— А где Сильви?
— С ней все в порядке — Кэллум ее обхаживает. Он сегодня просто душа вечеринки, весь из себя обаятельный ирландский миллионер. Решил ему не мешать. Мне с ним больше не тягаться. Слишком утомительно.
— Дела у него идут что надо.
— Я в курсе.
— Разводит лангустинов.
— Знаю. Он только что предложил мне работу.
— Заводчиком лангустинов?
— Не уточнял. Хочет обсудить со мной мои перспективы. Сказал, в бизнесе главное люди. Что бы это ни значило.
— А как же «Спортивный экстрим!»?
— А, это… — Декстер рассмеялся и потер затылок одной рукой. — Видела?
— Не пропускаю ни одного выпуска. Что может быть прекраснее в три часа ночи, чем узнать что-то новое о трюковых велосипедах? Больше всего мне нравится, когда ты говоришь «улетный».
— Они меня заставляют так говорить.
— «Улетный» и «чумовой». «А сейчас мы покажем вам пару чумовых олдскульных трюков».
— А мне кажется, у меня неплохо получается.
— Не всегда, дружок. Налево или направо?
— Кажется, налево. — Некоторое время они идут в тишине и слушают мелодию песни Стиви Уандера, которую играют музыканты. — Как твоя книга?
— Ничего, когда руки доходят. А большую часть времени я просто сижу за компьютером и грызу печенье.
— Стефани Шоу сказала, что тебе дали аванс.
— Совсем немного, хватит, чтобы продержаться до Рождества. А там посмотрим. Возможно, вернусь в школу на полную занятость.
— А о чем она? Твоя книга.
— Пока не знаю.
— Она ведь обо мне, правда?
— Да, Декстер, целая толстая книга исключительно о тебе. Я назвала ее «Декстер Декстер Декстер Декстер Декстер». Направо или налево?
— Давай попробуем налево.
— А если серьезно, это книга для детей. Для подростков. Там про мальчиков, про любовь и все такое. Про школьную пьесу — помнишь ту постановку «Оливера», что я делала много лет назад? Комедия.
— Что ж, писательство идет тебе на пользу. Выглядишь хорошо.
— Правда?
— Несомненно. Кто-то из наших похорошел, кто-то, наоборот, выглядит хуже. А вот ты явно похорошела.
— Миффи Бьюкенен сказала, что мне удалось сбросить детский жирок.
— Тупая корова. Она просто завидует. Ты красотка.
— Спасибо. Хочешь, я тоже скажу, что ты похорошел?
— Если несложно…
— Ты тоже прекрасно выглядишь. Налево?
— Налево.
— По крайней мере, лучше, чем в твои рок-н-ролльные годы. Ну, когда ты вел «зашибись!» — так, помнится, называлась та программа. — Они прошли несколько метров в тишине, затем Эмма снова заговорила: — Я волновалась за тебя.
— Правда?
— Тогда все за тебя волновались.
— Просто у меня был такой период. Со всеми нами было нечто подобное. Когда крышу сносит.
— Со всеми? Со мной не было. Да, и я надеюсь, ты перестал носить ту дурацкую шляпу?
— Уже несколько лет не надевал.
— Рада слышать. А то я уже думала силой отнять ее и сжечь.
— Ну, знаешь, как это бывает — все начинается с шапок, типа лыжных и все такое, просто для прикола, а потом незаметно переходишь на кепи, фетровые шляпы, котелки…
Они снова подошли к развилке.
— Налево или направо? — спросила Эмма.
— Понятия не имею.
Они огляделись.
— Ну надо же, как быстро наскучивают эти лабиринты.
— Может, присядем? Вот здесь.
У стены стояла маленькая мраморная скамейка, подсвеченная снизу синим светом флуоресцентной лампы. Они сели на прохладный камень, наполнили бокалы, чокнулись, коснувшись плечами.
— Черт, почти забыл… — Декстер опустил руку в карман брюк, очень аккуратно достал свернутую конвертом салфетку, раскрыл ладонь, как фокусник, и осторожно развернул каждый уголок. В конвертике, как птичьи яйца в гнезде, лежали две сигареты.
— Подарок от Кэла, — прошептал он. — Хочешь?
— Нет, спасибо. Сто лет уже не курила.
— Молодец. Я тоже бросил, по официальной версии. Но здесь нас никто не увидит… — Он торжественно закурил контрабандную сигарету, картинно тряся рукой. — Здесь она меня не найдет. — Эмма рассмеялась. Шампанское и тишина подняли обоим настроение, и они почувствовали душевное томление — как и должно быть на свадьбах. Они улыбнулись друг другу сквозь сигаретный дым. — Кэллум называет всех нас поколение «Мальборо лайтс».
— Звучит ужасно. — Эмма покачала головой. — Облик целого поколения определяет сигаретный бренд. Я надеялась на большее. — Она улыбнулась и повернулась к Декстеру: — Ну и как у тебя дела?
— Нормально. Повзрослел немного.
— Секс в туалете ночного клуба вдруг утратил свою привлекательность?
Он рассмеялся и посмотрел на кончик сигареты:
— Мне надо было кое-что в себе поменять.
— И как, удалось?
— Думаю, да, по большей части.
— И все благодаря настоящей любви.
— Частично да. А еще мне уже тридцать четыре. В тридцать четыре прежние отговорки уже не годятся.
— Что за отговорки?
— Ну, когда тебе двадцать четыре и ты ведешь себя как идиот, можно сказать: подумаешь, мне еще только двадцать четыре. Еще только двадцать пять, еще только двадцать шесть. Но сказать еще только тридцать четыре… — Он сделал глоток из бокала, оперся спиной на изгородь. — У всех в жизни есть главный вопрос, и моим был такой: можно ли одновременно быть зрелым, преданным, любящим взрослым человеком и по-прежнему участвовать в оргиях?
— И какой ответ, Декс? — торжественно спросила Эмма.
— Ответ «нет, нельзя». Как только это понимаешь, жить становится намного легче.
— Это точно. Другие участники оргии не будут греть твою постель по ночам.
— Другие участники оргии не будут заботиться о тебе в старости. — Декстер сделал еще один глоток. — А главное, меня ведь даже не приглашали ни на какие оргии — я просто вел себя как идиот, портил сам себе жизнь. Я сам загубил себе карьеру, с матерью все испортил…
— Неправда.
— Всех своих друзей растерял. — В подтверждение своих слов Декстер толкнул ее плечом, а она толкнула его. — И тогда я просто подумал: надо хоть раз в жизни поступить как все нормальные люди. И вот, встретил Сильви. Она потрясающая, правда, и не дает мне свернуть с пути.
— Да, она милая девушка.
— Это да. Милая.
— Очень красивая. И спокойная.
— Правда, иногда она меня пугает.
— Ну, в ней есть что-то от Лени Рифеншталь, только Сильви мягче и симпатичнее.
— Лени Рифен… кто?
— Неважно.
— Правда, у нее совершенно отсутствует чувство юмора.
— И слава богу. По-моему, ценность чувства юмора сильно преувеличена, — заметила Эмма. — Когда люди все время хохмят, это так утомительно. Ну, вроде Иэна. Правда, Иэн был совсем несмешной. Нет, лучше пусть будет кто-то, кто тебе действительно нравится, кто-то, кто делает массаж ног по вечерам.
Декстер тщетно попытался представить, как Сильви делает ему массаж ног.
— Она мне однажды сказала, что никогда не смеется, потому что от смеха появляются морщины.
Эмма прыснула.
— Сильно, — сказала она. — Это очень сильно. Но ты же ее любишь, верно?
— Обожаю.
— Обожаю. Что ж, обожать даже лучше.
— Она потрясающая.
— Да.
— И благодаря ей в моей жизни все так изменилось. Я больше не пью, бросил наркоту, не курю… — Он взглянул на бутылку в одной руке и сигарету в другой. Улыбнулся. — Сегодня особый случай.
— Значит, ты наконец-то нашел настоящую любовь.
— Что-то типа того. — Он подлил ей шампанского. — А у тебя как на этом фронте?
— О, у меня все в порядке. В полном. — Чтобы отвлечь его от расспросов, она встала. — Пойдем, что ли, дальше? Налево или направо?
— Направо. — Декстер со вздохом поднялся на ноги. — Ты и Иэн до сих пор вместе?
— Нет, расстались много лет назад.
— И есть кто-нибудь на примете?
— Не начинай, Декстер.
— Что не начинай?
— Жалеть старую деву. Я довольна своей жизнью, спасибо. И не хочу, чтобы меня воспринимали всего лишь как дополнение к моему бойфренду. Или как неудачницу — из-за того, что у меня его нет. — Эмма говорила с настоящей страстью. — Как только перестаешь забивать себе голову этой ерундой — свиданиями, отношениями, поисками любви и тому подобным, — чувствуешь полную свободу, наконец начинаешь жить по-настоящему. У меня есть моя работа, и мне это нравится. Думаю, через год или около того я добьюсь успеха. Денег немного, но зато я свободна! Хожу в кино после обеда. — Она умолкла. А через минуту прибавила: — А еще я плаваю! Много плаваю. Я плыву и плыву, проплываю милю за милей. Черт, как же я ненавижу плавать! Кажется, тут нам налево.
— Знаешь, а я чувствую то же самое. Не насчет плавания. А насчет того, что не надо больше ходить на свидания. С тех пор, как я с Сильви, у меня точно освободился огромный запас времени, энергии, умственного пространства.
— И что ты делаешь со всем этим умственным пространством?
— Играю в «Лару Крофт» почти целыми днями.
Эмма рассмеялась и сделала несколько шагов в тишине, боясь, что предстала перед Декстером вовсе не такой самодостаточной хозяйкой собственной судьбы, как ей хотелось казаться.
— К тому же, знаешь, — помолчав, сказала она, — моя жизнь не была совсем унылой, совсем без любви. Иногда бывает. Вот, например, у меня недавно был роман с одним парнем по имени Крис. Он называл себя стоматологом, но на самом деле оказался всего лишь специалистом по зубной гигиене.
— И что с ним случилось?
— Да так, любовь прошла. Но мне кажется, это к лучшему. Я была уверена, что он все время пялится на мои зубы. Он достал меня тем, что постоянно повторял: «Пользуйся зубной нитью, Эмма, пользуйся зубной нитью». Слишком давил на меня. А до него был мистер Годалминг. — Она передернула плечами. — Мистер Годалминг. Кошмар.
— Что за мистер Годалминг?
— Расскажу в другой раз. Здесь налево?
— Налево.
— К тому же если я совсем дойду до ручки, всегда остается твое предложение.
Декстер остановился, глядя на нее растерянно: