А на дворе стоял июнь шестьдесят седьмого года. Шестидневная война была в разгаре. Мы, дети, мало что понимали во всех этих событиях. Ясно было только одно — «наши» показывают арабам кузькину мать. Правда, «наше» радио об этом молчало, но другое «наше» говорило во весь «Голос Израиля», который и слушал по ночам Петькин отец. И не он один. Помню, что, встречаясь с друзьями, мы, наслушавшись обрывков кухонных бесед взрослых, в качестве приветствия закрывали один глаз рукой, как «стерьва одноглазая», Моше Даян, о котором ходили легенды, что он бывший офицер советской армии и герой Советского Союза.
Но я отвлёкся. Петька бежал по улице и кричал то, что кричал. За ним бежал отец с ремнём, а за отцом мать, умоляя пощадить этот позор семьи, этого агента КГБ, чтоб только он был здоров. Соседи разных национальностей, все как один проходившие по той же статье обвинения, что и Петькин папа (если не «Голос Израиля», так «Голос Америки»), глядя на эту сцену вытирали слёзы, выступившие от смеха. Не прошло и трёх минут, как Петька был пойман, взят с вывертом за огромное, как будто предназначенное для таких целей ухо и уведён для повторной порки. После принесения страшной клятвы на верность родителям его под ответственность и сердечный приступ бабушки выпустили погулять с глаз долой во дворе.
Мой дедушка, сурово выслушав Петькину исповедь, сначала показал Петьке свой пудовый кулак, потом дал ему на прощание ещё одну карамельку, и мы пошли дальше.
Дойдя до рынка, мы первым делом зашли с дедушкой в полутёмный и пыльный ларёк под названием «Сортсемовощ», в котором торговал один из многочисленных дедушкиных знакомых, а по совместительству ещё и двоюродный дядя моей мамы, Пинхас Нейтерман, называемый друзьями просто Пиня. Он продавал семена в красивых пакетиках с картинками. Мне эти пакетики, правда без семян, иногда выдавали за хорошее поведение. Хорошо вести себя было несложно. Надо было только соблюдать ритуал посещения «Сортсемовоща», который включал в себя извлечение Пиней из-под прилавка бутылки с вином и немедленное распитие части её содержимого, буквально по полстаканчика за здоровье присутствующих. После чего дед и Пиня некоторое время задумчиво нюхали эти самые пакетики с семенами, а дед ещё и приговаривал, строго глядя мне в глаза: «Помалкивай, чахотка!» Я и помалкивал себе в тряпочку, а точнее в вожделенный пакетик, которым незамедлительно награждал меня Пиня. Следовал пятиминутный разговор, по-видимому, о погоде, видах на урожай, ценах и городских сплетнях. Я говорю «по-видимому», потому что разговор, естественно, вёлся на идиш, и из него мне были понятны только ненароком выскакивавшие русские слова известного свойства, о которых я, естественно, и знать не знал, и слыхом не слыхивал. Иногда случалось так, что третьим заходил Филька — шумный тощий старик, вечно размахивавший руками, Филька (уж и не знаю, каким было его полное имя — Филипп или Филимон) был родом из России, судьба занесла его в Новоград-Волынский уже после войны. На пенсии ему не сиделось, и он служил кучером в местной музыкальной школе. В связи с этим обстоятельством дедушка всем намекал, что у него есть «своя рука» (а точнее «свой кнут») в музыкальной школе. С Филькой, по-видимому, обсуждались новости из мира музыкальной культуры. Я опять говорю «по-видимому», так как… и Филька свободно говорил на идиш несмотря на своё совершенно славянское происхождение. В конце концов мне надоедало чувствовать себя иностранцем, я дёргал деда за рукав и мы выходили на крохотную рыночную площадь за покупками. Запасаясь провизией, дедушка не забывал представлять меня каждому продавцу, с которым он был знаком, а знаком он был со всеми, включая бегавших по рынку бездомных собак. Такие представления оканчивались вручением мне то яблока, то груши, то газетного кулёчка с моими любимыми жареными семечками, фрукты я давал нести деду, а семечки начинал немедленно грызть, что, строго говоря, было наказуемым бабушкой деянием. Семечками можно было перебить себе аппетит перед обедом, а что может быть страшнее этого для еврейского ребёнка, вне зависимости от его комплекции? С семечками (не побоюсь четвёртый раз за последние четыре строчки употребить это слово), однако, была связана история женитьбы моих родителей, и она стоит того, чтобы её рассказать.
Летом пятьдесят шестого года моя мама приехала из Киева на каникулы после второго курса пединститута к тётке в Новоград-Волынский. Тетка Клара проживала там с мужем и дочерью, двоюродной сестрой моей мамы. Сестра Райка была, что называется, на выданье. Выданье было трудным. Не каждый жених мог столько выпить. С учётом того, что еврейские женихи были en masse малопьющие или совсем не, то миссия представлялась практически невыполнимой.
Обычно маму на время прихода женихов запирали в соседней комнате. Однажды ей надоело сидеть взаперти и она вылезла через окно одноэтажного домика, где жила семья тётки, в палисадник. Ненароком сломала какие-то плодово-выгодные кусты. Если бы на шум и треск выбежала только Клара, особой беды не случилось. Но тут черти вынесли и предполагаемого жениха… С большим трудом этому почтенному и солидному человеку, на минуточку — главбуху местной потребкооперации, удалось напомнить о цели и предмете его визита, но заставить его продолжать женихаться, увы, уже не представлялось возможным. После этого несчастного случая маме заранее давали гривенник на мороженое и отправляли гулять на все две стороны. В маленьких Новоград-Волынских, как известно, больше двух, максимум трёх сторон света не бывает.
Летом этого же года мой папа приехал из Серпухова, где он успел отработать год молодым специалистом, в Новоград-Волынский, к родителям, в свой первый отпуск. Папины родители, то есть мои бабушка Галя и дедушка Боря, были полны решимости его женить. На случайные встречи тогда не полагались, да и кто бы доверил папе такое серьёзное дело, как собственная женитьба. Обратились к лучшему в городе специалисту. Сваха, получив вводную, приступила к выполнению задания. А вводная была — врач. Бабушка так хотела. Мнение дедушки… Нет, конечно, дедушка мог встать в ряды протестного электората и заявить, что лётчицы или поварихи ему нравятся больше, чем убийцы в белых халатах, но дедушка был не похож на врага самому себе. Кстати, врач должна была происходить из состоятельной семьи. Напоминать про то, что семья должна быть еврейской, всё равно что пересказывать всем известный анекдот про грузина возле роддома, спрашивающего у жены, родился ли у неё мальчик. Сказать, что девиц на выданье с такими тактико-техническими данными в Новоград-Волынском было пруд пруди, значит выдать желаемое за действительное. Да что там пруд — на приличных размеров лужу не набралось бы. Но специалист на то и лучший, чтобы из-под земли, со дна моря и на блюдечке с голубой каёмочкой. В считанные дни девица врачебного полу была найдена. Правда, она была немного старше папы и не совсем врач, а зубной техник, но состоятельность её родителей была на таком уровне, который мог бы бабушке присниться, если бы дедушка не храпел так сильно. Посмотрев на фотографию зубной технички, дедушка немедленно поставил на неё штампик: «Лежалая тыква». То есть не то чтобы он поставил его во всеуслышание, но подумал. И думал лет десять, прежде чем проговорился об этом моей маме. Дедушка умел хранить зубоврачебную тайну. А вот папа не умел. Поэтому первое свидание, заботливо подготовленное заинтересованными сторонами в городском саду, оказалось последним. Разговор о погоде, о видах на урожай был и о ценах на зубные протезы был, но дальше этого дело не двинулось. Пойти на танцы папа отказался, сославшись на то, что у него больные ноги. Спустя несколько дней, когда бабушка узнала, что у её сына, имевшего разряд по боксу, больные ноги… Но не будем отвлекаться. Наскоро попрощавшись с надеждой моей бабушки на бесплатное медицинское обслуживание, папа, подпрыгивая на больных ногах, подбежал к киоску с газированной водой, чтобы утопить угрызения совести в стакане сельтерской с двойным вишнёвым сиропом.
Если быть совсем точным, то надо сказать, что папа подходил к киоску справа, а слева — девушка с мороженым, которую я буду для краткости называть мамой. Конечно, я мог бы написать, что в этот момент из окошка киоска вылетели две стрелы, которые… но это будет неправдой. Всё внутреннее пространство киоска и даже чуть больше, чем оно могло вместить, занимал дядя Гриша, шурин моего дедушки. Дядя Гриша был владельцем этого месторождения газированной воды с сиропом и без него. Скажу больше — он был Абрамович своего дела. Наливая сироп в стакан, он так умело загораживал его рукой от покупателя… что если бы в то время на базаре Новоград-Волынского продавались футбольные команды — он мог бы купить две, и ещё кое-что осталось на покупку нападающего из киевского «Динамо». Дядя Гриша, однако, идиотом не был. Узнай о такой покупке Гришина жена, Циля, — его не спасло бы даже бегство в Лондон.
Но вернёмся к моим родителям. В тот день они разошлись по домам ближе к полуночи. Тетя Клара, уже обегавшая полгорода в поисках племянницы, устала и сидела на крыльце своего дома с веником в руках, которым намеревалась встретить загулявшую маму. Всё же она решила подождать, пока мой папа, попрощавшись с мамой раз десять, отойдёт от дома подальше, и уж тогда исполнила свой боевой танец с веником.
В тот момент, когда папа переступал порог родительского дома, бабушка уже была в курсе происходящих событий. Камерами слежения в таком городке, как Новоград-Волынский, снабжены даже курицы, лениво бродящие вдоль пыльных улочек. Поскольку папа давал показания неохотно, постоянно в них путался и всё время сбивался на описание маминой внешности… Короче говоря, на следующее утро была вызвана сваха и ей были даны указания навести справки о маме, маминой семье и семейных активах. Почтенная Двойра немедленно отправилась в дом тёти Клары и приступила к переговорам. Довольно скоро выяснилось, что к медицине мама не имеет никакого отношения, если не считать мою бабушку, мамину маму, которая работала медсестрой в одной из киевских поликлиник. По части семейных активов дело обстояло совсем неважно. Бабушка растила маму одна (дедушка погиб в сорок втором), и всё своё мамина семья носила с собой, причём легко, потому что носимого тоже было не бог весть сколько. Двойра, однако, была человеком опытным и, мгновенно оценив ситуацию, предложила Кларе за умеренную мзду представить кредитную историю маминой семьи родителям моего папы в более весёлых тон