Сцена заключается в следующем: Мария входит в комнату и знакомится с племянницами Карима, прелестными сестрами. Хотя она никогда их раньше не видела, их появление и воспоминания о Кариме настолько переполняют ее чувства, что она опускается на колени и обнимает их. Она с трудом сдерживает слезы. Потом Мария переходит в столовую. Она пытается обнять мать Карима, но та держится холодно и отстраненно и вместо этого пожимает ей руку. Мария огорошена ее поведением. Потом мать Карима представляет Марию его лучшему другу. Ты, Мария, должна пожать ему руку. Но между Марией и другом Карима вспыхивает симпатия. Эта симпатия не ускользает от матери Карима, которая весь обед держится резко и грубо.
Камеры приходят в движение, двигаясь взад-вперед по рельсам. Режиссер с непроницаемым выражением смотрит в монитор.
Ты проходишь роль, без запинки подавая реплики. Маленькие сестры нежно тебя обнимают. Мать Карима с ног до головы одета в черное, она охвачена скорбью и ведет себя грубо. На секунду забыв, что это игра, ты принимаешь ее холодность на свой счет. Потом она представляет тебя лучшему другу Карима, и он кажется тебе привлекательным, хотя двумя минутами раньше, во время предварительного прогона с выключенными камерами, ты не нашла в нем ничего особенного. Сначала тебе кажется, что дело в освещении. Но потом ты решаешь, что все изменила команда «Мотор!».
Ты отвлекаешься и забываешь нужную реплику с мизансценой. Ты должна была уже сидеть за обеденным столом. Режиссер выкрикивает слово, которое просто обязано означать «Стоп!».
– У вас есть вопросы, или нам попробовать еще раз?
– Давайте попробуем еще раз.
Во второй раз все получается. Ты с легкостью движешься с места на место. Чувствуя, как тебя захватывает внешний ритм, ты вспоминаешь ныряние. Тебе нравилось нырять, потому что для этого не требовалось думать, твое тело само знало, что делать.
Вы проходите сцену в третий раз, и ты чувствуешь, как волшебство рассеивается – отчасти потому, что оператор экспериментирует с наездом камеры, и для актеров его маневр оказывается слишком внезапным, слишком близким, слишком насильственным. Должно быть, режиссер тоже это почувствовал. Он просит всех вернуться к способу, которым снимался второй дубль. Тебе это известно, потому что прямо перед тем, как скомандовать «Мотор!», он обращается к тебе: «Для тех из вас, кто не говорит по-арабски, мы возвращаемся к тому, что было раньше».
«Возвращаемся к тому, что было раньше», – думаешь ты про себя. Ты уверена, что в своей собственной жизни никогда не выберешь такой путь.
После четвертого дубля со сценой покончено. До появления на площадке знаменитой американской актрисы еще несколько часов. Ты ждешь. Смотришь, как другие передвигают оборудование, едят и делают вид, что заняты делом. Впервые в жизни ты жалеешь, что не куришь, и заранее готова принять сигарету, если тебе ее предложат. Но никто не предлагает.
Бар с закусками возбуждает аппетит. Он состоит из больших банок с разноцветными конфетами и подноса с нарезанными кружками апельсинами. Ты кладешь на маленькую тарелку несколько кружков апельсина и горку лакричных палочек, становишься в угол и съедаешь больше, чем требуется. Тебе не с кем поговорить и некуда деться.
Наконец появляется знаменитая американская актриса. Она здоровается с тобой мельком, словно вы едва знакомы. На мгновение тебе становится грустно, но потом ты напоминаешь себе, что она пришла работать, что для нее это очень серьезно. Она не может заботиться о чувствах всех и каждого, особенно о твоих. Ее представляют сестрам, которые, пожимая ей руку, расцветают улыбками, а потом – актеру, играющему друга Карима, который изо всех сил старается не подать виду, под каким он впечатлением, но его сопротивление доказывает, что он уже ослеплен.
Ты наблюдаешь, как знаменитая американская актриса проходит сцену, которую ты сама только что репетировала, и видишь все свои ошибки и промахи. Ты притворялась Марией, она же вживается в нее. Ты смотришь, как режиссер снимает три дубля и говорит ей: «Отлично!»
Ты счастлива за знаменитую американскую актрису, счастлива за сам фильм. У тебя нет права на подобное собственническое отношение, ведь ты отработала всего ничего, но ты чувствуешь, что уже сыграла важную роль.
Татуированный парень что-то орет по-арабски. Потом переводит. «Весь персонал может идти обедать в палатку», – обращается он к тебе.
Съемочную группу и актеров просят быть потише. Вам напоминают, что это жилой район. В темноте вы все, медленно и неуклюже, как коровы, двигаетесь вниз по улице к палатке, установленной у подножия маленького холма.
На ужин рис, салат и тушеные овощи. Шведский стол. Ты усаживаешься рядом с женщиной, ответственной за реквизит, и еще одной, помощником режиссера по сценарию. Обе молоды, обе – выпускницы киношколы в Марокко. Вы втроем десять минут беседуете по-английски, а потом они переходят на арабский. Ты переключаешь внимание на еду. Ты не знала, что на съемочных площадках приходится столько сидеть без дела и ждать.
В следующей сцене Мария сидит в постели, читая книгу. Ты возвращается в фургон-костюмерную, к сигаретному дыму. Тебе уже подобрали длинную, целомудренную ночную рубашку. Пока ты переодеваешься, курящая девушка, отвечающая за костюмы, мягко укоряет тебя за то, что ты не сняла синее платье перед ужином. «В следующий раз сначала снимите», – говорит она.
В ночной рубашке тебя отводят в комнату на втором этаже дома. Это красивая спальня с кроватью под балдахином. Владелица дома, дама в свитере со стразами, тебя фотографирует. Она улыбается, и ты понимаешь, что она уже почти свыклась со съемками. Она пригласила двух подруг: на одной из них леопардовая рубашка, а на второй – тоже свитер со стразами. Ты стараешься о ней не думать. Подруги дамы в свитере со стразами тоже фотографируют. Тебе хочется им сказать, что ты – никто, но нет удобной возможности.
Ты уже долго сидишь на кровати, пока режиссер с оператором обсуждают, как снимать сцену. Режиссер несколько раз подходит поправить твою позу. «Простите, – говорит он, – вы сидите немного неловко, и это смотрится неестественно». Режиссер с оператором переговариваются, тычут пальцами и настраивают камеры, а женщина, ответственная за реквизит, велит тебе взять с полки книгу – любую на выбор. Ты выбираешь книгу стихов Руми в английском переводе. Листаешь страницы, пока не натыкаешься на привлекательный заголовок, и перечитываешь найденное стихотворение четыре раза подряд:
Ты сидишь рядом с нами, но ты гуляешь
В полях на рассвете. Ты –
То животное, которое мы гоним, когда ты выходишь с нами на охоту.
В теле своем ты подобен ростку, укорененному в почве,
Но ты – ветер. Ты – одежда ныряльщика,
Лежащая пустой на берегу. Ты – рыба.
В океане много светлых течений
И много темных, подобно венам, что видны
Под поднятым крылом.
Твое тайное «я» – это кровь тех, чьи вены
Подобны струнам лютни, поющим музыку океана,
Не грустную песнь прибоя, а звуки безбрежья.
Стихотворение воскрешает воспоминание. В то лето тебе было пятнадцать, и ты проходила подготовку на младшего спасателя. Однажды вечером парень постарше, чьих родителей не было дома, позвал в гости пятерых друзей, и твоя сестра перебрала с маргаритами, разделась и прыгнула в бассейн-полумесяц. Она была слишком пьяна, чтобы плыть, и ты ее спасла. Сделала ей искусственное дыхание. Было так странно прижиматься своими губами к ее губам. Они были солеными от маргариты и холодными от бассейна. Она заставила тебя пообещать, что ты никогда не расскажешь об этом родителям.
Режиссер с оператором достигли согласия.
– Вы свободны, – сообщает тебе режиссер.
– Это все?
– Да.
Кинозвезду ведут в спальню, а тебя – из спальни.
Женщина, ответственная за реквизит, идет за тобой по пятам.
– Мне нужна книга, – говорит она и забирает ее у тебя из рук. Ей невдомек, что ты загнула уголок страницы с найденным стихотворением.
Девять вечера. На улице стоит человек с тремя мобильными телефонами. Это главный по транспорту. Он говорит, что посадит тебя в микроавтобус, который едет обратно в отель. Десять минут спустя ты с уставшими девочками, молодым продюсером-американцем, продюсером-индусом и двумя марокканцами из съемочной группы направляешься к микроавтобусу.
Водитель проезжает несколько кварталов до границы богатого района под названием Калифорния, и тот внезапно заканчивается. Вокруг огромные участки голой земли, отведенные под будущую застройку, но сейчас пустые и жуткие. Водитель поворачивает направо. Потом еще раз направо и еще раз направо. Скоро вы уже объехали квартал по периметру и снова оказались перед пустыми участками земли.
– Вы знаете, куда ехать? – интересуется молодой продюсер-американец.
– Да, – лжет водитель.
Решено сначала отвезти девочек, потому что их дом по пути к отелю. Они знают, как называется их улица, но не могут указать водителю направление.
– Это рядом с большой мечетью, – говорят они, но это мало помогает.
Пятьдесят минут спустя, в темноте, вы подъезжаете к их дому. Обеспокоенные родители стоят снаружи и подозрительно оглядывают водителя и весь микроавтобус. Девочки не прощаются ни с тобой, ни с твоими спутниками и не благодарят водителя за то, что он их подвез.
Только когда за девочками закрывается дверь, ты понимаешь, что сидишь в парике. Ты снимаешь его и кладешь на колени, как кошку.
Дорога до отеля занимает еще сорок пять минут. Когда двери микроавтобуса открываются и вы все вываливаете наружу на яркий свет у входа, ты видишь, что после поездки твои спутники выглядят так же помято, как чувствуешь себя ты сама.
Не глядя друг на друга, вы обмениваетесь пожеланиями доброй ночи и потом понимаете, что вам предстоит совместный подъем на лифте. И вот вы неловко мнетесь перед лифтами в ожидании, когда один из них спустится в холл. Звенит звонок, двери открываются, и вы скопом бросаетесь внутрь, словно вам не терпится снова оказаться в тесном замкнутом пространстве в компании друг друга. Когда лифт останавливается на очередном этаже, выходящему с преувеличенной вежливостью желают доброй ночи, словно компенсируя скомканные пожелания, которыми вы обменялись, выйдя из микроавтобуса.