– Месье Ланглу, можно вас на пару слов? – вежливо поклонившись, спрашивает она.
– Акеми! – радостно восклицает Амелия, сидящая с битой на коленях Гайтана. – Ты где была?
– Ходила писать, – скромно отвечает ей девушка.
Они с Ксавье отходят в сторону, Акеми мнётся, думая, как лучше спросить. От внимательного взгляда священника девушке неловко. Не оставляет ощущение, будто мужчина видит её насквозь со всеми мыслями и тайнами.
– Что-то случилось? – первым нарушает молчание отец Ланглу.
– Нет. Я хотела спросить… не удивляйтесь, пожалуйста. Как вы спали в последнюю ночь в Лондоне?
Он пожимает плечами, словно соглашаясь с тем, что вопрос странный, и отвечает:
– Крепко спал. Будто весь день камни таскал и устал.
– И месье Фортен?
– Да. А что такое, Акеми?
– Ничего. Спасибо.
Она коротко кланяется и уходит. Забирается в спальник в укромном уголке, который устроила себе за одной из дрезин, и забывается коротким сном.
Будит её Сорси.
– Не, ну нормально. Я там жрать готовлю на всю толпу, а наша мадемуазелька спит! – возмущённо выговаривает рыжая, тряся японку за плечо. – Больше всех трудилась, да? Просыпайся. Ужин готов.
Акеми перехватывает девицу за руку, дёргает на себя.
– Проснулась, – хрипловато произносит японка. – Присядь-ка.
В подведённых чёрным карандашом глазах Сорси мелькает страх.
– Руку пусти, – выдыхает она.
Акеми выпускает её запястье, но крепко перехватывает подол юбки. Знает, что в искусстве быстро слинять этой девке равных нет.
– Присядь, – повторяет она, заставляя подчиниться. – Вот молодец. А теперь скажи мне, что ты мужчинам подсыпала…
– Сдурела, что ли? – перебивает её Сорси. – Голову свою лечи, ага?
– Замолчи. Что ты им подсыпала в последний вечер в Лондоне?
Рыжая подбирается, как кошка перед прыжком, отодвигается от Акеми, дёргает край юбки двумя руками.
– Дура! Ты чё – напилась втихаря? – фыркает Сорси и сникает.
Взгляд девицы мечется, румянец на щеках сменяется бледностью. Акеми берёт её за подбородок, заставляя смотреть в глаза.
– Сука, – произносит японка сквозь зубы. – Мы с Жилем – на твоей совести. Мразь.
– Пусти, или я заору! – взвизгивает Сорси.
Акеми отпускает её – бледную как полотно, вспотевшую, готовую расплакаться. Сорси выныривает у неё из-под руки и убегает в лагерь – туда, где безопасно, где можно шутить и смеяться и забыть поскорее об этом инциденте. Только вот забыть не получается, как бы девушке ни хотелось обратного.
Этой ночью в лагере не спят двое. Акеми охраняет беспокойный сон Жиля, зябко кутаясь в штормовку. Сорси Морье беззвучно плачет в свёрнутый подушкой угол спальника, не в силах отогнать воспоминание: тоненькая струйка красно-коричневого порошка, стекающая с её ладони в горлышко бутылки с вином.
Всю ночь на суку мёртвого дерева перед вокзалом Лиона нежно поёт горихвостка.
В Валансе под утро Жилю снится мама. Ему снова шесть, они собираются в Собор на свадьбу Веро. С самого утра мама нервничает, меряет платья перед зеркалом, то одно отшвырнёт в угол, то другое. Жиль понимает, что не надо мешать, потому одевается сам. Завязывает пояс на мягких бархатных штанишках, надевает рубашку. Только застегнуть пуговицы ну никак не удаётся. Мальчик путается, пропускает петельки, подолгу ковыряет перламутровые шарики, пришитые крепкой белой ниткой.
– Мама! – зовёт Жиль, отчаявшись. – Мама, помоги!
Он не видит её лица, но помнит, что мама строга. Строга, но всегда поможет. Мама склоняется над маленьким Жилем, ловко расстёгивает неправильно застёгнутые пуговицы и начинает всё заново. У мамы длинные ухоженные ногти, и от них Жилю щекотно и смешно. Она склоняется к самому лицу мальчика, касается левой щеки. Жиль почему-то чувствует прикосновение не маминых губ, а чего-то мягкого, пушистого.
– Мама? – удивлённо окликает он и слышит вместо собственного голоса то ли писк, то ли чириканье.
…просыпается, резко садится в спальнике. С груди на колени скатывается что-то маленькое и живое. И оно вопит. Чирикает, как птицы, которыми изобилует Англия, только не отрывисто, а протяжно. И спальник у колен стремительно становится мокрым.
– Что за хрень? – испуганно восклицает Жиль, брыкая мокрое одеяло.
Из складок ткани выпадает и шлёпается на покрытый трещинами бетон небольшое животное. Жиль отбрасывает спальник подальше, свешивается с лежанки рассмотреть пришельца.
У пришельца четыре лапы, маленькая голова с далеко отставленными друг от друга круглыми ушами, длинный хвост и вытянутое, как у крысы, туловище, покрытое буро-коричневым мехом. Зверь сидит возле лежака и отчаянно чирикает, являя крохотные острые клыки.
– Что там? – недовольно спрашивает разбуженная воплями Сорси.
– Зверь, – коротко отвечает Жиль, не сводя глаз с животного.
– Какой ещё зверь? – пугается рыжая. – Это он так орёт?
– Он. Вот сидит.
Сорси наклоняется, присматривается и издаёт вопль, который мигом будит весь лагерь:
– Там крыса!!!
– Где? Она тебя укусила? – Взъерошенный со сна Гайтан выбирается из спальника, несётся к девушке в одних трусах.
Перепуганный зверь вздыбливает мех, выгибает спину и шипит. Жиль ловко хватает его за шиворот, поднимает повыше, демонстрирует:
– Да не крыса это, вот так вот. Смотрите сами.
Шипя и размахивая растопыренными когтистыми лапами, зверёк извивается, старается дотянуться до руки Жиля. Мальчишка с интересом разглядывает его, поворачивая из стороны в сторону.
– Жиль, брось! Оно агрессивное, как кошка! – просит Сорси.
– Бросай. Ща я его чем-нибудь потяжелее… – Гайтан озирается, ища, чем приложить зверька.
– Нет! – гневно вопит Ронни. – It’s a baby!!![112]
– Дай! Дай мне! – Амелия в одной рубашонке скачет рядом с Жилем, тянет руки к пришельцу: – Дай мне бэби!
Зверёк, вконец перепуганный шумом, прижимает хвост к животу, подбирает лапы и обмякает в руке Жиля, лишь изредка жалобно чирикая.
– Амелия, не трогай. Он мне на одеяло написал. И смотри, какие у него когти острые.
– Откуда он? – удивлённо спрашивает Ксавье, быстро надевая джинсы.
– Я проснулся от того, что он на мне сидел. – Жиль смотрит на поцарапанную грудь и добавляет: – Кажется, он пытался меня есть.
– Ну всё, тебя покусал этот… крысоид. Теперь ты тоже станешь крысоидом, – смеётся Гайтан.
– Подержать не хочешь? – ехидно спрашивает подросток, протягивая ему зверька.
– Не-не-не! Я не хочу заразиться и начать жрать людей!
Жак Фортен приносит пустое ведро, подставляет под зверька:
– Сажай его сюда, Жиль. Кажется, это детёныш кого-то из семейства кошачьих. Ого, злой какой!
Из ведра то и дело высовывается лапа и норовит достать до рук Фортена. Жиль быстро одевается, разворачивает испорченный спальник, хмуро рассматривает мокрое пятно.
– Высохнет – вонять будет, – сокрушается Фортен. – Кошки весьма пахучи.
– Застираю, когда будет остановка где-нибудь у реки или озера, – вздыхает Жиль. – Месье Фортен, давайте ведро. Отнесу тварюжку подальше и выпущу.
Под возмущённые вопли Ронни и Амелии, наперебой требующих оставить зверя им, Жиль относит пришельца подальше от вокзала. Пока он идёт, зверёк притихает и лишь сонно жмурится, свернувшись клубком. Мальчишка бережно переворачивает ведро возле зарослей кустарника и спешит обратно. Надо умыться, помочь собраться, позавтракать и трогаться в путь. Послезавтра они уже будут дома…
Мысль о доме не воодушевляет. Как бы Жиль ни пытался уговорить себя радоваться – не получается. «Ну вот куда я вернусь? – размышляет он, шагая к вокзалу и погромыхивая пустым ведром. – В дом, в котором мне неуютно и чуждо? В город, в котором мне больше нечего ждать и хотеть? И что мы скажем людям? Что лекарства от одержизни не существует, нас обманули? Амелия продолжит мучиться приступами, Вероника сойдёт с ума от горя. А другие дети? Им же тоже не станет лучше. Зачем мы так торопимся домой?..»
За завтраком Амелия вдруг начинает хихикать, поглядывая в сторону Жиля. Мальчишка, погружённый в свои мысли, не обращает на неё внимания. Ковыряет в миске вчерашнюю кашу с кусочками мяса и исподтишка смотрит на Акеми. Та ест в стороне – тихая, как призрак. С каждым днём она всё больше отдаляется уже не только от Жиля – от всех. Отец Ланглу пытается её как-то поддерживать, заговаривает с ней время от времени, но негативный настрой Сорси и Гайтана и равнодушие библиотекаря будто выстраивают незримую стену между Акеми Дарэ Ка и остальными. Даже дети к ней не суются, предпочитая играть друг с другом или болтать с более отзывчивой частью компании.
– Жиль, – окликает мальчишку Ксавье, – справа от тебя.
Мальчишка поворачивает голову и обнаруживает буро-коричневого пришельца сидящим рядом с собой. Зверёк вытягивает шею, смешно раздувает маленькие ноздри, принюхиваясь к запаху съестного из миски в руках подростка.
– Ой, нет! – умоляюще восклицает Сорси. – Оно опять тут!
Зверёк раскрывает рот и громко чирикает.
– Уйди, – строго говорит ему Жиль.
Зверь продолжает солировать, не сводя глаз с миски. Гайтан швыряет в него тряпкой, заставляя умолкнуть и отбежать в сторону. Амелия и Ронни разочарованно стонут и смотрят на Йосефа осуждающе.
– Давайте оставим его себе? – ещё раз робко просит Амелия. – Он же сам пришёл, он не боится…
– Не стоит, – качает головой Ксавье. – Мы не знаем, нет ли поблизости папы и мамы этого малыша. А они, судя по его размерам, побольше кошек будут. И могут очень рассердиться, если мы заберём их ребёнка. Давайте скорее доедать, и поедем.
– А ещё этот зверь писается, – добавляет Гайтан. – Да, Жиль?
Мальчишка игнорирует обращение, вылавливает кусочек мяса из миски, кидает его в сторону. Зверёк мгновенно оказывается рядом с едой, принимается жадно нажёвывать, урча. Жиль усмехается, моет миску в ведре и уходит грузить вещи на дрезину. Когда он застёгивает ремни, удерживающие поклажу в багажном ящике, что-то сквозь штанину впивается ему в ногу, поднимается выше.