Ты вставляешь карту в замок и едва успеваешь открыть дверь, как слышишь звонок по внутреннему телефону. Ты бросаешься к аппарату, предоставив двери самой захлопнуться у тебя за спиной.
– Наконец-то! – произносит чей-то голос. Ты узнаёшь голос знаменитой американской актрисы. Ты знала ее голос еще до того, как познакомилась с ней лично. Однажды вы с сестрой говорили о том, что у современных актрис не такие узнаваемые голоса, какие были у актрис классического Голливуда. Голос Кэтрин Хепберн остался в прошлом. Но ты привела в пример голос этой знаменитой американской актрисы в качестве исключения. У нее хороший голос, выразительный, с хрипотцой.
– Да, наконец-то, – говоришь ты, задыхаясь от броска через комнату. – Мы ехали целую вечность.
– Правда? Тебе нужно было ехать со мной. Я уже час как вернулась. Или больше. Я тебе уже раз пятый звоню.
Ты спрашиваешь, что случилось.
– Случилось? Разумеется, ничего. А, поняла. Зачем тогда я столько звонила. Нет, мне просто очень хотелось выпить, и ты – единственная компания, которая пришла мне в голову.
– Спасибо. – Ты бросаешь это походя, словно не всерьез. Словно болтаешь со старой подругой.
– Я не то имела в виду. Я просто подумала, что тебе тоже захочется выпить, и мы могли бы поболтать.
Ты бросаешь взгляд на часы – одиннадцать часов тринадцать минут.
– Конечно. Куда ты хочешь пойти?
– Пойти? Я никуда не могу пойти. Я уже пожелала ребятам спокойной ночи.
Ты соображаешь, что речь идет о телохранителях.
– А, понятно. – Тебе еще столько нужно усвоить.
– Но что, если ты придешь ко мне на десятый этаж?
В «Ридженси». Тебе не следует больше там появляться. Возможно, кредитки Сабины Алис уже отследили, возможно, управляющий тебя узнает.
Ты вспоминаешь, что у тебя есть парик.
– Хорошо.
– Чудесно. Давай, Ривз, жду через пять минут, – говорит она и прежде, чем ты успеваешь ответить, вешает трубку.
Ты идешь в ванную и перед зеркалом надеваешь парик. Выглядишь очень уставшей. Ты очень устала. На письменном столе лежит шпаргалка на следующий съемочный день. Отправление в семь утра. Тебе сказали, что завтра сложный день – съемки будут на улице, в пробке. Ты клянешься себе лечь спать до полуночи. Знаменитая американская актриса должна понять, ей же тоже завтра работать.
Ты выходишь из отеля и переходишь узкую улицу к «Ридженси». Перед входом поправляешь парик и делаешь глубокий вдох. В лобби нет никого, кого бы узнала ты и кто узнал бы тебя. Поднимаешься на лифте на десятый этаж. Прежде чем откроются двери, снимаешь парик и потом прячешь его за горшок с длиннолистым деревцем у самого входа в холл.
Знаменитая американская актриса сидит в холле во фланелевой пижаме с рисунком из пастельных бегемотиков. Розовых, сиреневых и нежно-голубых.
– Не смейся, – приказывает она вместо приветствия. – Я в курсе, что пижама смешная, но она такая удобная. Дома мой парень не позволяет мне ее носить, поэтому у меня нет выбора, кроме как надеть ее здесь.
Тебе хочется сказать: «У тебя есть выбор вообще не надевать пижаму на людях, поскольку так обычно не делают, а бармен-марокканец может тебя сфотографировать, и через тридцать секунд ты будешь по всему интернету», – но ты удерживаешься от соблазна. Тебя внезапно охватывает сочувствие к бледнолицей практичной секретарше – за этой актрисой нужен глаз да глаз.
Подходит бармен. Тот же, что и вчера. Ты почти ожидаешь, что он вытащит телефон, сделает снимок и побежит прочь из отеля, в ночь и во всемирную паутину.
– Что будешь пить? Мне – джин с тоником.
– Хороший выбор. Мне то же самое. La même.
– Почему вы так долго ехали с площадки?
Ты объясняешь, что нужно было отвезти домой девочек, а те не могли объяснить дорогу.
– Они были там без родителей?
– Судя по всему, без.
– Ого. Чудеса. Когда я была маленькой, мой папа присутствовал на съемках каждого фильма.
– Девочки сказали, что родители не поверили, что они на самом деле снимаются с тобой в кино.
– Я с ними сфотографировалась, так что теперь у них будет доказательство. Милые девочки. Интересно, получится ли у них стать актрисами?
Напитки приносят так быстро, словно они были сделаны до того, как вы их заказали. Это кажется тебе вполне возможным.
Ты отвечаешь знаменитой американской актрисе, что в Марокко у них вряд ли получится стать актрисами.
– Я тоже так думала, пока не попала сюда, – отвечает она, потягивая напиток через маленькую черную соломинку, – но знаешь, что я выяснила?
– Нет.
– В Марокко огромная киношкола! И угадай, кто ее спонсирует?
Ты говоришь, что слышала про киношколу, но кто ее содержит, тебе неизвестно.
– Так ты не знаешь?
Ты качаешь головой.
– Все наши знаменитости. Мартин Скорсезе и остальные – они помогли ее основать, или спонсируют ее, или что-то в этом роде.
Ты говоришь: «Ого».
– «Ого» – это слабо сказано. Вот почему «Другую дверь» снимают здесь. Марокканская съемочная группа просто отличная. Полпричины того, что картину снимают здесь, – это то, что практически никого не потребовалось тащить из Штатов. Только меня с секретаршей, охранниками и Айви, моей дублершей, которая меня бросила.
– Я слышала, что она влюбилась в какого-то парня, который работал в отеле в Марракеше. – Джин с тоником ударяет тебе в голову.
– В Марракеше? Ты считаешь, она влюбилась в кого-то в Марракеше? – гогочет актриса.
Снова этот странный смех.
Снова вопрос, на который ты не знаешь, что отвечать.
– Так говорили продюсеры в микроавтобусе.
– Она влюбилась в хренова режиссера! Который, на хрен, женат! И она сама, на хрен, замужем!
– Вот дерьмо, – говоришь ты, и она находит это забавным.
– Хреново дерьмо, так вернее. – Актриса подзывает бармена и заказывает еще два джина с тоником. Ты подумываешь остановить ее, напомнить про то, что тебе скоро пора спать и ей, вероятно, тоже. Но правда в том, что тебе все это нравится: холл на десятом этаже, выпивка, беседа. В компании с актрисой жизнь, которую ты оставила дома, кажется нереальной, словно случившееся за последние месяцы не случалось вовсе.
– В общем, – произносит актриса, когда бармен уходит, – хвала Господу, здесь оказалась ты. Потому что Айви, которая, надо признать, иногда все слишком драматизировала… ну, ей нужно было уехать. Уверена, что, если она придет в себя, мы еще поработаем вместе. Она была моей дублершей уже в девяти или десяти фильмах. Она пытается играть, ей доставались небольшие роли. Милая девочка, симпатяшка. В общем, расскажи мне о себе, – знаменитая американская актриса словно устала говорить про Айви. – Что ты за птица?
Ты нервно хихикаешь. Ты не узнаешь свой смех.
– Как ты здесь оказалась? Зачем, на хрен, ты приперлась в Марокко? – Внезапно актриса кажется очень пьяной.
– Я ушла от мужа, и мне захотелось куда-нибудь выбраться.
– День в спа-салоне был не вариант? – Она хохочет над собственной шуткой.
– Я вряд ли когда-нибудь проводила целый день в спа-салоне, но нет, после того, что он сделал, – не вариант.
– Видела бы ты сейчас себя в зеркале. Тебе словно яду вкололи.
– Именно так я себя и чувствую, когда думаю о своем браке.
– Значит, из всего возможного ты выбрала именно Касабланку?
Ты киваешь.
– Даже здесь не слишком далеко. – Алкоголь делает тебя честнее, чем тебе бы хотелось быть в ее присутствии.
– И ты собиралась просто сидеть в Касабланке, пока… пока тебе не предложили роль дублерши в кино?
Ты рассказываешь, как у тебя украли рюкзак в «Золотом тюльпане».
– Расскажи мне все целиком, – говорит она и, кажется, действительно хочет это услышать.
Ты рассказываешь все про «Золотой тюльпан», рюкзак, посольство и Сабину Алис, как в полиции у тебя спросили имя деда. Ты не разговаривала столько за всю неделю. Когда ты заканчиваешь отчет о событиях последних дней, актриса качает головой. Такая реакция тебя устраивает. Гогот тебя пугает.
– Чертово дерьмо. Теперь понятно, почему ты так одета.
Ты смотришь на свою одежду.
– Нет, чемодан не крали. Это мои прежние вещи.
Актриса потягивает коктейль. С виду кажется, что она раздумывает, стоит ей извиниться или нет.
– Так Ривз Конуэй – твое настоящее имя?
Ты отвечаешь, что это имя ребенка твоей сестры.
– Ривз Конуэй – твоя племянница?
– Да, дочь моей сестры-двойняшки.
– Вот дерьмо. Что же у меня за телохранители? – Актриса смотрит в потолок. – Они даже не проверили, та ли ты, за кого себя выдаешь.
Ты говоришь, что телохранитель, который тебя собеседовал, поверил тебе, потому что вы подружились на почве черепах и птиц.
– И это значит, что тебе можно доверять? Черт, мне следовало бы уволить тебя на хрен прямо сейчас. Ты – мошенница.
Ты в ужасе. Ты слишком далеко зашла. Теперь тебя уволят, а у тебя за душой ни гроша. Нельзя было обольщаться ее приглашением выпить. Особенно когда она сама сказала тебе, что ты – единственный собутыльник, кто пришел ей на ум.
У тебя по спине стекает холодный пот, собираясь в слабой резинке трусов.
– Мне очень жаль.
– Мне тоже, – отвечает актриса, и ее лицо меняет выражение. – Я просто стебалась над тобой!
– Охренеть. – Обычно ты не используешь такие слова, но это заразно и приносит облегчение.
Актриса смеется своим странным гогочущим смехом, который, если по сюжету фильма ей приходится смеяться, явно подлежит обязательной переозвучке.
– Ты же знаешь, что я училась на театральную актрису? Я действительно владею неплохими актерскими приемами. Ты мне веришь?
– Я только что видела их в действии. – Интересно, как постановщики выкручивались, когда она играла на сцене и ее смех нельзя было переозвучить? Может быть, ей давали только серьезные роли. Теперь тебе понятно, почему она больше не играет в театре. Интересно, она сама это понимает? Наверняка ей говорили про ее гогот. Но если так, то почему она продолжает так смеяться?