сон. Это сон», – думает девушка, и эта мысль успокаивает её. Она обувает лёгкие туфли в коридоре, выходит за порог. Мара ставит фигурку птички на шаре на стол, оглядывается в сторону кровати Сорси и Гайтана и покидает номер. Двери закрываются за ней с тихим щелчком.
Сорси стискивает подушку обеими руками, зарывается в неё лицом. Всхлипывает, не боясь разбудить Гайтана.
На улице Акеми садится позади Мары на ховербайк, ёжится от холодного ветра.
– Куда мы? – спрашивает она, не надеясь услышать ответ.
– Поговорим. Но не здесь, – отрезает дальнейшие вопросы женщина, и ховер поднимается в воздух.
Акеми крепко зажмуривается, её пугает высота и ощущение беззащитности, крепко держится за пояс плаща Мары. Чтобы отвлечься, девушка считает про себя до ста по-японски, потом назад, потом начинает заново. На пятом повторе счёта ховербайк сбрасывает скорость, снижается. Когда машина касается твёрдой поверхности, Акеми слегка встряхивает.
– Слезай. Иди за мной, – распоряжается Мара.
Девушка осторожно открывает глаза, оглядывается. Странное место. Вроде и каменная площадка, но почему-то за её пределами ничего не видно. Лишь окаймляющие её по кругу ограждения.
– Это крыша, – поясняет Мара. – Поторопись.
В нескольких шагах от ховера виднеется спуск в темноту. Мара Тейлор идёт по ступенькам, Акеми следует за ней. Ступени, темнота, коридор… Всё это будит в памяти воспоминания о Подмирье и Рене Клермоне. По спине прокатывается холодная волна, и Акеми обнимает себя за плечи. Ступеньки под ногами широкие, крепкие. Хоть спуск и долог, шагать легко, особенно если считать про себя, держать ритм. Вот и очередной коридор, и Мара окликает Акеми:
– Направо. И вдоль стены. Мы почти на месте.
– Ты живёшь здесь? – спрашивает японка, и её голос разносится эхом.
– Нет, милая. Здесь мы работаем.
В коридоре загорается приглушённый свет. Акеми видит впереди дверь, успевает отметить, что коридор не прямой, а мягко заворачивает – видимо, идёт по кругу. Мара проводит по электронному замку прямоугольным кусочком пластика, и дверь открывается, уезжая в стену.
– Проходи. Я согрею тебе чаю.
За порогом – огромное помещение с куполообразным потолком. Всюду мерцают огоньки, работающие приборы создают непрерывный тихий гул. Акеми проходит вперёд, разглядывая прозрачные экраны, висящие прямо в воздухе, перешагивая через толстые витки проводов, обходя причудливые аппараты, назначения которых она не может даже предположить.
– Это центр, обеспечивающий работу нейросети. Что это такое – объяснять долго, и я не уверена, что ты поймёшь. Там чуть левее стол и пара кресел, садись, – слышит она откуда-то со стороны голос Мары. – Накинь плед – быстрее согреешься.
Акеми послушно присаживается в низенькое полукруглое кресло, кутается в серый плед. Вслушивается в гудение – пульсирующее, напоминающее тихое мурлыканье. Или биение множества сердец где-то далеко-далеко. Этот звук успокаивает, расслабляет.
Возвращается Мара, ставит на стол маленький чайник и пару чашек. Присаживается в соседнее кресло, разливает по чашкам ароматный тёмный напиток. Отрывисто улыбается Акеми, открывает фарфоровую крышку белой изящной банки, достаёт серебристыми щипцами кусочек сахара.
– Будешь?
Акеми кивает. Мара звенит в её чашке тонкой ложкой, размешивая, пододвигает чай к девушке, сама берёт вторую чашку, закидывает ногу на ногу.
– Поговорим?
– О чём?
– О тебе, конечно. Можно я полюбопытствую? Вижу, что можно. Скажи, милая, чем ты будешь заниматься в Азиле?
Акеми грустнеет. Смотрит в чашку. Там на дне в неярком свете кружатся маленькие чёрные танцоры – обрывки чайных листьев.
– Я не знаю. Постараюсь устроиться на работу. Но я не уверена, что меня возьмут.
– Почему? – удивлённо спрашивает Мара, делает аккуратный глоток из своей чашки.
Акеми поворачивает руку так, чтобы было видно татуировку.
– Из-за этого. Я бывшая заключённая.
– И что – Жиль не поможет тебе устроиться? Я правильно поняла, что твой мальчик – из очень влиятельной семьи?
– Да, но… Мне бы не хотелось, чтобы он за меня просил. Меньше всего мне хочется его в это втягивать.
– А ты уже его втянула, – внезапно жёстко говорит Мара. – И прекрасно это понимаешь. Каково это – топить того, кого любишь, а, Акеми? Молчишь? А ведь ты об этом постоянно думаешь. Не так ли? Кто ты такая, скажи? Отвечай!
– Акеми Дарэ Ка из Третьего круга, – сдавленно отвечает девушка, глядя под ноги.
– А он? Кто он? Твоя игрушка?
– Он человек, которого я люблю.
– Которого ты губишь, Акеми. Ещё немного – и он станет Советником. Миродержцем вашего маленького города-государства. Политиком. Знаешь, что такое политика, милая? Это когда стоящие у власти пойдут на всё, чтобы убрать тех, кто стоит с ними рядом. Чтобы власти у них было больше. И ещё больше. Это вечная грызня, Акеми. Это борьба за выживание, в которой побеждает безупречный. Человек без грязного прошлого. Без пристрастий. Без ниток, за которые можно дёргать и управлять им.
Мара говорит чётко и ясно, и с каждым словом глаза Акеми всё сильнее наливаются слезами.
– Здесь вы – пара юных влюблённых, готовых друг ради друга на всё. В Азиле вы станете юным Советником и его безродной шлюхой. Ты будешь его позором. Его тёмным прошлым и уязвимым настоящим. И твои объятья утянут его на дно.
По щеке девушки пролегает тонкая мокрая дорожка. Акеми смотрит под ноги, не в силах поднять голову.
– Он сильный мальчик. Бескомпромиссный. Бесстрашный. Хочешь знать, как его будут ломать, милая? Сперва уговорами. Но он же не такой, он не станет слушать тех, с кем не согласен. Он продолжит идти своей дорогой, не так ли? Путём, который выберет для города – не для себя. И тогда они придут за тобой. Сперва за тобой, беззащитная девочка. Потому что ваши отношения для них – это самое лакомое, самое нежное. И бить будут именно туда. Вспомни о Ники и Кейко. Совет ошибся, пытаясь решить проблему не с той стороны. И они учтут свою ошибку, девочка. И начнут с тебя. И скорее всего, умрёшь ты далеко не сразу. Они дадут Жилю надежду, что ты жива, что тебя вернут, если он будет послушен, но…
– Прекрати… – шепчет Акеми. – Хватит…
– А ты слушай. Ты же сама это всё знаешь, только гонишь от себя эти страхи, эти мысли. Хоть ты и умная девушка, но и тебе хочется надежды, да? Но её нет.
Слёзы капают на носки туфель, огоньки пляшут, расплываясь… Акеми хочется закричать, но она не может – слишком больно.
– Акеми, скажи, ты хочешь, чтобы с вами было так же, как с Ники и Кейко?
– Нет… Откуда ты про них знаешь?
– А вот теперь ты меня будешь слушать. И у вас появится шанс на спасение. На что ты готова пойти, чтобы спасти тех, кто дорог, Акеми?
Девушка обращает к Маре залитое слезами лицо и спрашивает:
– Чего ты хочешь от нас?
Женщина встаёт, заходит Акеми за спину. Поглаживая, собирает тёмные волосы девушки, откидывает на плечо, открывая бледную шею. Проводит кончиками пальцев по бокам от позвонков, чуть надавливая ногтями между пятым и шестым.
– Я хочу, чтобы ты осталась здесь. Добровольно. Навсегда. Отпусти Жиля. Позволь ему жить.
– Почему ты меня об этом…
– Потому что я люблю свою Ронни ничуть не меньше, чем ты своего мальчишку. И ради неё мы с богами заключаем сделку. И ты – гарантия того, что сделка состоится. Твоя жертва спасёт Амелию, Жиля, Ронни и сотню детей Азиля.
Мара делает шаг в сторону, берёт со стола чашку, подаёт её Акеми. Девушка смотрит на неё – обречённым, опустевшим взглядом.
– Допивай чай, успокаивайся. Я уверена в тебе. Ты не сможешь сказать «нет». Теперь – точно не сможешь.
– Я буду много говорить. Не хочу, чтобы между нами оставалось непонимание. Я тебе не враг, Акеми. Просто есть то, что не мы решаем. Ты заметила, как изменился мир? Всего-то чуть больше года назад.
Мара проходит вдоль ряда приборов, включает один, второй, выстукивает по кнопкам на панели третьего. Акеми всё ещё сидит над пустой чайной чашкой, кутаясь в плед и глядя в точку перед собой.
– Знаю, что заметила, можешь не отвечать. И тебе до сих пор кажется, что ты видишь сон. Разум сопротивляется тому, что происходит, да? А это в мир пришли боги, девочка. Их не звали, но они решили вернуться и всё взять в свои руки. Перекроить заново. Только теперь всё идёт не по канонам, мир обустраивается не за пять дней, и не всё боги делают сами. Они решили взаимодействовать с нами теснее, чем раньше. И проявляют себя через нас и наших детей. Через детей в мир возвращаются животные. Это радость, это причастность к акту творения, это благодать. Но далеко не все это понимают. Люди страшнее зверья, Акеми, ты знаешь об этом? Знаешь, я помню. У вас они убивали друг друга, у нас убивают своих детей. Они истребили почти всех, кого благословила Триединая. И моя сестра была готова на всё, лишь бы защитить своё дитя. Ту самую девочку, с которой всё началось… Ты понимаешь, почему так страдает Амелия, не способная завершить ритуал? Потому что ей нужна помощь Ронни. Никто не знает как. Триединая сделает это за неё, но лишь тогда, когда Вероника Отис будет в безопасности. Триединая отпустит своё благословенное дитя, но взамен возьмёт тебя. Как взяла мою сестру и всю её семью. Как заберёт меня, когда я исполню своё предназначение. Это её условие. Ты хочешь спросить, почему имен