Ты представляешь, как в семьдесят лет будешь вспоминать прошлое. Вспоминать, как когда-то была молода, как когда-то тебе было тридцать три. Как ты снималась в кино в Касабланке. Сейчас, когда ты почти достигла полноценной зрелости, как ты ее понимаешь, твоя молодость зафиксирована в кадре. Твоя молодость не сведется к событиям последних нескольких месяцев.
Из динамика раздается объявление, и гул клаксонов прекращается. Через двадцать минут съемка возобновляется. Машины гудят, ты выпрямляешься и напряженно смотришь вперед.
Проходит два часа, за которые снимают еще пять дублей. К машине подходит костюмерша и поправляет на тебе шарф. Она сверяется с фотографией в телефоне.
Ты сидишь еще час, два, три. Стараешься вообще ни о чем не думать.
Потом, почти внезапно, к машине под огромным серебристым зонтом – солнце уже палит вовсю – подводят знаменитую американскую актрису. Дверца открывается, и ты говоришь ей «Привет». Меняешься с ней местами. Она проскальзывает на красную кожу заднего сиденья.
– Ай. Сиденье потрескалось.
Ты направляешься к фургону с едой (сегодня закуски на улице не подают – из-за машин и падких на халяву прохожих). Ешь лакрицу, оливки, сыр, крекеры и ломтики салями. Местная салями толще, но нарезана тоньше, как ветчина. Сидишь в ожидании, что снова можешь понадобиться.
Ты требуешься на площадке еще один раз, когда актрисе нужно обновить грим. В течение дня температура в машине ползет вверх, и тушь у нее слипается комочками, помада растекается, а губы трескаются. Ты возвращаешься к машине.
– Привет, – говоришь ты водителю.
Тот ворчит в ответ.
Подходит режиссер.
Режиссер просит помочь ему поставить кадры, в которых Мария выходит из автомобиля («автомобиль» – его слово) в приступе ярости, чтобы настроить камеры. Тебе нужно открыть дверцу, резко ее захлопнуть и пройти между машинами.
Ты делаешь это трижды.
Потом возвращается знаменитая американская актриса – с припудренным лбом и свежей помадой на губах, обведенных красным контуром.
Теперь ее очередь.
Сквозь инсценированный поток машин ты возвращаешься к фургону с едой. Тебе доподлинно известно, что пробка на дороге не настоящая, но ты все время об этом забываешь. И машешь каждому водителю, чтобы тот ненароком не нажал на газ, руками и взглядом умоляя не сбивать тебя.
Остаток дня ты проводишь в ожидании. Снова ешь оливки, потом лакрицу. Жуешь мятные пастилки, чтобы освежить дыхание (дать им растаять во рту у тебя не хватает терпения). Говоришь себе, что твои услуги могут понадобиться с минуты на минуту. Но они остаются невостребованными до конца дня.
Тебя начинает охватывать особая печаль, печаль ненужности. К семи вечера ты начинаешь задаваться вопросом, можно ли тебе уже снять парик и почесать голову. Получив указание не есть за ужином никаких блюд с соусом, чтобы не капнуть ненароком на платье или шарф, ты уже перебрала с булочками.
Проходит еще два часа. В фургон с едой заходит знаменитая американская актриса.
– Привет! – говоришь ты, удивляясь, что съемки, которые шли так медленно, так внезапно закончились.
– Привет! – отвечает она. – Умираю с голоду. – Актриса выбирает сэндвич размером с подводную лодку, откусывает от него, и ей на шарф выскальзывает ломтик помидора. Она не обращает на это внимания. – На вкус дерьмо, – заявляет она и возвращает сэндвич обратно на поднос.
– Ты сейчас обратно в отель? – спрашиваешь ты.
– Нет. Здесь сейчас музыкальный фестиваль, «Джазабланка». Слышала? Там будет выступать моя подруга Патти Смит.
Тебе хочется воскликнуть: «Ты дружишь с Патти Смит?» Вместо этого ты выдаешь:
– Она стала петь джаз?
– Это просто название фестиваля. Так ты хочешь поехать на концерт?
Ты пожимаешь плечами только потому, что от восторга потеряла дар речи.
Знаменитая американская актриса открывает банку с драже «Эм-энд-Эмс». Вместо того, чтобы воспользоваться серебряной сервировочной ложкой, она зачерпывает пригоршню рукой и сыплет себе в рот.
Ты едешь на концерт в микроавтобусе знаменитой американской актрисы. Ей выделен личный микроавтобус с водителем. Ты сидишь рядом с ней на сиденье в первом ряду. Один из телохранителей сидит на пассажирском месте рядом с водителем, второй – в ряду позади вас.
По дороге к месту концерта водитель плутает. Это не обычный концертный павильон, а трибуна ипподрома, накрытая гигантской палаткой. До сих пор это твое главное впечатление от Касабланки: никто не может найти нужный адрес. Большинство зданий, если они не отели, идентифицируются только по ориентирам. Ориентир ипподрома, данный водителю, содержал одно слово – «ипподром». Учитывая, что водитель сопровождает съемочную группу и сам из Феса, это мало ему помогает. Он в Касабланке меньше недели.
Наконец вы приезжаете на ипподром. Один из телохранителей выходит из машины, знаменитая американская актриса следует за ним, и второй телохранитель выходит вслед за ней. Ты выходишь последней и толкаешь тяжелую дверь микроавтобуса, закрывая ее за собой. Палатка взрывается приветственными возгласами – начинается концерт. У опустевшего входа для зрителей с заранее купленными билетами знаменитую американскую актрису ждут два сотрудника фестиваля. Она подходит к ним, и они проводят ее, тебя и двух телохранителей в импровизированный концертный зал.
Задние места заполнены публикой, а перед сценой рядами поставлены стулья, на манер университетской аудитории.
Актрису, телохранителей и тебя усаживают на забронированные места в шестом ряду. Тебе всегда было интересно, кто те сволочи, которые опаздывают на концерт, а потом занимают целый ряд перед сценой, – теперь ты знаешь.
Вы занимаете места, не привлекая особого внимания. Все смотрят на Патти Смит.
Патти стоит на сцене с неоновой надписью «ДЖАЗАБЛАНКА» на заднике. Она говорит с аудиторией о том, как ей всегда хотелось приехать в Марокко, потому что она обожает пустыню и марокканский мятный чай. Она поднимает стаканчик, по видимости наполненный марокканским мятным чаем, и аудитория разражается громкими аплодисментами. Очень громкими. Ее здесь обожают.
Актриса шепчет тебе:
– Если мне придется уйти пораньше, ты не могла бы после концерта подняться за кулисы и поздороваться за меня с Патти? Сказать ей, что я приходила?
– Хорошо, – обещаешь ты, не понимая, зачем ей уходить пораньше.
Ты чувствуешь запах дорогих духов, а потом замечаешь меха. Все женщины в передних рядах одеты в меха. Для рок-концерта они чересчур вырядились. Некоторые дамы пришли со спутниками, которые все, как один, в галстуках, но большинство сидит с подругами, разбившись на группы. У них праздничные укладки, тщательный макияж и либо хорошие гены, либо средства, чтобы их улучшить. Ни на одной женщине нет хиджаба. Это сливки общества Касабланки. Ты отмечаешь, что ваша группа – чуть ли не единственные среди публики представители Запада.
Стоящая на сцене Патти Смит одета в вылинявшие мешковатые джинсы, белую рубашку и мужской пиджак. Ее длинные седые волосы разделены на прямой пробор. Никакого грима. Она представляет гитариста с басистом, и зрители вежливо хлопают.
Патти поет «Прекрасный день» Лу Рида, и аудитория сходит с ума. Особенно женщины. Марокканки обожают Патти Смит.
Когда она поет «Потому что настала ночь», все вокруг подпевают:
Иди же ко мне и попробуй понять,
Что я чувствую в твоих объятьях.
Возьми руку мою, втайне от всех,
Тебе не причинят вреда,
Не причинят вреда, не причинят вреда,
Потому что ночь – время возлюбленных,
Потому что ночь – вожделения время,
Потому что ночь – время возлюбленных.
Ты не можешь сосредоточиться на выступлении, потому что сидящие вокруг женщины тебя отвлекают. Они знают каждое слово и подпевают, присоединяясь к Патти в заявлении, что ночь принадлежит им, возлюбленным, женщинам, испытывающим вожделение.
Все встали со стульев, кроме одной дамы, сидящей прямо перед тобой. Та не хочет вставать. Каждые тридцать секунд ее меховые подруги пытаются заставить ее к ним присоединиться, но она отказывается. Ты замечаешь, что телохранители поглядывают на нее, женщину, которая отказывается встать на концерте Патти Смит. Ее отказ оторвать зад от стула кажется им подозрительным.
Когда Патти Смит поет «Народ есть власть», толпа ревет до хрипоты. Даже ленивая зрительница перед тобой, наконец, встает, и ты чувствуешь, как телохранителей отпускает.
Но тут ты вздрагиваешь от странного звука – это топот, словно бежит табун лошадей. Оборачиваешься посмотреть, не танцуют ли на задних рядах с таким жаром, что обрушились стойки навеса. Зрители перед сценой тоже начинают оборачиваться. А потом все дружно смотрят вверх. Ты следишь за взглядами зрителей и видишь то же, что и они – это дождь. Ливень. Струи дождя лавиной обрушиваются на палатку, и кажется, что им вполне под силу свалить ее на головы собравшихся внутри.
Ты поворачиваешься обратно к сцене и видишь, что Патти Смит с Ленни Кеем[20] и Тони Шэнеганом[21] сбиты с толку – они совершенно не понимают, почему оборачиваются зрители в передних рядах. Они продолжают играть, но у тебя появляется ощущение, будто с них спали привычные концертные маски. Они выглядят растерянными и озабоченными. Именно тогда одна из меховых дам, стоящая на два ряда впереди, оборачивается посмотреть, что происходит в центре зала, и задевает взглядом знаменитую американскую актрису. Меховая дама смотрит на нее еще раз, для верности, и сообщает о своем открытии стоящей рядом подруге. Та оборачивается, смотрит и что-то говорит стоящей рядом подруге. За считаные секунды имя знаменитой американской актрисы разносится по рядам. Сначала его произносят шепотом, но потом шепот превращается в зов. Зрители зовут ее по имени, словно подругу, с которой давно не виделись. Им хочется проверить, повернется ли она посмотреть на них. Если она откликнется на свое имя, значит, это она и есть.