- Борис! Можно тебя на секунду? - отозвал я капитана в сторону, когда мы подошли к суетящимся людям, - тот твой боец не может быть зараженным? У него все симптомы на лицо...
Капитан с тревогой посмотрел на крепыша с погонами старшего сержанта, помогавшего молодой женщине нести тяжелые сумки от грузовика. Женщина вела за руки двух мальчуганов, лет семи и пяти, судя по внешнему виду.
- Курганский! - крикнул Борис, - подойди сюда!
Старший сержант поставил сумки, нервно оглянулся на своё семейство, так сцепил зубы, что выступили желваки и пошел к нам. Да, похоже, что Вика не ошиблась...
- Николаич, - обратился к нему капитан, - ты себя как чувствуешь?
Пограничник вытер рукавом блестевшее от пота лицо и тяжело выдохнул:
- Плохо, командир... Думал, пронесет меня... Но, видно не судьба. Мы, когда от меня уезжали... Я хотел отпустить Левка, это моя дворовая собака, с цепи... Вот, - Курганский показал левую руку с опухшим мизинцем, - он меня цапнул. Я же не видел, что он в будке мертвый уже был. Я даже ничего понять не успел... Сколько у меня есть времени, командир? - погранец решительно обратился к капитану. Борис промолчал, видимо, не зная, что ответить.
- Дайте взглянуть на вашу руку, - потребовал отец Ильи, подошедший к нам вместе с Викой, - так. Когда был контакт с зараженным животным?
- Менее часа назад, - ответил вместо бойца капитан, - Курганского мы забрали перед самым выездом из Белгорода.
- Что конкретно вы чувствуете? - спросил старший Гольдман у пограничника.
- Меня знобит, думаю, - волнуясь, ответил парень, - что у меня повышается температура. Суставы крутит, подташнивает. В пот постоянно кидает. Плохо мне и становится хуже. Сердечко бьётся, как сумасшедшее...
Гольдман ещё порасспрашивал погранца, пошептался о чем-то с фармацевтом и, наконец, выдал своё мнение:
- Мне жаль, молодой человек. Уверен, вы сами догадались, что у вас не простуда... Полагаю, у вас осталось десять, может, пятнадцать минут. Потом потеря сознания, смерть... Дальше вы знаете...
Курганский глубоко вздохнул, опять вытер пот и попросил:
- Я хочу попрощаться с семьёй...
Мы с Головатым переглянулись.
- Не будем терять времени! - скомандовал капитан, дождавшись моего кивка. Как будто я не понимал, что творится на душе у парня и мог ему отказать... Писец!
Мы с Пашей и капитаном сопроводили погранца до самого коттеджа, первый этаж которого достался его семье. Помогли донести их вещи и, выйдя на крыльцо, слышали, как Курганский разговаривает со своими родными:
- Маша, не плачь, не пугай детей. Солнце моё, пожалуйста... Прошу тебя, успокойся. О тебе позаботятся, слышишь, всё будет хорошо...
Женщина в ответ только всхлипывала.
- Кирилл, Миша! Папе надо уехать. Простите, мои любимые, но так надо... Кирилл, ты будешь за старшего, береги маму и брата, пока я не вернусь. Миша! Слушайся маму, ты самый надежный её помощник. Всё, родные мои, мне пора... Не провожайте меня, не надо... Прощай, любимая...
Старший сержант вышел на крыльцо, закрыл за собой дверь и сказал, снимая с себя разгрузку и протягивая её нам вместе с автоматом:
- Мне становится хуже... Что мне делать? - глаза парня были полны душевных страданий и боли.
- Пошли, - с трудом ответил я, взмахом руки указав в сторону Изи, маячившего возле домика с садовым инвентарём.
Погранец сделал несколько шагов и покачнулся, едва не упав. Мы с капитаном подхватили его под руки, поддерживая быстро слабеющего человека. Так и добрались до нужного нам строения.
Внутрь мы бойца уже практически заносили. Капитан скрежетал зубами в бессильной ярости.
- Николаич, - сказал Головатый своему товарищу, - ты это... Прости нас. Вот, возьми! - Борис вытащил из кобуры пистолет и протянул его Курганскому, которого мы усадили в старенькое, рассохшееся кресло, нашедшееся в домике.
Пограничник с трудом поднял бледное лицо, увидел пистолет и медленно покачал головой.
- Борис Львович! Я не могу, - запинаясь, выговорил боец, - Бог... Он всё видит... Я не могу, - ещё раз повторил он, - сделайте это сами...
- Писец! Я не буду! Нет, я не смогу! - выдавил из себя капитан и отвернулся.
Гоблин, как чувствовал, остался снаружи. Блин!
- Борис! Ты что? - прошипел я в ухо капитана, - это же твой человек!
- Прости, Шмидт, - ответил Головатый, пряча от меня глаза, - да не могу я! У меня рука не поднимется! Семён! Держись! Прощай, друг! - капитан резко развернулся и почти выбежал из домика.
Натурально охреневая от ситуации, в которую попал, я вытащил свой парабеллум, патронами к которому меня снабдил Эхов, и присел на какой-то ящик напротив бойца. Погранцу, бессильно уронившему голову на грудь, действительно становилось хуже. Он уже весь непрерывно дрожал.
- Сделай это, - едва слышно произнес Курганский заплетающимся языком, - я не буду смотреть. Боже, как мне больно...
Мне хотелось кричать, материться. За что мне такое? Да, я его не знаю... Но он же нормальный, живой человек. Он же ни в чём не виноват! Почему я?..
Глава 7. ОБМОН.
'...Манера вождения в городе тоже меня очень удивила. В целом придерживаясь дорожных указателей и правил, водители вежливо пропускают друг друга, благодаря за это недолгим включением аварийных сигналов. Однако, как утверждают местные, на улицах постоянно нарушают скоростной режим и правила одиночки-лихачи, которых они называют 'magori'. Особенно опасны 'magori' поздним вечером и ночью, когда они ездят за рулём пьяные. Местная полиция ничего не может с ними сделать, они обладают какой-то непонятной неприкосновенностью. Сотрудники института рекомендовали мне, чтобы не попасть 'magoram' под колёса, на перекрестках занимать позиции за столбами, внимательно наблюдать на все триста шестьдесят градусов. И не стоять на открытом участке тротуара, потому что некоторые 'magori' специально охотятся на беззащитных пешеходов... Есть и возрастные 'magori', и совсем юные, почти дети. Я точно не разобрался, но, похоже, 'magori' - это что-то вроде сословия или касты, в которой привилегия безнаказанно нарушать правила передается по наследству. Корни этого, наверное, уходят в царскую Россию...'.
Из личных записей Уолтера Джека Поланса, мастер-сержанта команды спецопераций корпуса морской пехоты США.
Особый фонд анклава Одесса.
Старший лейтенант Стрижев Андрей Васильевич, командир взвода "Беркута", яростно боксировал грушу. Темп и сила ударов постепенно возрастали.
...Левой, правой... Левой в голову! Раз, раз... Два! Левой, правой... Левой в голову! Раз, раз... Два!..
Кроме Андрея, в спортзале базы одесского батальона милиции особого назначения, было всего три человека. Прапорщик Новицкий, с пониманием поглядывая в сторону своего командира, гонял двух молодых бойцов, которых пару дней назад зачислили в подразделение Стрижева.
...Левой, правой... Левой в голову! Раз, раз... Два! Левой, правой... Левой в голову! Раз, раз... Два!..
Старлей ещё больше взвинтил скорость, осыпая спортивный снаряд сериями мощных ударов.
Андрей Васильевич, или просто Васильевич, как его уважительно называли между собой бойцы, вымещал на кожаном мешке всю накопившуюся за последние дни ярость.
Жалобное звяканье креплений груши слились в один непрерывный звук, а офицер-омоновец всё бил и бил по снаряду, представляя перед собой лицо нового зама, которого недавно прислали из Киева.
Отработанные движения совершенно не мешали Андрею думать. Наоборот, именно в спортзале, отрешившись от окружающего мира, Стрижев окончательно понял, что достиг "точки кипения" и ему... Да, ему пора принимать решение!..
...Разрешите, товарищ подполковник?.. Старший лейтенант Стрижев, командир первого взвода второй роты..., - четко доложил офицер, представ перед Черновым, который прибыл на должность заместителя командира одесского "Беркута" из столицы.
Неожиданный вызов к начальнику последовал перед самым выездом на патрулирование, и Андрей терялся в догадках, зачем именно в этот момент он потребовался новому заму.
- Расслабьтесь, Андрей Васильевич! - вальяжно прервал доклад старлея сверх меры упитанный подполковник, - мы же не в армии... Присаживайтесь...
- Мне на выезд. Наряд ждёт..., - коротко сообщил Стрижев, не желая задерживать патруль и общаться с Черновым.
Хоть Андрею и не была известна причина вызова, но сам новый командир был ему заранее несимпатичен. Слухами земля полнится... Как поговаривали в Главке, а нормальные ребята есть везде, и Стрижев старался с таковыми контактов не терять, Чернов - "решала", взятки берёт. Он уже успел показать себя в нескольких регионах, потом был подтянут покровителями в Киев, а оттуда направлен на усиление руководящего звена одесского спецподразделения МВД.
Бывшего гаишника, замазанного в нескольких скандалах, на должность заместителя командира областного ОМОНа? Ну-ну... Да и если бы всего этого Стрижев не знал, всё равно в очередном столичном назначенце он видел в первую очередь претендента на смещение командира батальона. А его Андрей ценил...
- Подождёт наряд, - отмахнулся Чернов и указал на один из гостевых стульев, - присаживайтесь!
Андрею пришлось подчиниться. Не без удивления Стрижев отметил, что обстановка в кабинете успела разительно поменяться. Сам Чернов восседал за дорогим, как их сейчас называют, "директорским" столом, на стене висел плоский телевизор, а в углу примостился новенький кожаный диванчик.
- Андрей Васильевич, я о чём с вами хотел переговорить, - надменно улыбаясь, продолжил жирный подпол, - я тут посмотрел ваше личное дело и был удивлён... Да, удивлён, Андрей Васильевич... У вас выслуги не меньше, чем у меня, благодарности и награды... Боевые награды! Что это за нелепые истории, из-за которых вы были понижены в звании, а затем и в должности?