Алексей Николаевич зашел к полицмейстеру. Тот выглядел смущенным.
– Вам телеграмма от его превосходительства товарища министра внутренних дел, шефа корпуса жандармов. Ознакомьтесь.
Лыков взял бумагу. Курлов распорядился «в изменение предыдущего приказания» перевести титулярного советника Азвестопуло под домашний арест. До завершения расследования гибели Степана Балуцы. А коллежскому советнику Лыкову продолжить известное ему дознание в интересах Военного министерства.
– Ну, ротмистр, все как я вчера и обещал. Где мой помощник?
– Он уже дома.
– Тогда я пошел. Займусь известным мне дознанием для Военного министерства.
– Удачи, Алексей Николаевич. Не держите на нас зла. Особенно когда станете писать рапорт премьер-министру. Я лишь выполнял распоряжения начальства.
– Передайте от меня привет Челебидаки.
– Передам, – едва заметно улыбнулся полицмейстер.
Лыков спустился в сыскное отделение. Там все уже знали про новое распоряжение из Петербурга. Черкасов выглядел особенно довольным.
– Утерли вы нос нашим бонзам, – заговорщически подмигнул он Лыкову. – Так им и надо!
– А Сергей Манолович?
– Переночевал у нас на диване. А утром, как пришла депеша, уехал к себе на Щелаковскую.
– Спасибо, Андрей Яковлевич. Уж вас-то я в рапорте Столыпину точно не обижу.
Губернский секретарь поглядел на питерца с большим сомнением и ничего не сказал.
– Я хочу осмотреть тело Балуцы. И окончательно убедиться, что это он.
– Точно он. Готов Тартаков!
– В каком смысле? – удивился питерец.
Одессит смутился:
– Ну так говорят… Степка лежит в анатомическом покое Одесского военного госпиталя. Это Французский бульвар угол с Пироговской.
– За что подлецу такая честь?
– Для солидности медицинского заключения, – пробурчал Черкасов. – Чует мое сердце, мы еще с этим делом повозимся. Все будут в него лезть, вплоть до… сами знаете кого.
– Ну изувер сдох, черти теперь его собеседники. А дознание по «минному» делу тоже со дня на день закончится. И уеду я домой, Андрей Яковлевич. Надоел вам, понимаю. Сам устал от одесских особенностей. Но точно Степка Херсонский лежит в холодильнике?
– Точно. Я привел на опознание ребят-ежиков – помните таких? Они хором подтвердили. Все, конец жябе.
Лыков для очистки совести все же поехал в морг. Посмотрел на человека, за которым столько охотился. Ну не то чтобы человека, а так… Потом он навестил помощника.
Сергей жил в родительском флигеле. Он встретил шефа радостно:
– Что, сломали мы шатию-братию?! Ишь, решили колбасники нас выгнать. Когда захотим, тогда и уедем!
Комната была заставлена грязной посудой. Судя по всему, титулярный советник питался едой из ресторана.
– Ты чего деньги транжиришь? Мария вот-вот родит, береги наличность. Премии нам за это дело никто не даст. Сами-то мы Степку так и не поймали.
Азвестопуло вздохнул:
– Да уж… Но я даже рад, что судьба так распорядилась.
– Как?
– Ну что не пришлось мне его арестовывать. Вдруг не сдержался бы?
Сыщики выпили кофе, коллежский советник рассказал помощнику новости о шпионах.
– Значит, завтра-послезавтра мы узнаем имя резидента? – сообразил Сергей.
– Да.
– И поедем домой?
– Надо полагать. Оба дознания завершатся без особой для нас славы. Главного шпиона мы ведь тоже не нашли. Курлов все это учтет и не преминет высказать при встрече.
– Да и холера с ним!
– Опять ты говоришь в недозволенном тоне про генерал-майоров! – со смехом напомнил Лыков. – Вот дадут мне белые брюки – и про меня станешь злопыхать? [83]
– Непременно. Пока сам их не выслужу.
Через четверть часа, когда коллежский советник собрался уходить, помощник спросил его:
– А кто, по-вашему, резидент? Кого Игорь Алексеевич возьмет за пищик?
– Он считает, что резидент – Амбатьелло.
– А вы?
– Тоже. Челебидаки слишком глуп для такой роли. Или он великий актер.
– Тогда из духа противоречия я ставлю на коллежского асессора. Хотя вообще-то согласен с вами.
– На что спорим? – оживился Алексей Николаевич.
– Если вы проиграли и главный шпион – Челебидаки, то с вас сто рублей.
– Годится. А если я выиграл, ты трижды обойдешь памятник Ришелье.
– Всего-то? – удивился грек.
– Ну ты будешь идти маршевым шагом и петь «Мы ребята-ежики…».
– По рукам!
– Что тебе привезти к ужину, сиделец?
– Ежели за ваш счет, то икры, лангуста и пулярку с трюфелями. А ежели за мой, то дунайскую селедку и брынзу. Хлеб у меня есть.
Еще сутки прошли в мелких заботах. Алексей Николаевич собирался домой. Он купил супруге большую красивую раковину. Сыну Павлу – три бутылки контрабандного греческого коньяка. Таубе, который на старости лет заделался нумизматом, сыщик отыскал в антикварном магазине старинные монеты. После обеда он получил записку от Продана: «В восемь вечера у Андронико». Ага! Резидент клюнул и придет к связному, а там его будут ждать.
Ресторан Андронико находился в доме номер два на Екатерининской улице. Лыков до вечера шатался по городу и не находил себе места. Нынче все кончится! И можно будет уезжать домой.
За час до назначенного времени коллежский советник заглянул в полицейское управление. Черкасов встретил его улыбкой:
– Есть, есть алиби у Сергей Манолыча!
– Да вы что?
– Точно вам говорю. В главном доме, от которого флигель, имеется дворник. Фамилия ему Чуб. И тот Чуб видел Сергея Манолыча в три часа утра. В ночь, когда резали Степку Херсонского. Ваш помощник попросил сторожа отчинить фортку…
– Какую форточку? Во флигеле?
Губернский секретарь привычно хохотнул:
– По-вашему это значит открыть калитку!
– А… Ну и что?
– Дворник отчинил. В смысле, открыл. Азвестопуло сходил за табаком к соседу, который держит гамазей.
– Что держит?
– Магазин, или, вернее, мелочную лавку. Сосед, Ефим Морской, это подтвердил. Он, видите ли, всю округу снабжает по ночам – кого табаком, а кого водкой.
– Есть два свидетеля, что ночью Сережа был у себя дома. Так?
– Не ночью, а утром. Что еще важнее. В Александровском парке, рядом с погребом, где нашли тело, имеется карусель. И ее сторож дал показания, что примерно в три часа слышал от развалин крепости крики. Пойти туда не решился, побоялся. Это первое. А второе: прозектор, кто делал вскрытие, утверждает то же самое. Что Балуца погиб с двух до трех утра. Смекаете? Если Азвестопуло в это время покупал у соседа табак, значит, он никак не мог успеть явиться в Александровский парк и зарезать Степку! Все, алиби.
– Спасибо, Андрей Яковлевич. Когда мы отпустим узника из-под ареста? А то он там питается одной селедкой и брынзой.
– К вечеру я все честь по чести оформлю и подпишу постановление у полицмейстера, – ответил главный городской сыщик. – Зайдите за час до полуночи.
Лыков знал, что сыскное отделение никогда не спит. Основной состав расходился по домам около одиннадцати ночи. В помещении оставались дежурный надзиратель, один-два агента и частенько сам заведующий. У него всегда имелось много бумажной рутинной работы, и Черкасов нередко отправлялся домой только под утро…
Фланирующей походкой питерец шагал в сторону памятника Ришелье. Во что обойдется резидент? В сто рублей или Сереже придется маршировать вокруг дюка и петь песню уголовных?
В десять минут девятого Лыков оказался возле дверей ресторана Андронико, и как раз вовремя. У подъезда стояла знакомая полицейская пролетка, возле нее застыл, будто памятник дюку, городовой Бойсябога. Питерец не успел с ним поздороваться, как из ресторана вывели… Челебидаки. Тот был в ярости, вырывался из рук штабс-капитана Продана и кричал:
– Я вас… я вас под суд отдам! По какому праву?!
– Объясним, герр германский резидент, все объясним. Проходите, не делайте скандала, это вам не поможет.
Следом вывели даму лет тридцати пяти, шикарно одетую и весьма миловидную. Она тоже верещала:
– Что это такое? Я лишь вчера приехала в Одессу, объясните, куда меня тащат!
Завидев Лыкова, барыня кинулась к нему:
– Господин, не знаю, как вас звать! Помогите! Тут беззаконие!
Секретный агент Петербургского охранного отделения явно развлекалась…
Подскочил помощник пристава Бульварного участка Снежко-Блоцкий, аккуратно оттер питерца плечом:
– Ступайте мимо, здесь идет законное задержание.
Алексей Николаевич пожал плечами, как бы говоря симпатичной агентессе: играем до конца. И пошел вдоль Екатерининской с видом зеваки.
Уже в полночь командированный явился во флигель и огорошил своего помощника:
– Челебидаки!
– Он? Резидент?
– Да. Вот не ожидал…
Грек молча протянул руку. Лыков рылся, рылся в портмоне, потом сказал:
– У меня нет при себе такой суммы.
– Ничего не знаю. Пошли к Фиме Морскому, он еще и деньги дает под двадцать процентов в сутки.
– Потерпишь до утра, вымогатель.
– А пожрать принесли?
– Я принес кое-что получше. – Шеф помахал перед носом Азвестопуло бумажкой. – Твое алиби доказано, полицмейстер отменил домашний арест. Айда гулять по Одессе. Напоследок. Что ты мне еще не открыл? А то скоро уедем.
Сыщики пошли на бульвары, долго там стояли и смотрели на залитый огнями порт. Азвестопуло объяснял шефу, чем отличается кочерма от фелюги. Он показал лодки контрабандистов, которые сновали между вымпелами всех стран мира и потихоньку таскали на берег товары в обход таможни. Сносчиками выступали персы с волосами и ногтями, выкрашенными хной в морковный цвет. Затем командированные по улицам, черным от жужелицы [84], спустились вниз и стали обходить заведения. Сергей опять объяснял, чем греческие кофейни отличаются от турецких и что надо съесть в итальянской таверне. Вокруг кипела ночная гаванная жизнь. Моряки вперемешку с портовыми ворами, рвачи