Они двинулись в путь. Свернули на Херсонскую, проехали ее всю и за Старой больницей спустились вниз, к порту. Потом долго тряслись по Московской улице через бесконечно длинную Пересыпь.
На душе у всех было беспокойно, сыщики почти не разговаривали друг с другом. На Ярмарочной площади коллежский советник вдруг хлопнул помощника по плечу:
– Вспомнил новое! Кто предупрежден – тот вооружен.
– Ну да… – кисло согласился тот.
Ушла влево железная дорога на Куяльник. Строения по Николаевскому шоссе делались все неказистее. Напротив городских дач Лыков сказал:
– А вот и они.
– Кто? – живо обернулся Продан.
– «Хвост». Пароконная коляска напротив Жеваховой слободы. Едва мы проехали мимо, как она тронулась. Только вы, Игорь Алексеевич, не оборачивайтесь, извозчики так себя не ведут.
Все вроде бы шло по плану, но напряжение нарастало. Когда проехали гужевой поворот на Андреевский лиман, на дороге почти не осталось повозок.
Впереди сыщиков, сколько видел глаз, не было никого. Только несколько возов с солью направлялись в колонии.
За полицейскими тащилась коляска, в которой, возможно, сидели германские наблюдатели. Сначала она держалась в полуверсте, потом сблизилась на сто саженей.
Следом еще кто-то ехал, но из-за пыли было непонятно, свои это из караульной команды или случайные попутчики.
И уже совсем далеко позади виднелось белое пятно – это шли казаки.
– М-да… – процедил Алексей Николаевич.
Продан снова обернулся:
– Что вы имеете в виду?
– Ямщик, не гони лошадей, нам некуда больше спешить… – фальшиво пропел Азвестопуло.
Они проехали еще с версту, и тут из-за холмов слева показалась небольшая колонна. До нее было всего сто пятьдесят саженей.
– Семеро, а не шестеро, – бросил через плечо штабс-капитан.
– Седьмой – командир, – пояснил Лыков. – Это они. Остановите экипаж. Всем приготовиться!
Тем временем неизвестные начали растягиваться в цепь.
– Даже не скрываются, – хрипло заметил Сергей, нагибаясь вниз за винтовкой.
– Не спеши, дай им проявить себя.
Питерец оглянулся. В коляске позади них стоял во весь рост человек и махал белым платком.
По этому сигналу шесть фигур припали на одно колено, в руках у них откуда-то появилось оружие. Седьмой пристроился за их спинами и руководил.
– Целятся! – вскрикнул грек. – Зекст, зекст!
И рыбкой сиганул из коляски на шоссе. Лыков от неожиданности последовал его примеру. Продан в изумлении проводил сыщиков взглядом, помедлил секунду и тоже спрыгнул с козел. Все трое распластались в белой известковой пыли.
– Винтовки-то забыли… – спохватился штабс-капитан. Он вскочил и полез обратно в пролетку. Лыков зажмурился в ожидании выстрела. Однако немцы, увидев, что противники залегли, решили подойти поближе. Цепь быстрым шагом приближалась, Алексей Николаевич узнал второго справа – это был официант из кофейни Либмана. Он шел с напряженным лицом и постоянно оглядывался на следующего за ним по пятам командира.
Штабс-капитан подал сыщикам магазинки и выбрался сам. Вцепившись в свою, Алексей Николаевич немного успокоился. Теперь мы еще посмотрим, кто кого… Тут позади послышались крики, стрелки замешкались.
Оказалось, что караульная команда напала на коляску и захватила сигнальщиков в плен. А следом на пересыпь вылетели казаки. Цепь стрелков распалась. Германцы стали бросать оружие и улепетывать. Однако от конного разве уйдешь? Скоро их догнали, сбили в кучу и направили на шоссе.
В пять минут все было кончено. Нападение состоялось – и завершилось для немцев неудачей. Вот только они не успели сделать ни одного выстрела…
Через три часа сыщики, понурые и усталые, вышли из полицейского управления. Они поехали в дом к Сергею. По пути никто не произнес ни слова.
Во флигеле полицейских ждал Продан. Он был уже без бороды, а кучерский кафтан отчистил от известки.
– Ну что там?
Лыков по-хозяйски вынул из шкафа мастику и налил всем по полному стакану.
– Сначала махнем.
Все трое выпили, и коллежский советник стал рассказывать:
– Тех, кто был в коляске, переписали и отпустили. Им предъявить нечего.
– Понятно. А тех, которые с ружьями?
– Тоже отпустили.
– Балуцы среди них не было?
– Только колбасники.
Штабс-капитан сердито спросил:
– А что, им уже разрешено разгуливать средь бела дня с винтовками Маузера?
– Ребята заплатят штраф… рублей по пятнадцать. За незаконное ношение оружия. Сами винты конфискуют.
– И все?
– И все, Игорь Алексеевич. Ведь в нас никто не выстрелил. Мы с перепугу кинулись спасаться раньше времени. Казаки с караульной командой, глядя на нас, тоже поспешили. И вот результат.
– Но оружие!
– Ну и что? Немцы объяснили, что преследовали известного конокрада Лагойду по прозвищу Манька Хохол. Тот угнал лошадь из Арнаутского, вот они и пустились вдогонку. Все знают, что конокрады – люди опасные, без боя не сдаются. Поэтому взяли ружья – мало ли что?
– Значит, операция насмарку? – спросил штабс-капитан, неприязненно косясь на грека.
– Почти.
Лыков перехватил взгляд офицера и сказал вполголоса:
– У него жена на восьмом месяце.
– Ах вон что…
Они допили бутылку, после чего коллежский советник шутливо укорил помощника:
– Да, Сережа, насмешил ты российскую императорскую армию.
Тот ответил примиряюще:
– Зато все живы!
Глава 14Взрыв на Жеваховой горе
Три дня Алексей Николаевич провел в Куяльнике, в лечебно-лиманном заведении доктора Фельдмана. Он поселился в комнате с приличной меблировкой и стал исправно принимать ванны. Сначала перепробовал все три вида: рапные, соляно-хвойные и углекислые, они же наугеймские. Остановился на соляно-хвойных и посещал их утром и вечером. Связки на руке быстро зажили.
Жизнь на лечебном курорте была сродни крымской: с барыньками без мужей и молодящимися мужчинами без жен. В воздухе витал отчетливый запашок греховности. Заведение у Фельдмана было солидное, на сто комнат. Вдоль берега мелководного лимана таких тянулось много: Амброжевича, Яхимовича, Абеля. Самым большим являлось Городское заведение, которое располагалось напротив железнодорожного вокзала. Огромное, составленное из нескольких корпусов, оно задавало тон всему лиману. Девяносто шесть кабин для принятия ванн! Именно сюда приходили записные волокиты выбрать добычу. На вокзале и в летнем театре играли духовые оркестры, еще больше тревожа кровь отдыхающим. Лыков, восстановив силы, тоже присмотрел себе даму лет тридцати пяти, с недвусмысленно блестевшими глазами. Она садилась за стол так, что юбка задиралась, и становился виден подъем ноги… Лыков перекинулся с ней парой фраз у фонтана – и словно искра электричества пролетела между ними. Коллежский советник обдумал план кампании, которая обещала быть скоротечной, надел к ужину свежий воротничок и надушился одеколоном. Но сделать ничего не успел. Он доедал судака по-польски, когда к его столу подошел Азвестопуло.
– Едемте со мной, – сказал он тихо.
– А зачем? Что-то случилось?
– По дороге расскажу. Вещи тоже возьмите и потребуйте расчет.
Так интрижка питерца закончилась, не начавшись. Он перехватил у двери недоумевающий взгляд барыньки, пожал плечами и вышел.
Оказавшись с чемоданом в экипаже, Алексей Николаевич приказал:
– Докладывай.
Сергей рассказал историю, приключившуюся утром.
На Пересыпи у Жеваховой горы имелся переезд через рельсы железной дороги, ведущей на Куяльницкий лиман. Рядом каменные ломки, и балагулы на тяжелых телегах круглые сутки переезжают через путь. Для его охранения и был установлен переезд. Уже двадцать семь лет его охранял один и тот же человек – Пантелеймон Белый. Дорога выстроила домик, в котором жила семья стражника. За долгие годы он успел узнать всех окрестных жителей в лицо. В свои шестьдесят лет Белый не собирался выходить в отставку. Три раза в день он садился на коня, брал винтовку и объезжал окрестности.
В полдень стражник начал очередной обход. Вдруг он увидел, как четверо мужчин спускаются с горы к станции. Незнакомцы показались Белому подозрительными: то ли воры, то ли скоки.
Он поехал навстречу, взяв винтовку наизготовку. Трое немедленно скрылись, а четвертый, молодой парень, выхватил револьвер.
С близкого расстояния негодяй ранил стражника в ногу и убил под ним коня. Пантелеймон, хоть и был мужчина в возрасте, принял бой.
Ответным огнем он зацепил парня и загнал его в яму. На помощь Белому прибежали два добровольца из обывателей.
У них почему-то обнаружились при себе револьверы. Завязалась горячая перестрелка. Гулявшая по горе публика в панике разбежалась.
Пальба продолжалась два часа без остановки. У боевика оказались полные карманы патронов. Нашлась также и бомба, которую он кинул в смелого стражника. Взрыв был такой силы, что во всей Жеваховой слободе из окон вылетели стекла. По счастью, из людей никто не пострадал.
Наконец, когда в перестрелку втянулся уже весь Пересыпский полицейский участок, парня удалось убить. Он был опознан к вечеру собственным отцом. Некий Петр Гнатюк, приезжий из крестьян, прописан на Бугаевке. Покойник был одет в два костюма: поверх одного, светлого, прикрылся другим, черным. Так обычно делают налетчики, выходя на экс.
Лыков выслушал рассказ помощника и спросил:
– Занятная история. Но почему дернули меня с лечения?
– А вот почему, – ответил Сергей, вынимая из кармана клочок бумаги. – Нашли у Гнатюка в кармане.
Лыков взял бумагу. Это оказалась его фотографическая карточка.
Кто-то снял сыщика в тот момент, когда он выходил из гостиницы.
Необыкновенно тонкая картонка, таких не выпускают в ателье.
– Что это? – не сразу сообразил питерец. – Откуда?
– Сфотографировали карманной камерой.
– Ловко. Я и не заметил. Как думаешь, кто исхитрился?
– Германцы, кто же еще.
– Для чего им мой портрет?