– Выполнено.
– Удалить из базы данных системы все учётные записи администраторов. Доступ открыт только для Марии-Эвелин Тейлор.
– Данное действие повлечёт за собой…
– Заткнись. Доступ только для Марии-Эвелин Тейлор.
– Выполнено.
– Графический интерфейс, режим редактирования.
– Задайте географические координаты редактируемого сектора.
Мара слегка шевелит пальцами, набирая во всплывшем окне координаты Лондона, Манчестера, Бирмингема, Лидса, Шеффилда, Бристоля и Фолкстона.
– Попытка входа в систему с удалённого аккаунта, – предупреждает голос нейросети.
– Игнорировать, – цедит сквозь зубы Мара.
Она разворачивает коды программы управления нейросетью, параллельно открывает архив, спрятанный под одной из букв в напоминаниях о днях рождения в личном кабинете. Копирует из развёрнутого архива участок кода в девять строк и встраивает его в основную программу. Открывает ещё один спрятанный архив, вырезает и встраивает ещё пять строк кода. Программа-исключение, делающая крохотный участок нейросети, управляющий поездами линии «Лондон-Фолкстоун», автономным, работающим по старому протоколу.
– Применить исправления, – безжизненным тоном командует доктор Тейлор.
– Не задан временной диапазон действия.
– Десять сорок три до полудня – десять пятьдесят до полудня.
– Исправления применены.
– Сохранить. Логаут. Выход из системы.
Мара отсоединяет очки, убирает их в карман плаща. Мир – привычный и шумный – возвращается, окутывает своими красками, запахами, вечным движением. Мерцает на гигантских экранах реклама, проносится по тротуару стайка подростков на роликах, даблдэка останавливается у края тротуара, чтобы выпустить одних пассажиров и принять других. Воздух пахнет разогретым пыльным асфальтом и выпечкой из кондитерской через дорогу.
А потом дополненный код виртуальной реальности нейросети начинает действовать, транслируя единственный импульс – дикую, безотчётную панику. Небеса виртуального Лондона-Бис трещат и набухают готовыми пролиться чёрными раскалёнными каплями. «Бегите!!!» – приказом вспыхивает в сознании людей, составляющих нейросеть.
Лондон на секунды замирает. Встаёт весь общественный транспорт, застывают в небесах ховербайки. Останавливаются на стройплощадках экскаваторы и подъёмные краны. Прекращает своё вращение «лондонский глаз» и детские карусели в парках. А потом начинается кошмар. Кэбы, автобусы, грузовики разом приходят в движение и несутся, игнорируя попытки водителей выровнять маршрут и взять управление на себя. Ховербайки выходят из-под контроля седоков и хаотично мечутся в небе. Крики, мольбы о помощи, лязг металла об металл, хрустальный звон разлетающихся вдребезги стёкол…
Мара идёт по разделительной полосе Юстон-роуд, не глядя на взбесившийся транспорт. Она смотрит лишь на часы, подаренные Томасом. Шагает в такт подрагивающей секундной стрелке. В метре от доктора проносится даблдэка, на огромной скорости не вписывается в поворот, таранит здание на перекрёстке. Мара не поднимает взгляда. Она слышит крики раненых, испуганный плач чьего-то ребёнка, натужный стон ломающихся конструкций автобуса, но не желает видеть лиц. Красный двухэтажный гигант заваливается набок, погребая под собой тех, кто отчаянно пытается выбраться. В то же мгновенье в автобус врезается жёлтый маленький кэб, превращаясь в груду сплющенного металла.
Доктор Тейлор идёт к подземке, глядя под ноги. От станции «Кингс Кросс» разбегаются перепуганные люди, из переходов валит чёрный жирный дым. Пахнет горелой плотью, на одной ноте воет и воет женщина. Мара не смотрит по сторонам. Она не хочет этого помнить.
– Мария-Эвелин Тейлор, остановитесь! Руки за голову! – громко требует мужской голос.
Мара продолжает идти, не сбавляя шага.
«Шпильки», – напоминает Альма.
– Мария-Эвелин Тейлор, стоять! – повторяет мужчина за спиной Мары.
«У него пистолет».
– Знаю. Я успею. Они будут брать меня живой.
Краем глаза доктор Тейлор замечает бегущего через дорогу человека в яркой футболке. Он ловко уворачивается от несущихся машин, что-то кричит, машет одной рукой тому, кто преследует женщину, другой вытаскивает пистолет из кобуры под пиджаком.
– Мара, стоять! Руки за голову! – орёт Дэвис, выбегая на дорогу перед ней.
Женщина в алом плаще останавливается, заводит обе руки за голову.
– Умница, так и стой, – одышливо выговаривает Дэвис. – Шевельнёшься – стреляю.
– Ты не выстрелишь. Томас тебе этого не простит, – улыбается Мара.
– Томас тебе не простит покушения на отца. Неудачного, док. В машинах королевского кортежа нейросеть блокирована.
– Я это знала. У меня иная цель. Поймёшь потом.
Она резко убирает руки от затылка, очерчивает полукруг, словно обнимает кого-то. Волосы каскадом рассыпаются по спине. Дэвис вздрагивает, палец давит на спусковой крючок. Воздух прорезает одиночный выстрел. Мара тихо, жалобно вскрикивает, делает шаг назад, неловко подворачивает ногу и оседает на асфальт, уткнувшись лицом в ладони. Медленно заваливается на бок, свернувшись, как ребёнок в утробе матери.
Стрелка часов на запястье Мары вздрагивает, перелистывая очередную минуту. Десять пятьдесят. На улицы опускается мёртвая тишина. Нейросеть возобновляет свою работу по старому протоколу.
Генри Дэвис отбрасывает пистолет, подбегает к лежащей женщине, склоняется над ней. Между пальцами, закрывающими лицо, просачивается кровь. Дэвис замечает металлический отблеск, присматривается и понимает, что в пальцах Мары Тейлор зажаты две шпильки.
– Чё-о-орт! – отчаянно скулит Дэвис. – Что ж ты натворила, сука?..
Мара вздрагивает – раз, другой. И Генри Дэвис понимает, что она смеётся. По асфальту растекается тёмно-красная лужа, а Мара Тейлор смеётся над ним. Над ним, над королём и спецслужбой Англии. И от этого хочется выть.
– Сука! – орёт Дэвис, стоя над ней на коленях. – Что ты натворила! Заче-ем?..
В поезде, идущем до станции «Фолкстоун», беззвучно плачет худенькая девочка, из-за короткой стрижки неотличимая от мальчика. Она лежит в ящике для багажа в купе проводника, подтянув к груди острые колени и глотая слёзы.
«Мама… ты даже не обернулась, когда я садилась в поезд. Мне так хотелось запомнить твоё лицо, мама. Твоё и Мары. Почему ты даже не взглянула на меня, прощаясь? Я не хочу думать, что ты меня бросила… бросила…»
Минуты медленно текут, где-то снаружи проходят по вагону поезда люди, негромко напевает себе под нос рыжебородый проводник. Девочка вытирает слёзы, поправляет под головой свёрнутый большой рюкзак и замирает, вслушиваясь в звуки извне.
– Baby mine, don’t you cry
Baby mine, dry your eyes
Rest your head close to my heart
Never to part, baby of mine
Little one when you play
Don’t you mind what they say
Let those eyes sparkle and shine
Never a tear, baby of mine…[89]
И она уже не знает, мерещится ей мамин голос, напевающий песенку, под которую так уютно засыпалось в детстве, или мама и вправду рядом, сидит с ней в одном купе. Ей становится тепло и спокойно. Девочка улыбается, погружаясь в лёгкую дрёму под перестук колёс.
Будит её прикосновение к плечу. Она зевает, трёт глаза и вдруг вспоминает, где находится. Испуганно вскакивает, таращится на смутно знакомого мужчину лет пятидесяти – крепкого, широкоплечего, с добрыми глазами и тронутыми сединой тёмными волосами. Рядом с ним стоит рыжебородый проводник.
– Почти приехали, малышка, – басит проводник. – Вылезай. Мы с мистером французом подготовим тебя к переходу через границу. Где там твой мешок?
Она достаёт сложенный рюкзак, протягивает проводнику. Тот со знанием дела расправляет его, опускает на пол.
– Запрыгивай. Мать научила, как надо сидеть? Вот как в ящике лежала, только сидя. И тихо-тихо, даже дыши шёпотом.
Девочка забирается в рюкзак, садится, прижав к животу котомку, обнимает себя за плечи и наклоняет голову. Проводник аккуратно затягивает над её стриженой макушкой завязки, застёгивает ремни и помогает Ксавье Ланглу взвалить рюкзак на плечи.
– Thank you, mister Gilroy[90], – благодарит священник.
– Bon Voyage. Take care of the girl, – отвечает проводник и добавляет: – Five minutes to Folkestone[91].
Ксавье кивает, осторожно выходит в коридор. В тамбуре его уже дожидается Гайтан. Он смотрит в окно, хмурится.
– Херня какая-то, отец Ланглу, – встревоженно сообщает он. – Что-то у них случилось. Машины перевёрнутые, горит чегой-то. Полиция проехала толпой. Война, что ли?
Парень бережно принимает рюкзак с живой ношей, надевает его на плечи.
– Амелия офигеет, когда увидит, кто с нами.
– Не говори ей ничего. И давай помолчим. Мне тоже неспокойно.
Поезд сбрасывает скорость, поскрипывает, подъезжая к станции. Останавливается напротив пустынного как никогда перрона, с шипением открывает двери.
– Ну, пошли, – вздыхает Гайтан и первым ступает на платформу.
На площадке перед таможенным терминалом валяется на боку ховербайк с искорёженной панелью управления. В главном здании выбито окно второго этажа, выщерблена стена рядом с остатками рамы.
– Ого! – восклицает Гайтан. – Это чё тут было-то?
– Эй? – окликает Жиль, постукивая по дверному косяку у входа.
Внутри здания что-то падает, слышатся шаги, и на крыльце появляются двое таможенников. Сперва оба хмурятся, потом один улыбается, видимо, вспомнив, как эти путешественники пришли по Евротоннелю чуть меньше двух недель назад.
– Ah, it’s you. Are you going back home?[92]
Жиль разводит руками: не понимаю. Зовёт Фортена:
– Месье Жак, можно вас?
Библиотекарь ставит на землю рюкзак, поправляет на носу очки, подходит.