В посольстве тебя простят. Ты уверена, что там все тебя простят.
Ты принимаешь душ, поливая себя содержимым флакончиков с шампунем, кондиционером и гелем для душа, предоставленных отелем. У них сильный травянистый запах, подходящий и для женщин, и для мужчин. Вытираясь полотенцем, ты замечаешь, что пахнешь, как незнакомка, и это не так уж неприятно. Замечаешь два белых банных халата, висящих по обе стороны ванны. Пояс каждого завязан на талии свободным узлом, словно внутри уже есть кто-то очень худой. Несешь один из халатов к шкафу и прячешь его там с глаз долой.
Ты выбираешь из чемодана свой самый респектабельный наряд: плиссированную юбку с шелковой блузкой и легким шарфом. Ты никогда раньше не носила вещи в таком сочетании. Юбку ты купила, потому что тебе хотелось взять с собой что-то сдержанное, в чем можно было бы заходить в мечети.
Выданный начальником полиции документ лежит на столе. Тебе нужно будет показать его в посольстве. Тебе нужно доказать, что паспорт и кредитку Сабины Алис тебе дали в полиции, что ты их не украла. Этот документ – твое все. Тебе нельзя его потерять. Более того, с него нужно снять несколько копий. Ты пойдешь в бизнес-центр отеля и сделаешь копии.
Спустившись в холл, ты спрашиваешь у длинноволосой женщины, которая тебя регистрировала, как пройти в бизнес-центр, и та указывает на коридор слева от себя. Ты проходишь мимо киоска обмена валюты, за стеклом которого работает еще одна женщина. Существование киоска обмена валюты напоминает тебе, что у тебя нет наличных и никакой возможности их достать. Только кредитка без пароля.
Ты заходишь в бизнес-центр и находишь копировальный аппарат. Для него требуется предоплаченная карта доступа, и ты возвращаешься к длинноволосой женщине за стойкой.
Ты сообщаешь, что хотела бы воспользоваться копировальным аппаратом, и администратор уточняет, сколько копий тебе нужно сделать, и ты отвечаешь, что две. Она протягивает тебе карту доступа к ксероксу.
– Вы не против, если я включу печать в стоимость номера? – спрашивает она.
– Конечно, нет, – беззаботно бросаешь ты с видом человека, у которого есть выбор.
Ты идешь обратно в бизнес-центр, снова проходя мимо киоска обмена валюты, где женщина за стеклом слюнявит пальцы, считая деньги, словно в насмешку над тобой. Час назад самым желанным для тебя была еда, ты была одержима стремлением утолить голод, теперь же ты одержима деньгами. Ты отводишь взгляд в сторону.
В бизнес-центре ты кладешь документ, данный тебе начальником полиции, в ксерокс и делаешь одну копию для проверки. Из аппарата выползает чистый лист бумаги, – ты не положила оригинал, как нужно, лицевой стороной вниз. Ты берешь чистый лист, выползший из ксерокса (прямо как деньги из банкомата – ты не можешь удержаться от такого сравнения), сворачиваешь его и кладешь в карман плиссированной юбки. Тебе хочется спрятать свою ошибку от… от кого? Начинаешь все заново. Кладешь документ из полиции лицевой стороной вниз в аппарат, издающий странный запах, как кухонная плита.
Дверь бизнес-центра распахивается, ты вздрагиваешь. Заходит какой-то бизнесмен, лет тридцати с небольшим. Возможно, француз.
– Excusez-moi[11], – говорит он.
– Ничего страшного, – отвечаешь ты. Он садится за компьютер и кладет рядом мобильный телефон. Это новейшая реинкарнация айфона, который практически сразу же начинает звонить. Мужчина смотрит, кто звонит. На экране появляется лицо женщины. У нее на руках ребенок. Это все, что тебе видно со своего места. В роли звонка выступает техно-бит, который ты всегда пропускаешь, ловя подходящую радиоволну, когда едешь в машине, такой обычно запускают на дискотеках в три утра. Но вместо того, чтобы ответить на телефон или выключить его, мужчина оставляет его трезвонить, пока звонок не переводится на автоответчик.
Секунду спустя звонок возобновляется, и на айфоне включается та же фотография женщины с ребенком. И француз снова бросает взгляд на телефон, игнорирует звонок и, не выключая звук, переводит внимание на компьютер.
Звук звонка сводит тебя с ума. Бизнес-центр едва может тягаться размером с маленькой ванной комнатой, а телефон, судя по всему, настроен на максимальную громкость. Ты борешься с искушением схватить его, ответить на звонок и сказать женщине на экране, которая, скорее всего, жена этого француза и мать его ребенка, что ее муж спокойно игнорирует ее настойчивые звонки.
Ты выходишь из бизнес-центра вся на нервах и с приступом клаустрофобии и возвращаешься в холл. Сквозь стеклянные двери парадного входа ты видишь толпу людей в черном, залитую ярким светом и окруженную сложными на вид механизмами. Будь ты где-нибудь в другом месте, а не в отеле в Касабланке, ты бы подумала, что там снимают кино. Ты подходишь поближе. Видишь камеры и осветительные тележки. Там снимают кино. Ты останавливаешься и смотришь на все это, и, пока ты стоишь, щурясь на солнце, к тебе подходит человек в дорогом костюме и представляется управляющим отеля. Он говорит, что рад видеть тебя в числе гостей, и спрашивает, как тебя зовут.
– Сабина Алис. – Ты гордишься тем, что ни секунды не колебалась. За последние сутки-двое ты спала всего ничего – ты слишком устала, чтобы точно подсчитать, сколько, и уверена, что от попыток это сделать устанешь еще больше. Но свое новое фальшивое имя ты помнишь.
– Мне очень жаль за доставленные вам неудобства, – говорит управляющий. Тебя на мгновение охватывает оторопь – он что, извиняется за то, что случилось в другом отеле, в «Золотом тюльпане»?
– Перед отелем снимают фильм. Это марокканская киностудия, очень известная, но мы не ожидали, что…
Управляющий подыскивает слова. Ты понятия не имеешь, что он собирается сказать. Ты смотришь ему в рот.
– Мы не знали, что съемочная группа будет одета так негоже.
– Негоже?
– Да, в полуспущенных штанах и с нечесаными волосами…
– Действительно, негоже, – соглашаешься ты.
Ты просто повторяешь его слова, но он принимает это за чистую монету: ты тоже думаешь, что съемочная группа – стыд и срам.
Ты не припоминаешь, чтобы когда-нибудь раньше надевала плиссированную юбку со строгой блузкой с длинным рукавом и шарфом, но теперь решаешь, что так стоит одеваться почаще. Обычно ты одеваешься не многим лучше этой съемочной группы, но теперь до тебя доходит, что если ты по-другому одеваешься и замазываешь рубцы на лице тональным кремом, то окружающий мир – в лице управляющего отелем «Ридженси» в Касабланке – воспринимает тебя и относится к тебе по-другому. Перед тобой начинают извиняться за то, что не заслуживает извинений.
– Мы пытаемся уговорить их одеться сообразнее статусу нашего отеля, – продолжает управляющий. – А пока я прошу прощения за неудобства. Если я смогу вам чем-нибудь помочь, я всегда к вашим услугам.
Ты смотришь на управляющего в упор, запоминая его черты: глаза цвета карамели, прямой нос. Ты знаешь, что он может тебе понадобиться.
– Да, большое спасибо. – Пока ты жмешь администратору руку, благодаря за предложение, к нему подходит один из членов съемочной группы, действительно одетый неряшливо.
Киношник говорит с администратором по-французски, сообщая, что возникла проблема. Ты не понимаешь ничего, кроме слова «drapeau»[12]. Мозг неожиданно подсказывает тебе перевод: «флаг».
Судя по всему, что-то не так с флагом, висящим у входа в «Ридженси». Заметив, что тянешь время, ты отходишь в сторону и подходишь к стойке консьержа, за которой пожилой господин в костюме с иголочки взирает на холл, словно капитан на мостике, обозревающий окружающее пространство, в котором нет ничего примечательного.
Ты спрашиваешь консьержа, как найти посольство, и тот разворачивает маленькую карту. Он обводит кружком отель, потом посольство и вручает карту тебе. Ты рада, что идти вроде недалеко, потому что наличных на такси у тебя нет. Придется пешком.
Ты выходишь из отеля. Прямо сейчас ничего не снимают. Негоже одетые мужчины и женщины двигают камеры и поправляют кабели, попутно смоля крепкие сигареты.
Ты направляешься к посольству. Территория вокруг «Ридженси» так себе – это сеть широких улиц, где торгуют товаром, по большей части напоминающим краденое. Ты рассеянно ищешь следы своего компьютера и фотоаппарата, по-прежнему в его «родной» коробке. Но на этой улице продают краденое, которое никому не нужно. На перевернутом ящике сидит пожилая беззубая женщина и демонстрирует побывавший в употреблении треснутый ингалятор от астмы. Молодой человек продает аудиокассеты с надписанными от руки этикетками, некоторые даже с сердечками.
Ты подходишь к огромной площади и видишь, что на ней собрались сотни людей. Ты спрашиваешь у одного из многочисленных охранников, что происходит. «Qu’est-ce qui se passe?»[13] Но он не понимает твоего вопроса. Ты сомневаешься в своем французском. Да нет же, ты сказала все правильно. И спрашиваешь еще раз. Но он смотрит на тебя так, словно ты сама должна это знать.
Повсюду красные марокканские флаги – они развеваются на каждом флагштоке на площади, торчат на зданиях, свисают с балконов. Ты стоишь позади столпившихся рядами мужчин в черных кожаных куртках – здесь почти сплошь одни мужчины – и нескольких детей, который ждут, держа в руках фотографии размером восемь на десять дюймов[14]. Ты мельком видишь лицо на одной из них – оно похоже на лицо короля, только моложе. Ну, конечно же. Le prince. Принц.
Все люди вокруг ждут принца во плоти.
Теперь ты видишь выстроившихся в шеренгу официальных лиц и понимаешь, что они тоже ждут принца. Решаешь на минуту задержаться и проверить, удастся ли тебе хоть мельком его увидеть, а уже потом идти дальше.
Среди ожидающих появления принца ты – единственная представительница западного мира, и на тебя начинают коситься. И единственная женщина. Куда делись женщины? Ты снимаешь с шеи темно-оранжевый шарф, который положила в чемодан, потому что он показался тебе марокканским или, по крайней мере, цвета марокканских специй. Берешь его и наматываешь на голову, закрывая почти все лицо. Ты одета для посольства, для «Ридженси», но не для улицы.