– Тебя я жду на доклад послезавтра к полудню. Не вздумай проспать.
Гайтан оглядывается на сидящего на плечах Николя, подмигивает ему и сообщает:
– Не, я послезавтра занят. На свадьбе буду.
Сорси поникает, отворачивается, подбирает с пола сумку, стряхивает с неё мусор и пыль.
– Свадьба без тебя обойдётся, – возражает Канселье.
– Да щаз! Если я вам так нужен послезавтра – приходите к нам свидетелем. Я женюсь, шеф, извиняй! Рыжая, чего отвернулась? Или ты за меня не пойдёшь?
Сумка снова падает в пыль. Сорси стоит, растерянно открыв рот, краснеет. Жиль, наблюдающий за этой картиной, чувствует себя неуютно и как-то нелепо.
– Эта… колечко мы с отцом за ночь выкуем. Так пойдёшь за меня, а, Сорси?
– Я ж гулящая… – мямлит она.
– Ну и гуляй себе, если я тебя как муж не устрою. Николя, возьмёшь меня в папки?
Пацанёнок смотрит на маму, потом на руки Гайтана и кивает. Вслед за ним кивает и Сорси.
Когда стихают радостные вопли Амелии и Ронни, Канселье перестаёт улыбаться, напускает на себя серьёзный вид и спрашивает:
– Ну, со свадьбой и свидетелем разобрались, теперь давайте по делу. Месье Ланглу, как прошло ваше путешествие?
Ксавье медлит с ответом. Жиль стоит у него за плечом, напряжённо ждёт.
– Неоднозначно, – произносит наконец священник. – Дорога опасная. Пути целы, но мосты в аварийном состоянии. Города разрушены, бóльшая их часть уничтожена пожарами. С питьевой водой проблем не было. Запасы еды нам удалось пополнить в уцелевших супермаркетах. И самое главное: да, в Англии живут люди. Вероника Отис – англичанка. И как оказалось, именно она была целью нашего путешествия.
Канселье с любопытством смотрит на большеглазую ушастую Ронни, хмыкает в сторону:
– Она большой специалист по детским болезням?
– Она нулевой пациент.
– Месье Ланглу, я дико рад вашему возращению. Настолько, что вообще не понимаю, что вы только что сказали.
– С Ронни эпидемия одержизни началась в Англии. И с её же помощью проблема самочувствия детей была ликвидирована. Она помогла Амелии – поможет и другим маленьким пациентам с одержизнью, – терпеливо объясняет Ксавье.
Взгляд Канселье не нравится Ронни. Она делает шаг вперёд и заявляет, глядя на начальника полиции:
– Я уметь. Я помогла Эмили и помогать другим дети. Я не просто девочка.
– Оу, мадемуазель даже по-нашему понимает! – удивляется Канселье. – Замечательно.
– Эмили и мистер Джек, – кивок в сторону Фортена. – Обучают меня говорить по-французски. Я умная. Я быстро учиться… учусь.
– А по-английски меня научишь? – прищуривается Канселье.
Ронни кивает и на всякий случай отходит подальше, прячется за Жиля.
– Мы уже решили, месье Канселье, – подняв руку в просьбе, начинает Фортен. – Девочка поживёт в семье месье Ланглу, а я буду её обучать. И Амелию заодно.
– Отлично, – подводит итог начальник полиции. – Полагаю, на сегодня все свободны. Всем вам большое спасибо, отдохните, через пару дней я к каждому из вас загляну на разговор. Отец Ксавье, Жиль, мы с вами дождёмся машину из Ядра, я помогу вам добраться до дома. Остальных ожидают у входа в вокзал трое велорикш. Их работа оплачена. Грузите вещи, и вас отвезут по домам. Йосеф, если ты про свадьбу пошутил, я тебя на две недели под арест запру.
Гайтан спускает Николя на пол, навьючивает тяжёлый рюкзак себе на плечи. Оглядывается на Канселье и басит:
– Кто ж с этим шутит, ещё и при детях! С вас белая рубаха, начальник. И рожа повеселее. Гульнём!
Щелчком отправленный с ногтя кусочек мрамора рикошетит от колонны перед зданием вокзала, падает на пол, где его тут же принимается гонять Сури. Жиль вздыхает, лезет в карман, достаёт ломтик сушёного мяса. Разжёвывает, подзывает котёнка и скармливает ему. Присаживается на корточки у стены, вслушивается в обрывки разговора, доносящегося через открытую дверь с улицы. Отец Ксавье рассказывает начальнику полиции детали путешествия. И – спасибо ему – старательно обходит в своём повествовании тему отношений будущего Советника Бойера с Акеми Дарэ Ка.
– …не поверю. Чтобы за двести лет техника не износилась – быть не может! – слышится удивлённый голос Артюса Канселье.
– Особые технологии. Но, как мне показалось, небезопасные. Нельзя играть с тонкими материями и оставаться безнаказанным, – спокойно говорит Ксавье. – Приближённые короля Англии считают, что всё под контролем и система работает без сбоев, но всё это до поры до времени.
– Они похожи на нас, святой отец?
– Нет. Мы рядом с ними выглядим дикарями. Они – благополучная, сытая, высокотехнологичная нация. Когда король спросил, как в Азиле обстоят дела с культурой и здравоохранением, я понял, что между нами пропасть.
– И в то же время привезли с собой ребёнка. – В голосе Канселье слышны мрачные нотки. – А она сможет здесь жить? И кто её вообще с вами отпустил…
– Артюс, как друга прошу: то, что сейчас скажу, – между нами. – Священник понижает голос, и Жилю приходится напрячься, чтобы расслышать. – Ронни никто не отпускал. Она сирота. Родителей убили. И убили бы и её тоже, останься она в Англии. Девочку с нами отправила её тётка. Человек непростой, и… возможно, её уже нет в живых. Прошу прощения… Амелия! Не уходите далеко! Идите обе сюда!
Котёнок топчется в куче каменной пыли, топорщит хвост, делает кучку, тщательно закапывает.
– Угу. Тебе туалет нужен, – кивает Жиль. – Вероника нас выставит тут же из дома. Мне кажется, ты никому не нравишься, кроме меня. И знаешь… мы похожи. Акеми ты тоже нравился. Или она делала вид.
Мальчишка подбрасывает ещё один камушек, зверёк бросается ловить его, гоняет по полу. Услышав шаги по ступенькам, Жиль оборачивается. Канселье стоит в дверях, сунув руки в карманы брюк.
– Что сидишь тут, как наказанный? Выходи, поговорим.
– Вас там с Учителем двое – вот и разговаривайте, – огрызается Жиль.
Канселье переступает с ноги на ногу, прищуривается, рассматривая мальчишку.
– Что-то тебе не полегчало, смотрю. Тебя драть никогда не пробовали?
– Вы повторяетесь, – холодно отвечает подросток.
– А, ну-ну. И всё же выходи на улицу. Сестру встреть. Примчится же наверняка за вами. Девчонки вон уже все глаза проглядели, на углу торчат. Иди к ним.
– Папа!!! – вопит вдалеке Амелия. – Папа едет!!!
Канселье поворачивается, чтобы уйти, и Жиль поспешно окликает его:
– Куратор, подождите.
– Ну? – нетерпеливо бросает тот.
– Извините за поведение. Мои проблемы – это только мои проблемы.
– А, уже лучше. Что ещё скажешь?
Жиль подбирает котёнка, поправляет рюкзак за спиной, идёт к дверям.
– Если можно, я поеду в вашей машине.
Вдвоём они выходят на улицу, где на ступеньках сидит рядом с горой вещей Ксавье Ланглу. От угла по улице бегут Ронни и Амелия, маленькая подпрыгивает, вопит радостно. Мгновенья спустя в переулок, ведущий к вокзалу, въезжает электромобиль Советника Каро. Не дав машине толком остановиться, Вероника Бойер распахивает заднюю дверь, выпрыгивает, придерживая длинную лёгкую юбку, и бежит к дочери:
– Веснушка моя! Родная!
Амелия с разбегу утыкается ей в живот, обхватывает руками и приглушённо кричит:
– Мама! Ты настоящая! Ты не во сне! Мамочка, мы приехали!!!
– Как ты себя чувствуешь, крошка?
Вероника присаживается на корточки, берёт в ладони лицо девочки, вглядывается в смеющиеся карие глаза, целует.
– Мам, я больше не болею! Просто выпускаю зверюшек из земли. Меня Ронни учит. Ронни! Иди сюда! Это мама, смотри! А вон идёт папа! Папа! Привет, папа!
Вероника переходит в объятья Ксавье, а девочка уже висит на шее Бастиана, пачкая пыльными сандалиями его безупречно выглаженные чёрные брюки.
– Bien aimé[115], как же ты вытянулась, – шепчет Бастиан, целуя рыжие кудри дочери, собранные в хвост на затылке. – Я словно год тебя не видел. Здравствуй, мой колокольчик, здравствуй…
– Пап, у меня теперь есть сестрёнка Ронни. Поехали все вместе домой?
Ронни и Жиль стоят в стороне. Девочка незаметно отступает мальчишке за плечо. Услышав, как она вздыхает, Жиль оборачивается. Ронни часто-часто моргает, губы дрожат.
– Эй, не надо, – тихонько говорит ей мальчишка. – Они хорошие, слышишь? Ронни, дай руку.
Из самых глубин памяти всплывает воспоминание: он, маленький, забивается в самый тёмный угол в лабиринтах Собора, плачет тихо-тихо, боясь привлечь к себе внимание. Страшно дотрагиваться до уродливой запекшейся корки на лице, ещё страшнее думать о том, что папы и мамы больше нет, как не стало дедушки и чуть позже – бабушки. Просто кто-то сказал, что их больше нет, они умерли, ушли под Купол и никогда больше не спустятся оттуда. Жиль так мал, что не понимает произошедшего до конца, и всё, что владеет им сейчас, – дикий безотчётный ужас перед словом «никогда». Мама – никогда. Папа – никогда. Домой, где Веро, – никогда… Жуткое невидимое «никогда» ходит за ним по пятам, выглядывает из каждого угла, прячется в глубине доброго взгляда отца Ксавье, изматывает попытками найти в новом доме знакомые вещи, ощутить привычные запахи. «Никогда» он видел в зеркале – и просыпался по ночам, срывая голос, надрываясь от плача. Тянул руки в темноту, ища родное, надёжное, прежнее, – и его касалось лишь холодное беспощадное «никогда».
Сколько же любви и света пришлось вложить в искалеченного сироту отцу Ксавье, чтобы загнать «никогда» в самые дальние уголки памяти… И с какой лёгкостью оно сегодня вернулось обратно.
Акеми – никогда.
– Джиль? – окликает Ронни шёпотом. – Ты больно?..
Он видит её с трудом. Мир вокруг расплывается, плавится.
– Всё в порядке. О’кей, да. – Собственный голос звучит отвратительно фальшиво и надтреснуто. – Сейчас домой… Нет. Ронни, слушай. Я говорю не то… чёрт. Я хочу сказать… Я тебя понимаю.
– Я знаю мало слов. Но я feel… чувствую. Спасибо. Ты помогать… и мне не так плохо.
Ладонь у неё холодная и влажная от волнения. Но глаза уже