[85] рука об руку со шмуглерами… Большая часть этого люда предпочитала не подниматься наверх, в чистую Одессу. Низший мир предоставлял им что угодно, от женщин до опиума и аптечного ректи [86].
В винарке сыщики чуть не подрались с пиндосами – балаклавскими греками. Целый баркас во главе с атаманом напивался монополькой – обмывали хороший улов. Крепкие ребята в непромокаемых куртках и высоких сапогах из воловьей кожи захотели выгнать «чистеньких». Лыков решил показать фокус, после которого его всегда оставляли в покое: порвать пополам серебряный рубль. Но больная рука не позволила. А может, сказался возраст? Пришлось сложить монету пирожком. Этого хватило – рыбаки отстали. Вскоре ввалились англичане с коммерческого парохода, и опять запахло дракой. Алексей Николаевич понял, что его захмелевший помощник готов примкнуть к единоверцам, и увел его прочь.
В следующем заведении к сыщикам привязались пятеро биндюжников в красных кушаках. Лыков снова полез в карман. Рубля там не оказалось, только полтинник. Алексею Николаевичу пришлось гнуть его. Биндюжники долго смеялись, потом заявили, что согласны взять шлепера в свою артель. Но с испытательным сроком! Расстались полицейские с забияками вполне дружески.
Пора было убираться из портовой преисподней. Медленно, останавливаясь передохнуть, начальник с подчиненным поднялись на Старый Николаевский бульвар. С юго-запада дул освежающий молдаван. Светало. Азвестопуло несколько раз порывался обойти вокруг дюка и петь при этом уголовные частушки. Коллежский советник махнул фурманщику и велел отвезти разомлевшего Сергея домой. А сам бодрым шагом отправился в гостиницу, где мгновенно заснул.
В управлении полиции Лыков снова оказался в полдень. Дела закончились, можно и поманкировать… Опять его позвали к полицмейстеру. Тот был приветлив:
– Ну, дождались!
– Чего? В смысле, вы дождались моего отъезда?
– И это тоже держу в уме, – признался ротмистр. – Но главным образом, что закончилось ваше дознание. Я ведь был в курсе всего, секретным образом помогал Игорю Алексеевичу.
– Вот как? – удивился питерец. – А я от вас скрывал.
– Думали, вы тут один надежда контрразведки? Хе-хе. Мы, жандармы, тоже подсобляли. А штабс-капитан Продан ждет вас на гарнизонной гауптвахте. Только что телефонил – просил, как увижу вас, послать к нему. У него много интересного. Челебидаки-то сознался!
– Как сознался? – воскликнул Лыков. – Против него никаких улик, кроме…
Он запнулся, но ротмистр его понял:
– Кроме связной из Варшавы?
– Ну…
– Ночью, пока вы с Азвестопуло пьянствовали, мы обыскали квартиру коллежского асессора. И ничего не нашли. Оказалось, что все улики он хранил в служебном кабинете. А там… И средства тайнописи, и рапорты агентов, и даже свежая сводка донесений.
– Донесений? – заинтересовался Алексей Николаевич. – В германский генштаб?
– Ну наверное… Челебидаки создал агентурную сеть из прислуги и приставил своих людей ко всем начальникам частей Одесского гарнизона. Лакеи подслушивали, подсматривали, воровали документы. Что-то фотографировали, как Гереке. И еженедельно рапортичками сообщали новости резиденту. Тот делал свод и посылал в Германию, через известную вам транспортную контору «Гергард и Гей». Там Продан тоже сделал обыск и нашел секретные депеши. Короче говоря, сеть германская пропала со всеми потрохами. Можете быть довольны. Я…
Тут на столе полицмейстера затрещал телефон. Хозяин взял трубку, послушал и протянул ее питерцу:
– Вас, штабс-капитан Продан.
Лыков приложил трубку к уху:
– У аппарата.
– Здравствуйте, Алексей Николаевич. Ротмистр уже сообщил новости?
– В общих чертах. Хотелось бы знать подробности.
– Я закончил на гауптвахте и скоро буду в городе. Где вам удобно встретиться?
– А давайте в кондитерской Мелисарато. Там и чай подают вкусный, а то в других местах все кофе да кофе. И кабинеты отдельные.
– Где это?
– Улица Новосельского, дом восемьдесят два.
– Буду там через полчаса.
Лыков откланялся, попросив полицмейстера послать Сергея, если тот объявится, к Мелисарато. Только он вышел на подъезд, как помощник попался ему навстречу.
– Идем со мной, пьяница.
– Куда?
– Похмелять тебя будем.
– Лучше кофеем, я же грек, а не какой-нибудь русопят.
– Продан обещает нас угостить. Он вчера, пока мы развлекались, расколол Челебидаки напополам. Тот признался! У него чего только не нашли – бесполезно было отпираться. Ну айда извозчика ловить.
Сыщики ждали контрразведчика не более пяти минут. Тот явился не один, а вместе с дамой, взывавшей вчера к помощи Лыкова. Только сегодня она была рыжей, а не брюнеткой, и совсем иначе завита. Из-за этого ее было трудно узнать. Плутовка лукаво улыбалась. Полицейские вскочили. Дама шутя ударила коллежского советника веером по руке:
– Противный! Так и не помогли слабой женщине, сбежали. Все вы, мужчины, одинаковы…
У Азвестопуло на лице появилось глупое выражение.
– Знакомься, – сказал ему шеф. – Татьяна Владимировна Кузура, она же Пелагея Анисимовна Эксельберт, она же Елена Пекаторос, она же… что я забыл, Татьяна?
– Дайте вашему греку быстрее кофе, – попросила агентесса. – А то выдает всю нашу компанию своим озадаченным видом.
Они заняли отдельный кабинет, и Лыков представил помощнику даму как полагается:
– Наша гостья – секретный агент Петербургского охранного отделения. Прибыла сюда под видом связного от германского резидента в Варшаве. Именно она помогла раскрыть Челебидаки.
Теперь Кузура смотрела на мужчин серьезно, отбросив притворное кокетство.
– Все получилось как нельзя лучше, – сказала она Алексею Николаевичу. – Правда, штабс-капитан Продан немного подвел. Так ожидал увидеть на встрече Амбатьелло, что, обнаружив Челебидаки, дара речи лишился. И лишь затем опомнился и сказал: вы арестованы.
Игорь Алексеевич развел руками:
– Ну бывает… Зато дальше все пошло как по нотам!
– Более всего повезло с обыском, – продолжила агентесса. – Ежемесячный доклад в Берлин был уже готов к отправке. Там упоминались шпионы из числа прислуги. Хоть и под псевдонимами, зато абсолютная улика. Еще день – и доклад уплыл бы на германском пароходе.
– Но как мог опытный резидент так спуделять? – удивился Лыков. – Держать улики в кабинете – что может быть глупее?
– Челебидаки сделал хитро, – возразил Продан. – В своем собственном кабинете ничего такого не хранил, а использовал для этого канцелярию градоначальства. Там служит столоначальником некий фон Левиз-оф-Менар. В его столе и находился тайник. Для вида фон Левиз и Челебидаки были в ссоре; это должно было отвести подозрения. Но ротмистр Кублицкий-Пиотух не зря служит по корпусу жандармов. Еще до назначения на должность одесского полицмейстера он завел в градоначальстве свою агентуру. И сейчас получил оттуда сигнал. Так что мы знали, где искать… Без Александра Павловича все было бы труднее.
Пришел официант, принес кофе с булочками, и разговор на время прервался. Когда дверь за ним закрылась, контрразведчик продолжил:
– Находка решила исход дела. Увидев, что попался с поличным, резидент думал не долго. Он сдал кучу народу: братьев Зеебрюннер, консула Онессейта, агентов-вербовщиков. Штабс-капитан Пилипенко тоже был в его сети. Именно он выкрал проект минных заграждений, чтобы избавиться от карточных долгов. Кстати, позавчера Пилипенко успешно прошел вступительные испытания в Николаевскую академию. Боюсь только, что окончить ему не дадут.
– А Двоеглазов? – взволнованно спросил коллежский советник. – Генерал Калнин был убежден, что это честный офицер.
– Так и есть, – вздохнул Продан. – Александр Константинович Двоеглазов по ряду причин был выбран на роль подставного изменника.
– Что с деньгами его бывшей жены, которые нас так смутили?
– Деньги – одна из тех самых причин, – пояснил штабс-капитан. – Это законный доход с собственности, мы проверили. Но они пригодились немцам – из-за них мы пошли по ложному следу. Так же как и ресторатор Амбатьелло должен был сойти за резидента. Неплохо придумали тевтоны, согласитесь. Амбатьелло всего лишь нечистоплотный человек, приютивший у себя шайку шулеров. Которым настоящие шпионы платили за то, чтобы они обыгрывали штабных офицеров и заманивали в их сети. Двоеглазов в карты не играл. Но у него жена немка, да еще с капиталами. И он, сам того не зная, угодил в жернова. И погиб, когда германцам понадобилось сбить нас со следа и разыграть его «побег». Увы, мы не сумеем обнаружить тело старшего адъютанта в катакомбах. Тот, кто его зарыл, сам сгинул.
Продан вздохнул, потом оживился:
– Кстати, в бумагах Челебидаки отыскался и тот самый лист схемы, который был похищен из морского батальона. Вычерченный Рыжаком и написанный рукой Фанариоти.
– Зачем немцы так рисковали? – удивился Азвестопуло. – Зачем украли лист из секретного документа? Ведь рано или поздно это бы заметили.
– Когда? – хмыкнул контрразведчик. – Не забывайте, что рисунок изъяли из черновика доклада. Сам доклад впоследствии разошелся чуть не в дюжине экземпляров, от Военного министерства до управления Одесского порта. А черновик забыли в шкафу, и лежал бы он там до скончания века. Никому бы в голову не пришло проверять, все ли листы на месте.
– Зачем тогда первый лист вообще понадобился немцам? Сняли бы копию.
– Они потребовали оригинал, чтобы убедиться в достоверности схемы. Это как бы товарный образец. Пилипенко и выкрал начало доклада. Резидент послал бумагу в Петербург на экспертизу. Ведь предатель хотел за схему немалую сумму – двадцать пять тысяч рублей. Решение мог принять только граф Люциус…
– Гельмут фон Люциус, советник посольства Германии? – вспомнил Лыков.
– Да. Еще он обер-шпион, главный резидент германской разведки в России. Без его согласия деньги не могли быть уплачены. Граф затребовал оригинал, изучил его и покупку одобрил. После чего отослал лист обратно. Но все это заняло время. Пилипенко уже отбыл в Петербург сдавать экзамены, возвращать листок на место стало некому. И Челебидаки спрятал его в секретном архиве.