В общем, решили они сцепиться как следует. Но не дали.
– Стойте, гражданочки, – пенсионер один говорит, который в офицерской ушанке. – Может, жребий бросим? Чтоб по-честному!
– А как это? – толпа удивляется. Забыли, наверное, как это – по-честному.
– Жребий кинем, – пенсионер говорит и монетку вытаскивает.
– Ты, милая, – это он девушке говорит, – орел будешь, а ты, старая, решкой отделаешься…
Тут народ загалдел, что честнее не монетку бросать, а в чет-нечет сыграть. Или в девятку, на худой конец…
Короче, тигра совсем обеспокоили. Поднял он голову и пасть открыл. Не то зевает, не то стоматологом хвастает. А клыки там – как крюки у подъемного крана средней грузоподъемности.
Тут споры как-то поугасли. Девушка вспомнила, что зачет по анатомии у нее. И убежала.
– Иначе, – сообщила, – без стипендии останусь!
Тут и дама пожилая засомневалась. Ну, насчет того, что теперь рисковать ей нет резона. Народ, на зрелища настроившийся, сперва возражать стал. Тогда дама предложила, что сама себе для полного интереса соперницу или соперника выберет. Все признали, что с соперниками интересней, но почему-то стали расходиться. А первым ушел этот, как его, дрессировщик. А может, и не дрессировщик. Кто их, артистов, разберет?..
Почем булыжник?
Люблю ходить на Староконку. А кто не любит? Ну неодесситы, понятно. Вернее, те, кто никогда не был в Одессе. Им-то с какого рожна любить неведомый и невиданный блошиный рынок? А те, кто на Староконке побывал, кто накупил на три копейки пятаков, кто добыл, выискал какую вещь заветную, того уже от Староконки не оторвать. Пусть даже в мечтах.
А я… А я вчера пошел на Староконку, как всегда, в выходной. Солонку какую в коллекцию прикупить, вообще что к чему глянуть. Мало ли…
Пошел не один, а с товарищем. А товарищ мой тем хорош, что понимает меня с полуслова. Что и пригодилось.
Дело в том, что глянулась мне одна вещица. Солонка. Простенькая. Такие по две-три гривны отдают. Ну просят, конечно, по пять. Это максимум.
А при солонке, мной примеченной, мужик присутствует. Разложил на газетке свое добро, а газетку, чтоб не шебуршала, с четырех углов камнем-дикарем придавил.
В общем, все к действу готово. Газетка разложена, камни давят, товар разложен, хозяин при нем на стульчике. Короче, можно подходить. Но никто не подходит.
Мужик этот было заскучал. Но тут мы подвалили.
– Почем солонка? – интересуюсь.
Мужик глянул на меня, дабы мой уровень лоховитости выяснить.
Не выяснил и пустил пробный шар:
– Это вещь очень старая, еще советская…
– Я тоже советский и тоже не молодой, – вежливо отвечаю.
– Так-то оно так, – мужик все прикидывает, – но ты же не античный!
– Вы хотели сказать – антикварный?
Мужик точно не ведает значения ни того, ни того слова, поэтому дипломатично отвечает:
– А как же!
Тогда задаю следующий вопрос:
– Так сколько солонка-то стоит?
Мужик в последний раз попытался меня оценить, опустил глаза, пошевелил губами и с таким видом, будто отрывает от себя по меньшей мере почку, изрек:
– Ладно, за десять долларов отдам!
Мой товарищ хотел было рассказать мужику, куда ему идти, причем немедленно, но я остановил его взглядом.
– Надо подумать, – изрек глубокомысленно. – Надо подумать…
И стал вертеть солонку в руках.
Мужик как завороженный следил за мной. Удача, невиданная удача крутилась подле него!
– Нет, пожалуй, дороговато, – сказал я раздумчиво и поставил солонку на место.
Испугавшись, что вот так, не купив солонку, уйду, мужик взмолился:
– А сколько даешь?
Я вновь глянул равнодушным взглядом на его товар…
И тут меня осенило!
Я начал вглядываться пристально и жадно в кусок камня-дикаря, удерживавшего левый край газеты. Потом взял его в руки. Рассмотрел. Глянул украдкой на мужика. Опять стал рассматривать камень. Мой товарищ стал заглядывать ко мне через плечо, попытался взять камень в руки. Но я не дал!
– Ск-к-к-олько? – заикаясь спросил я.
Мужик опешил. Мир рушился. За камень, грязный камень, который он только что поднял с тротуара, готовы были платить. Причем, судя по всему, немало.
Немало… Но сколько?
Видно было, что он ошарашен и ужасно боится продешевить.
– Это редкий камень! – завел он знакомую песню.
– Я знаю, – тяжело дыша, не стал скрывать я.
Увидев такое дело, мужик решился.
– Пятьдесят долларов! – зажмурив глаза, бухнул он.
– Тридцать! – мгновенно отреагировал я.
– Ты что? – обиделся мужик. – За такую вещь? Ладно, давай сорок пять!
– Больше тридцати пяти не дам! – заверил я.
– Сорок! – выпалил мужик.
– Нет! – Я положил камень и повернулся, чтоб уйти.
– Ладно, тридцать пять…
– Поздно! – отрезал я и стал уходить.
А вслед мне неслось:
– Двадцать пять, двадцать, пятнадцать…
Когда мужик окончательно потерял лицо, к нему подошел мой товарищ и спросил:
– А за три гривны солонку отдашь?
– Бери… – сокрушенно махнул мужик рукой.
Один хмурый рабочий день
Утро как утро. Хмурое и противное. Весна. Можно даже сказать, что и рабочий день хмурый. Вошел в отдел, поздоровался с сотрудниками:
– Недобрый день, господа!
– Болейте! – хором ответили сотрудники.
Я сел за стол, придвинул телефон и ежедневник. Поехали…
Первым делом я обзвонил всех просителей и, извинившись, сообщил, что их документы будут готовы не через две недели, как по закону, а гораздо раньше, буквально сегодня.
Выслушав замечания в полном неумении нормально организовать работу, я отставил телефон и взялся за документы.
На каждом заявлении я размашисто писал: «Согласовано» – и подписывался. Делов куча. Как еще я должен нынче реагировать на просьбу разрешить посадку деревьев на собственном дачном участке просителя? Вообще, я подозреваю, что они на это и так имели право, но никто им об этом не сказал. Да и не скажет…
Одно заявление я отложил в сторону. Этого типа нельзя просто так отпустить. Некий предприниматель, небедный, судя по всему, просит разрешения подарить детскому дому тридцать комплектов детской спортивной формы и столько же мячей. Конечно, я поставил и на этом заявлении разрешительную резолюцию, но с клиентом надо было поговорить.
Покончив с бумагами, откинулся на спинку кресла и на несколько минут закрыл глаза. В помещении стоял ровный гул голосов.
Начальник отдела по телефону умолял главного бухгалтера выдать ему двадцать гривен в счет аванса.
Сотрудницы жаловались друг другу на погоду. После обеда обычно солнечно и тепло. А это очень отвлекает от работы…
Сотрудники ярились на цену бензина:
– Цены падают и падают. Хоть машину покупай!
– А на какие шиши? – вступал хор несчастливых голосов.
В обед в столовой возникла давка за кабачковой икрой и салатом из капусты на горячее. Почти у всех денег явно не хватало. Еда эта досталась не всем. Счастливчики уписывали за обе щеки. Те, кому не хватило, судорожно пересчитывали мятые и мелочь, гадая, хватит ли на компот с пирожком.
После обеда я начал прием посетителей. Получив свои бумаги, они недоуменно морщились и шепотом просили:
– Возьмите конвертик! Там очень важное письмо!
В ответ на мой принципиально честный и недоуменный взгляд уходили читать свои письма сами, смущенно улыбаясь и недоверчиво пожимая плечами.
Предприниматель, возжелавший одарить детский дом, пришел последним. Он оказался тем еще фруктом. Недоверчиво глянув на мою разрешительную резолюцию, спросил ехидно:
– А если я захочу подарить дому престарелых постельное белье и одеяла?
– Пишите заявление! На месте и решим! – с готовностью ответил я.
И что вы думаете? Он тут же написал заявление, а я наложил резолюцию.
– Спасибо. Я пойду, – привстал предприниматель.
– А кофе? – обиделся я.
– В другой раз! – пообещал он.
Я выскочил в коридор и неловко сунул ему пятьдесят гривен. Он поморщился, но деньги принял.
Я вернулся на место и пригорюнился.
А потом вспомнил, что сегодня пятница, а значит, неделя борьбы с коррупцией заканчивается и эти проклятые проверяющие, торчащие над головой, уберутся с концами, и на душе стало тепло и светло.
У арабов ни шекеля!
Почти быль Ане и Яну Кагановым
Многие знают, что пуще других израильских городов я люблю Цфат. А кто не знает, так знайте.
Люблю в Цфате узкие улочки, ступени, ведущие в неизвестность…
Люблю виды, неожиданно открывающиеся за углом. Люблю старинные двери…
Люблю мастерские художников и скульпторов, свое удивление их радостным творчеством.
Люблю старые синагоги…
Люблю, люблю, люблю… Ну как можно такое не любить?
А с некоторых пор люблю я Цфат еще больше. Почему? А о том и сказка.
Приехал я с друзьями недавно в Цфат. А как же! Быть в Израиле и не посетить Цфат мне и в голову не приходит. Приехали, оставили машину наверху, а сами в старый город спустились.
Ходили, ходили…
Короче, нога у меня заболела. А тут и уезжать надобно. А как с больной ногой вверх карабкаться? Короче, попросил:
– Вы сами за машиной сходите, а я тут посижу, подожду.
– Ладно! – друзья говорят.
А самый умный и присовокупляет:
– А ты, пока ходить станем, кинь бейсболку о землю да деньжат у туристов посшибай! Может, тогда Шагала наконец купишь.
Это он (назовем его, к примеру, Ян, тем более что его и вправду так зовут) намекает, как я себе офорт Шагала никак не куплю. Дело в том, что в Цфате, в одной из галерей, действительно продаются офорты Шагала. Но…
Первый раз, когда я захотел купить такой офорт, за него просили 400 долларов. Ну не было у меня такой суммы тогда! На следующий год сумма нашлась, но просили уже 600 долларов. И… жаба задавила. Потом 11 месяцев себя грыз:
– Надо было…
Я ж пижон. А кроме того, картины очень люблю. Живопись, графика… Кое-что уже очень славное есть. Можно людям показывать. Представляете, иду мимо своей стены, рассказываю: