– Ай, чёр-р-р-р-рт!
В ответ раздаётся знакомое чириканье. Жиль берёт зверя за шкирку, отцепляет когти от штанов.
– Ну вот что ты привязался ко мне, а, кот? – спрашивает он, держа пришельца перед лицом.
Зверёк зевает, показывая острые зубы и розовый язычок. Жиль осторожно проводит пальцем по его шкурке. Шёрстка мягкая, густая. Прикосновения зверю нравятся. Он урчит, жмурит серые глаза. Жиль возвращает его на землю и секунды спустя снова снимает со штанины.
– Настырный какой! – морщась, шипит мальчишка и сажает зверька на сиденье дрезины. – Посиди-ка вот тут. Может, ты Акеми понравишься? Вдруг…
В путь они трогаются вместе с новым пассажиром. Зверёк, накормленный кусочками мяса, спит на коленях Жиля, свернувшись в уютный клубок. Акеми время от времени трогает его кончиками пальцев и улыбается в сторону. Улыбается и Жиль, представляя, будто прикосновения к детёнышу адресованы и ему тоже. Амелия, которой строго-настрого запретили соваться к животному, увлечённо рисует его на планшете.
– Жиль, это же котик, да-а-а-а? – спрашивает девочка.
«Да-а-а-а» она подцепила от Ронни и теперь вставляет его всюду, где может. Жиль кивает: да, это котик.
– А давай мы его назовём как-нибудь, а, Жиль?
– Акеми, как назовём котика? – переадресовывает вопрос мальчишка, с надеждой ловя взгляд японки.
Девушка пожимает плечами, убирает руку, поглаживающую зверька.
– Ну… тогда предлагаю назвать его Сури́[113], – вздыхает Жиль.
– Или Льюн, – усмехается Ксавье.
– Угу, – кивает Жиль, налегая на рычаг привода. – Не забыть остановиться возле водоёма.
– Акеми будет спать, да-а-а-а? – спрашивает Амелия, старательно вырисовывая котику усы.
– Наверное. А я буду стирать, – вздыхает Жиль.
– Остановимся в Авиньоне. Сделаем сегодня основную часть пути, чтобы завтра поскорее оказаться дома, – говорит Ксавье. – Жак говорит, там должен быть роскошный вид на Рону. Не возражаете?
К трём часам после полудня они прибывают в Авиньон. Солнце печёт так, что над старым вокзалом воздух дрожит и пахнет нагретым металлом и пылью. Амелия, пережившая в дороге очередной приступ, раздражительная и капризная, ноет, дёргает взрослых за руки, просит то попить, то погулять, то бросить всё и идти купаться. Ксавье терпеливо объясняет, что сперва надо расположиться и приготовить обед, а уж потом гулять, но девочка неумолима. Гайтан несколько раз подхватывает её под мышки и кружит, подбрасывает над собой и ловит, но этого Амелии мало. Ситуацию спасает Ронни:
– Месье Ланглу, мы можно два гулять? Я смотреть Эмили, далеко не ходить. Я смотреть книгу месье Фортен, видеть map[114]. Мы гулять к река и вернуться. Можно?
– К реке и обратно, – строго наказывает Ксавье, и девочки уносятся прочь по улице.
Закончив разбор вещей, постелив на скамейки спальники и наскоро переодевшись за углом в лёгкий сарафан, Акеми уходит побродить по городу. Жиль закидывает свёрток со спальником за спину, берёт с собой зверька и идёт за Акеми. Держится на приличном расстоянии – вроде и не мешает, но и из виду не теряет. Девушка, погружённая в свои мысли, то ли не замечает его, то ли делает вид, что не замечает.
Амелия и Ронни, играющие в прятки за каменными клумбами и остовами машин, брошенными вдоль улицы, провожают Жиля и Акеми грустными взглядами.
– Она его не любит, – вздыхает Амелия. – Вот вырасту – никогда так делать не буду. И никого не буду любить. Чтобы всё честно.
Ронни подходит, обнимает подругу, гладит её по голове:
– Я тебе подарю Миу-Мию. Или дам поиграть.
– Не понимаю, – с сожалением говорит Ронни.
В ответ Амелия суёт ей замызганную тряпичную кошку.
– Ту ю.
Ронни целует Амелию в лоб, берёт за руку, и они не спеша идут к набережной Роны.
– Как называется? – спрашивает Ронни, указывая на вывеску на углу здания из красного кирпича.
– Улица Рампар Сен-Рош, – читает Амелия.
– В Азиль есть такая улица?
– Нет. В Азиле есть имена у домов. Собор, соцслужба, госпиталь, дом семьи Каро, дом семьи Бойер… – перечисляет малышка. – Мы с мамой и Жилем живём в доме семьи Бойер. С нами ещё живёт отец Ланглу, он теперь понарошку мой папа.
– Понарошку? Что это?
– Он мне не папа, но мама вышла за него замуж. Мой папа живёт в доме Каро. Я люблю папу, но ушла от него. С ним бывает Зверь.
– Beast? – уточняет Ронни.
– Ага. Плохой. Страшный. Но он ушёл.
– Я тебя не дать. Ты моя семья.
– Я тоже тебя люблю, Ронни… Хоть и обещала никого не любить.
На набережной они спускаются к воде, садятся рядышком, спустив босые ноги с парапета. Амелия прижимается к плечу Ронни, зевает. Солнечные блики рассыпаются по поверхности реки, мерцают, завораживают, навевают сказочные сны.
…Акеми бездумно бредёт по берегу. Хочется лечь в траву, вытянуть усталые ноги, уткнуться лицом в мелкие душистые цветы. Но она продолжает идти, шаг за шагом. Заблудиться не боится: вот река, стоит только повернуть назад и дойти до парка с большой дорожной развязкой, а там налево – и через пять минут вокзал. «Не хочу, – думает Акеми. – Здесь и сейчас мне есть куда идти. Я свободна. Завтра мы вернёмся в город, который не даст мне выбора. Но живу я сегодня – и оно ещё со мной, оно продолжается».
Ноги сами выносят её на недостроенный старый мост через широкую тёмную Рону. Акеми шагает, глядя на светлый камень, сквозь который пробивается сочная зелёная трава. Останавливается напротив изящной часовни между первым и вторым пролётом моста. Задумчиво рассматривает её. «Зачем она здесь? Маленький дом большого Бога, для чего ты выстроен? Кто приходил к тебе в гости, о чём говорил, чего хотел? Слушал ли ты тех, кто обращался к тебе в этой крошечной часовне? Бог, говорили ли с тобой иноверцы? Или ты слышишь только католиков? Мне бы хотелось говорить, но в этом мире я не знаю никого, кому можно было бы рассказать то, что на душе. Бог, мне очень страшно. Я понимаю, что натворила. Но я верю, что это малая боль во благо. Бог, если вдруг ты меня слышишь… сбереги детей. А мне позволь самой ответить за свои поступки и принятые решения. Пусть мой Жиль живёт долго-долго. И пусть он скорее меня забудет. Я смирюсь. Только, пожалуйста, пусть он живёт долго-долго…»
…Амелия вдруг вздрагивает, длинно вздыхает и валится на бок.
– Жить… Жить…
Ронни перетаскивает девочку в траву, просит держаться, говорит на своём языке, что сейчас всё будет хорошо. Амелия бьётся, задыхаясь, смотрит в небо невидящими глазами.
– Мама!!! – кричит перепуганная Ронни. – Мама, что делать? Помоги мне!
…Зверёк отталкивается от груди Жиля, прыгает на каменный парапет. Слабые лапки не удерживают его, туловище тянет в сторону. За край. Мальчишка коротко ахает, бросается, чтобы подхватить малыша. Камень под ногами поддаётся слишком легко, выпадает из кладки, летит вниз – в медленные воды равнодушной Роны.
– Жиль!!!
…слепо шарит по земле детская ладонь, напарывается на острый кусок железа. Ранка, похожая на раскрытый клюв, выплёвывает порцию крови, за ней ещё. Ронни держит Амелию за запястья, пытается обнять, прижать к себе. Страшно, страшно… Зачем они ушли так далеко? Кто их теперь услышит, кто поможет?
– Эмили, я с тобой… Что же мне делать, мама?
…Она тянет его к себе – упрямо, отчаянно, упираясь ногами в такие податливые камни. Трещит тонкая ткань футболки в стиснутых намертво кулаках.
– Я тебя не отпущу. Не отпущу! Хватайся за меня!
…ладони Амелии такие холодные, скользкие и липкие от крови.
– Жить… Жить…
Ронни вкладывает в одну руку Амелии горсть земли, набирает полную грудь воздуха, дышит теплом на ранку. Жадно раскрытый птичий клюв захлопывается. Кровь останавливается. Амелия открывает глаза и улыбается.
…Буро-коричневый котёнок взбегает на плечо Акеми, оттуда прыгает на надёжные, крепкие блоки старого моста. Чихает и громко протяжно чирикает.
…из-под пальцев Амелии, разминающих комочек земли, выбегает тоненькая ящерка с ярким узором на спине.
– Да-а-а-а!!! – кричит Ронни победно. – Да-а-а-а!
Облака над горизонтом приходят в движение, образуя гигантскую фигуру простоволосой женщины в развевающихся одеждах. Она улыбается странной улыбкой Мары Тейлор и поднимает руку.
– Мама! – кричи Ронни, прижимая к себе Амелию. – Мама, не уходи!
Лицо в облаках грустнеет, порыв ветра касается стриженых волос Ронни. Фигура в небесах медленно поворачивается, теряя очертания, уменьшаясь. «Ронни. Я исполнила обещание. Помни меня. Храни мою искру в своём сердце», – звучит в голове девочки голос матери.
И прежде чем исчезнуть среди облаков, женщина глядит туда, где высится недостроенный мост. В клубах тумана над водой виднеется бесплотная фигура исполинского мужчины.
«Я привела дочь на твои земли, – обращается Триединая к нему. – Исполни и ты свою часть договора. Впусти моих детей в новый мир».
По сплетённым пальцам Ронни и Амелии бегает, не боясь, ящерка…
…Мальчишка и японка, обнявшись, падают в светлую, нагретую солнцем пыль. Жиль так сильно стискивает Акеми, что той становится больно.
– Не уходи… Не уходи! Не бросай меня!!! – умоляет мальчишка, тянется к её обветренным губам, сомкнутым в скорбную прямую линию. – Родная, оглянись! Что же ты делаешь?!
Девочки возвращаются в лагерь первыми. На щеках Амелии играет румянец, глаза сияют.
– Мы хотим куша-а-ать! – сообщает она, подталкивая довольную, счастливую Ронни туда, где Ксавье организует для всех обеденный стол. – Я теперь совсем здорова! И буду есть-есть-есть!
Жиль приходит последним. Молча раскладывает на солнцепёке выстиранный спальник, забирается на дрезину и ложится на сиденье, бессильно вытянувшись во весь рост. Котёнок, чирикнув, прижимается к его боку и мгновенно засыпает.
Акеми тихо плачет в хитросплетениях вокзальных коридоров.
Бог, живущий в маленькой часовне на мосту Сен-Бенезе, тихо касается ладонью светлых волос Жиля Бойера и погружается в свои воспоминания тысячелетней давности.