– Пятьсот рублей с меня! – воскликнул грек. – Чур, на сдюку!
– Потом разберемся. Пока вот такие новости.
– Как вам показался Нехелес?
Лыков наморщил лоб:
– Вроде дельный. Но так ли это, поймем по факту. Если будет факт.
С Азвестопуло сошло все довольство:
– А мы? Будем неделю ждать у моря погоды?
– Можно пока шпионов половить. Есть, например, батальонный адъютант. Новая фигура, мы им пока не занимались. Еще итальянец, который помогает обыгрывать офицеров. Думаешь, это случайно?
– А Степку отложим?
Лыков прикинул и ответил:
– Греки-контрабандисты теперь твои должники. Так?
– А то!
– Поговори с ними. Попроси разведать, где этот навуходоносор может прятаться. Раздуханчик ищет под землей, они же пускай пошарят наверху. А у нас появится пара дней на батальонного адъютанта с ресторатором.
Сыщики занялись контршпионажем. Черкасов помог чем сумел: вывел на осведомителя с Канатной. Тот поставлял вино в офицерские квартиры в Сабанских казармах и знал репутацию клиентов. Штабс-капитан Пилипенко вино прежде заказывал редко и платил за него исправно. Долгов не имел, женщин к себе не водил. Тихий, вежливый, всё зубрил учебники – готовился к карьере штабиста.
Привычки Пилипенко изменились год назад. Похоже, он и правда оказался в карточных долгах и увязал в них все больше. Амбатьелло вроде бы прямого отношения к его падению не имел. Ну держал мельницу…
Играли там шулера, евреи вперемешку с итальянцами, и хорошо платили ресторатору за «крышу». Где тут шпионаж? Но осведомителя заставили подумать, и он вспомнил новые факты.
В начале текущего года штабс-капитан расплатился с долгами и поправил свои финансы. Из каких источников – неизвестно. Возможно, деньги он получил от немцев за продажу военных секретов. Так или иначе, Пилипенко взялся за ум и вновь стал готовиться к экзаменам в академию. Начальник батальона радовался не знай как…
Про Амбатьелло освед тоже сообщил любопытные вещи. Оказалось, что в официантах у него служат несколько германцев из окрестных колоний. А вице-консул Стоббе обедает в заведении на Нежинской чуть не каждый день. Снимает отдельный кабинет и постоянно там с кем-то встречается. Обслуживают его только соотечественники.
Выяснилось также, что одна из дач Амбатьелло находится около стрельбищного поля. Он построил на ней домики, сдает их офицерам под летние квартиры. Водит с ними знакомства, устраивает пикники. И, возможно, узнает таким способом военные тайны.
Сыщики проникли в комнату Пилипенко, которая пока оставалась за ним, и обыскали ее. Заодно, кстати, обшарили жилище Двоеглазова, которого отправили на неделю в Севастополь. И эти обыски дали интересные результаты.
У Пилипенко в соре для растопки обнаружились программы бегов с пометами. Похоже, адъютант, кроме мельницы, посещал также ипподром. Хотел отыграться, но не смог, и пришлось продавать военные тайны?
Кроме того, в учебник по топографии был вложен план занятий, написанный рукой капитана Двоеглазова. Оказалось, старший адъютант сам недавно окончил Николаевскую академию и помогал Пилипенко готовиться. Значит, двух офицеров связывали не только служебные отношения!
Еще более интересные вещи нашли в квартире капитана. Тот жил в номерах Монжелея на Торговой улице. Там в ворохе бумаг сыщики наткнулись на расписание полевых учений пехоты Одесского военного округа. Порылись еще и раскопали разрозненные листы совершенно секретного проекта десантной операции на Босфоре, подписанного Калниным.
Ночью дознаватели явились на квартиру генерал-квартирмейстера и показали ему добычу. Тот был потрясен.
Он некоторое время разглядывал листы, поворачивал к свету. Хотел убедиться, что бумаги настоящие. Потом спросил:
– Где они лежали?
– В платяном шкафу, под зимним бельем, – ответил Лыков.
– А не слишком просто для тайника?
– Думаете, их капитану подбросили? – уточнил Продан.
– А вы верите, что изменник, украв доклад, хранил его среди подштанников? Лучше места не нашел?
– Ваше превосходительство, бумаги настоящие? – вмешался Азвестопуло.
– Увы, господин титулярный советник. И подпись моя.
– Когда мы искали в морском батальоне, выяснилось, что секретный документ по минным заграждениям имел до черта копий. Одна в самом батальоне, вторая в инженерном окружном управлении, третья в архиве штаба округа…
– Так принято, – пояснил генерал-майор. – Четвертая хранится в Военном министерстве, пятая в Морском. А шестая в Одесском градоначальстве. Любят в России плодить тайны и разбрасывать их потом где попало.
– Доклад о высадке на Босфоре, что мы нашли, – это какая копия?
– Надо смотреть. Он набран на пишущей машине. Та пробивает три листа. Это или вторая копия, или третья.
– Где их законное место?
Калнин подумал и ответил:
– Оригинал, понятно, ушел в Петербург, на Адмиралтейский проспект, двенадцать [73]. Второй экземпляр – командующему Черноморским флотом. Значит, это третий, из архива окружного штаба.
– Доклад не весь, – осторожно начал рассуждать Лыков. – Всего четыре разрозненных листа. Действительно, смахивает на попытку скомпрометировать капитана Двоеглазова. Если бы он был изменником, то передал бы секретные бумаги резиденту полностью. Или хранил бы их в тайнике, тоже полностью. Но никак не в платяном шкафу.
– Значит, есть еще кто-то, кто выкрал проект плана операции, – так же рассудительно заговорил Продан. – Этот человек знает, что мы подозреваем старшего адъютанта штаба округа. Он подбросил ему четыре листа, не имеющих большой ценности. Какая высокая осведомленность! Не удивлюсь, если этот мозговитый господин в курсе, что не просто так Двоеглазова отослали в Севастополь. И что мы обязательно обыщем вещи капитана.
– Что будем делать? – хмуро спросил Калнин.
– Вернем все бумаги туда, где мы их нашли, – предложил коллежский советник. – Двоеглазов появится в городе послезавтра. Дадим ему неделю на то, чтобы обнаружить листки. Если не он их туда положил, то капитан перепугается и потащит бумаги на службу. Он либо доложит вам о находке, Эммануил Христианович, либо побоится это сделать. И тайно вернет все в архив.
– Повторяю: я верю в порядочность Александра Константиновича. Вы сейчас фактически признали то же самое: бумаги ему подбросили, он жертва провокации. Так?
– Очень похоже на то, – подтвердили сыщики и контрразведчик.
– Тогда возвращаем документы туда, где взяли, и ждем неделю. Сейчас составим акт, что мы четверо свидетели. Укажем номера листов секретного плана, распишемся, поставим дату. Если Двоеглазов через неделю не придет ко мне с вытаращенными глазами, это еще не значит, что он изменник. Он мог просто испугаться. Хоть это и не предательство, но тогда он покрывает шпионов. И наш акт будет фигурировать в суде.
Все согласились с квартирмейстером. Азвестопуло быстро составил акт, присутствующие его подписали. Когда дознаватели уже уходили, Лыков спохватился и спросил генерала:
– Эммануил Христианович, а зачем вы копию плана минных заграждений отослали в Одесское градоначальство? Для чего он им?
– После постановки мин изменится режим охраны порта. Опознавательные сигналы, пароли, режим несения службы брандвахтой [74], наблюдательные посты… Это все компетенция градоначальника.
– Вот те раз! Мы ищем тех, кто украл секрет, в Одесском морском батальоне и в штабе округа. А изменник может сидеть в канцелярии градоначальства? Среди гражданских чиновников…
– Получается, так, – признал Калнин. – Виноват, я забыл про это обстоятельство.
Сыщики вновь посетили комнату Двоеглазова в номерах Монжелея. Положили бумаги на место и удалились. Оставалось ждать сорок восемь часов. Однако развязка наступила раньше, и не такая, на которую рассчитывали питерцы.
Следующей ночью, когда Лыков и Азвестопуло торчали в городском управлении, туда телефонировал пристав Петропавловского участка. Между заводами Бродского и Яловика паровоз разрезал человека. Тело опознать невозможно, оно сильно изувечено. Но погибший был одет в офицерский мундир. В кармане кителя нашли командировочное предписание на имя капитана Двоеглазова…
Сыщики поехали в анатомический покой Новой городской больницы, той самой, где недавно лечился Лыков. Коллежский советник налетел на патологоанатома: точно ли это труп старшего адъютанта? И нет ли остатков алкоголя, яда в организме или следов насильственной смерти на теле?
Эскулап только разводил руками. Все может быть! Если человека бросили на рельсы уже мертвого, то теперь это не установишь. Так искорежило несчастного, что хоть лопатой собирай. Яда нет, алкоголя выше крыши. Перед смертью покойник угостился на славу, а заедал водку чесночной колбасой с хлебом.
Сослуживцев Двоеглазова вызвали в морг, но они не смогли опознать тело. По росту и цвету волос он, Александр Константинович. А вот остальное…
Дознаватели опять собрались у Калнина. Лыков начал с главного:
– Мог ли аккуратный человек, выпускник Николаевской академии и карьерист, пить ночью водку с кем попало и заедать ее чесночной колбасой?
Продан поднял руку, как ученик на уроке. Когда все повернулись к нему, штабс-капитан заявил:
– Более-менее уцелела кисть правой руки. Не скажу, что это рука рабочего; мозолей и огрубелой кожи нет. Но под ногтями едва заметная грязь.
У генерал-майора Калнина дернулась щека, и он воскликнул:
– Не может быть, что это Двоеглазов! И колбасу еврейскую он не жаловал. И руки мыл еще в юнкерском училище. Нам подсунули труп другого человека, из плебса.
– Но в мундире капитана и с его документами, – напомнил Азвестопуло. – Есть две версии, сами понимаете какие, ваше превосходительство.
– Понимаю, – вздохнул окружной квартирмейстер. – Или инсценировка совершена самим капитаном при помощи сообщников. Тогда он предатель и германский шпион, который хочет прикинуться мертвым, чтобы мы его не искали. Или же его действительно убили, а тело спрятали. Подсунув нам другое. Причем сделали все намеренно грубо, чтобы мы подумали, что Александр Константинович враг. А вот я не верю! По-прежнему не верю!