Дознание снова зашло в тупик. Второй покойник за два дня, а Балуца по-прежнему гулял на свободе.
Градоначальник пригласил Лыкова в свой кабинет и высказал ему сильное неудовольствие. Он даже позволил себе следующее замечание:
– Думал, такой специалист в пять минут разберется, а оказалось, вы как все остальные…
Питерец сдержался. А то еще генерал-майор доложит Курлову, что Азвестопуло здоров и ловит убийцу своих родителей. Толмачев потребовал на правах начальника города «закончить эту волынку побыстрее» и укатил в отпуск. За него остался помощник, действительный статский советник Набоков. Лыкову пришлось объясняться и с ним. Видимо, Челебидаки наябедничал, да еще сгустил краски. Командированный опять выслушал много неприятного. Но ему на все это было наплевать – его интересовал только Степка Херсонский.
Глава 8Будни
Весна в 1909 году выдалась ранняя. В конце апреля в городе уже вовсю цвели акации, люди ходили в летнем платье. Лыков с Азвестопуло застряли в Одессе. Уезжать с пустыми руками не хотелось. В прошлом году так уже сделали, бросили поиски, и что? Получили новые преступления с человеческими жертвами. Коллежский советник объяснил это по телеграфу директору департамента. Зотов сбегал за разрешением в Курлову и нехотя позволил остаться до 10 мая. Сергею велел вылечиться к этому же сроку – и на том спасибо. Требовалось активизировать поиски атамана, а как? И без того уже вся полиция была на взводе.
Титулярный советник не унывал и поддерживал в шефе остатки оптимизма. Он нашел новое увлечение: стал учить Лыкова всяким местным штучкам. Алексей Николаевич постоянно в разговоре сбивался и произносил «Одесса» через «э». Оговорка коробила собеседников и даже мешала находить с ними общий язык. Пришлось питерцу следить за своей речью… Еще Сергей привил Алексею Николаевичу навык грызть подсолнух. Тот не сразу освоил столь благородное занятие. Во-первых, Лыков говорил «семечки» – а надо «семачки». Во-вторых, лушпайку он называл шелухой, что тоже вызывало раздражение у аборигенов. В-третьих, лузгать на людях питерец почему-то стеснялся. Лишь когда он увидел в Аркадии жандармского ротмистра с фунтиком в кулаке, то смирился с необходимостью быть как все. Иначе, предупредил титулярный советник, его неизбежно будут принимать за приезжего. И тогда откровенности от местных не видать.
Лыков полюбил смотреть на гавань. В разное время суток он приходил к откосу, на границу низшего портового мира и мира парадных верхних улиц. Сыщик глядел на суету и удивлялся. Порт работал круглые сутки, никогда не отдыхая. Ночью, залитый электрическими огнями, он представлял собой удивительное зрелище. По эстакаде сновали узкоколейные поезда с зерном, моторы элеваторов гудели без перерыва. Крючники бегали по сходням, как муравьи. Большие пароходы то заглатывали, то выбрасывали чистую публику. Утром, когда все заволакивал туман, на маяке в конце Платоновского мола ревела сирена.
В сыскном отделении шла напряженная служба. В четырехсоттысячном городе каждый день что-то случалось. Люди Черкасова поймали двух особо бессовестных воров Бузниченко и Друтенко, которые похищали кресты с могил на Старом христианском кладбище. Сторож сахарного завода Соломец из ревности застрелил городового Пересыпского участка Тысевича… В Дальнице сын угробил пьяного отца тяжелой фаянсовой вазой… Главный артельщик Одесского частного ломбарда Максимов подменял в заложенных драгоценностях бриллианты стеклом.
В Одессе участились квартирные кражи, в которых была замешана домашняя прислуга. Сыщики устроили массовую облаву по трактирам и винным погребам и арестовали сто пять подозрительных женщин! На Военном спуске схватили известного вора Вольфзона с тремя тюками мануфактуры, похищенной в Николаеве и привезенной в Одессу для сбыта. А на Приморской улице трое портовых рабочих-грузин разбили голову Чикодия, артельщику грузчиков пароходства «Васильев», и отобрали у него восемьдесят рублей.
Много совершалось коммерческих преступлений. В аптеке Пискорского (угол Гулевой и Коблевской) нашли восемьдесят ведер не оплаченного акцизом спирта. Содержатель винного погреба на улице Кондратенко турецко-подданный Николай Симонов торговал контрабандным коньяком. Владелец пивной «Гамбринус» варшавский мещанин Гоненфельц закрывал заведение позже установленного времени, за что был лишен права на содержание музыки. А в подвале дома номер восемьдесят на Базарной, нанятом неким Вайсманом, тайно выделывали беспатентный лак.
Были и курьезные преступления. Случайно выяснилось, например, что известный вор Арон Гормах отбыл в арестном доме наказание за кражу вместо своего брата Нусина. А владелец одеяльно-матрасной мастерской Миркин обнаружил под дверью мандат в траурной рамке. В нем предлагалось вручить пятьсот рублей «Южнорусской группе анархистов-безначальцев», иначе конец… Время таких шуток давно прошло, и Миркин обратился в полицию. Та без труда арестовала двух шантажистов: Ирлиха двадцати трех лет от роду и Ширмана семнадцати лет. Никакого отношения к анархии ребятишки не имели, просто очень нуждались в деньгах.
Вдруг случилось настоящее преступление. В доме номер девяносто один на Канатной улице под кроватью обнаружили труп хозяйки квартиры, купеческой дочери Екатерины Прутян. Женщину задушили, а квартиру ограбили. Сыщики заподозрили денщика поручика Двенадцатого саперного батальона, снимавшего у погибшей комнату. Денщик вместе с офицером убыли в летние лагеря. Когда за ним пришли, выяснилось, что солдат сбежал. Вся полиция искала его, но безуспешно.
Черкасову и его людям временно стало не до помощи командированным петербуржцам. И те решили сосредоточиться на ловле шпионов.
Азвестопуло уже успел кое-что сделать в этом направлении. Он доказал невиновность Шевалье-де-ла-Серра. Помощник начальника окружного инженерного управления действительно имел доступ ко всем работам по проектированию минных заграждений. Однако репутация генерал-майора снимала с него подозрения. Бессребреник, живший исключительно на жалованье, начитанный, музыкально одаренный человек, он ненавидел германцев за оккупацию родной Лотарингии. И никак не мог им продаться. Кроме того, денежные дела военного инженера были прозрачны: долгов нет, счетов в банках нет, недвижимости нет. Гол как сокол…
Оставались журналист штаба округа Пейхель и старший адъютант Двоеглазов. Который из них предатель?
Сыщики разделились. Сергей взял в разработку журналиста, Алексей Николаевич стал проверять адъютанта.
Первым делом он запросил в городской управе сведения о наличии у капитана недвижимости. Ему ответили, что таковая отсутствует. И даже выдали в подтверждение бумажку с печатью. Лыков не успокоился. Три дня он изучал налоговые документы и выяснил, что управа всучила ему отписку. Сам Александр Константинович Двоеглазов действительно недвижимости не имел. А вот его супруга, с которой он год назад развелся, владела дачей на Малом Фонтане, сразу за Ланжероном, с купальнями и буфетом. Еще ей принадлежали дача в Балтовке и участок номер сто четыре в каменоломнях Дальницкой слободы. Интересным было и то, что при разводе женщина вернула себе девичью фамилию Ландерер. Не для того ли, чтобы лучше замести следы? Сыщик навел справки о Ландерерах. Оказалось, что это германское семейство, проживающее в колонии Клейн-Либенталь при Сухом лимане. Люди богатые, прижимистые и русских на дух не переносят.
Сведения, полученные сыщиком, пока ни о чем не говорили. Дачи и карьер могли быть куплены разводкой на родительские деньги. Но и фиктивное расторжение брака тоже нельзя было исключать: прием не новый. Алексей Николаевич пошел по банкам. Там с пониманием отнеслись к просьбе полковника из Петербурга, у которого в кармане имелось письмо за подписью Столыпина. Однако ни в одном из кредитных учреждений счетов Двоеглазова не обнаружилось. Зато его отставная жена вложила крупную сумму в доходные бумаги Бессарабско-Таврического земельного банка. Сразу после расторжения брака она купила акций на десять тысяч рублей и ежемесячно приобретала облигаций еще на пятьсот рублей. Что это? Арендные платежи за дачи? Или гонорары от немецкого генштаба?
Лыков хотел уже разослать запросы в ближайшие к Одессе банки, нет ли и у них вкладов на фамилию Ландерер. Но вдруг заметил за собой слежку. Вот это новость! Он уже больше месяца провел в Одессе и никого не интересовал, пока ловил Балуцу. А как только занялся шпионами, сразу попал под наблюдение.
Коллежский советник вызвал в «Лондонскую» Сергея и показал ему «хвост». Высокий представительный мужчина терся возле сыщика с самого утра. Причем следил неумело, по-дилетантски. Кто его подослал? Сергей огорошил шефа: за ним со вчерашнего дня тоже следят. По виду немецкие колонисты, которых в городе пруд пруди. В течение дня они меняются. Очевидно, слежка вызвана последними действиями питерцев. Нужно приостановить дознание по «минному» делу и сменить тактику.
Алексей Николаевич подумал-подумал и решил обратиться за помощью к жандармам. Им по закону положено ловить шпионов. Он явился на Карантинную, 5, в жандармское управление. Начальника, полковника Померанцева, коллежский советник лично не знал – тот всю жизнь прослужил в провинции. Сыщик объяснил полковнику ситуацию, показал письма премьера и военного министра и попросил:
– Нельзя ли силами ваших филеров установить, кто следит за нами? И кто нанял этих неумелых топтунов?
Полковник отнесся к просьбе безразлично. В городе говорили, что он идет на генерала и готовится к переезду в столицу. Так или иначе, но Померанцев ответил:
– Филерский отряд управления весьма малочислен. И занят исполнением поручений непосредственного начальства. Для меня будет затруднительно… нет, даже невозможно выделить вам хоть сколько-нибудь людей.
Лыков ушел обескураженный. Ох уж эти голубые мундиры! Никогда не знаешь, с кем столкнешься. В прошлом году в Москве сыщик очень сдружился с подполковником Запасовым из железнодорожной жандармской полиции