Лори уже не плачет, лишь изредка тяжело вздыхает.
Понятия не имею, что надо говорить в подобных ситуациях. Но сказать хоть что-то необходимо, иначе она сочтет меня бесчувственным чурбаном. Пытаюсь представить, что она сейчас испытывает.
— А как звали твою сестру?
Лицо Лори смягчается. Я чувствую, как ее боль проходит сквозь меня. Острая боль, горькая и сладкая одновременно. Тоска о том, что утрачено давным-давно. Она вздыхает, откидывается на спинку дивана и обхватывает руками свои поднятые колени. Когда она начинает говорить, голос ее звучит иначе, тише, размереннее. Она словно произносит заранее приготовленную речь на похоронах любимого человека.
— У Джинни был врожденный порок сердца. Но она была очень жизнерадостной девочкой, умненькой, веселой. Мы с ней были лучшими подругами. Никогда не расставались. — Лори крепче обнимает собственные колени, сознавая: то, что она скажет сейчас, доставит ей боль. — Потом она заболела воспалением легких. Только что была здесь — и вдруг исчезла… Наверное, никто из нас так никогда и не смирился с этой утратой. Мои бедные мама и папа… — Лори умолкает, словно не находя подходящих слов.
Да и что тут скажешь? Родители не должны хоронить своих детей. Руку она больше не щиплет. Наверное, на свете не существует физической боли, которая помогла бы забыть о таком.
На экране телевизора Ник Кейдж рассекает по шоссе на мотоцикле, играя накачанными мускулами. Здесь, на диване в крошечной гостиной, я обнимаю Лори за плечи и прижимаю к себе. Она закрывает глаза, опустив голову мне на плечо, тело ее сотрясается от судорожных вздохов. В какой-то момент она засыпает. Это хорошо, сейчас ей нужно забыться. Я не двигаюсь, хотя, наверное, мне следует подняться и идти спать. Но я сижу на диване в компании спящей Лори и ощущаю на своем плече тяжесть ее головы. При этом я чувствую… Трудно сказать, что именно я чувствую. Пожалуй, точнее всего подходит слово «умиротворение».
Но я не прижимаюсь лицом к ее волосам, хотя мне очень этого хочется.
15 февраля
Проснувшись, я чувствую, что должна вспомнить нечто важное. Но мозг мой словно завернут в оберточную бумагу. Не надо было вчера напиваться, с укоризной думаю я. Открываю глаза, и тут выясняется, что я лежу не в своей постели, а на диване в гостиной. Правда, я накрыта своим одеялом, и под головой у меня подушка. Скашиваю глаза и смотрю на часы. Всего-навсего шесть часов утра. Растягиваюсь на спине и закрываю глаза, пытаясь собрать воедино картину вчерашнего вечера, которая всплывает в памяти по кусочкам.
Мороженое. Вино. Райан Гослинг плывет в лодке. Лебеди. Да, лебеди были точно. И, господи, кажется, Сара напилась в стельку! Надо посмотреть, как она там. Хорошо еще, что Джек притащил ее домой. Джек… О черт! Джек!
Мозг мой начинает работать в режиме тревоги. Кажется, я наговорила, чего не следовало. Кажется, вела себя вовсе не так, как следует хорошей подруге. Сара имеет полное право меня ненавидеть. Итак, мы с Джеком болтали, смеялись, смотрели кино, а потом… Ох! Наконец я вспоминаю все. Джинни… Залезаю под одеяло с головой, закрываю глаза и позволяю себе нарисовать в воображении свою милую, чудную сестренку. Тоненькие пальчики, почти прозрачные ноготки, голубые глаза, в точности такие, как мои собственные. Таких больше нет ни у кого на свете. Я напрягаю память, чтобы услышать ее звонкий голос, ее радостный смех, увидеть, как сверкали на солнце ее белокурые волосы. Разрозненные воспоминания, выцветшие, как старые фотографии. Я не позволяю себе часто вспоминать о Джинни — потом бывает трудно примириться с тем, что ее больше нет. Чувствуешь злобу на людей, которые живут как ни в чем не бывало. А она умерла.
Картина вчерашнего вечера становится более отчетливой. Нет, я не позволила себе с Джеком ничего из ряда вон выходящего. Ничем себя не скомпрометировала, по крайней мере, не сделала ничего такого, что принято считать компрометирующим. Не демонстрировала ему сиськи и не говорила о своей любви. И все-таки не могу сказать, что вела себя безупречно. Я все же перешла за линию, тонкую, невидимую линию, которую сама провела между нами. И теперь эта линия, словно рыболовная леска, опутала мои ноги, так что я, того и гляди, упаду. Да, я подошла к нему слишком близко. Причина — бутылка дешевого вина, которую я вылакала в одиночестве. Вино смыло защитную стену, которую я так тщательно возвела, в точности так, как морская волна смывает построенную из песка крепость.
5 июня
— С днем рождения, старушка! — кричит Сара и дудит в игрушечную дудочку.
Когда я открываю глаза и приподнимаюсь на локте, она с воодушевлением исполняет «Happy Birthday to You».
— Спасибо! — говорю я и разражаюсь аплодисментами. — А теперь, если ты не возражаешь, можно мне еще немного поспать? Сейчас всего восемь часов утра, и сегодня суббота.
— Шутишь? — хмурится Сара. — Неужели ты собираешься проспать лучшие часы собственного дня рождения?
Реплика, достойная персонажа диснеевских мультфильмов, которые Сара, кстати, обожает.
— Да что я тебе, американский подросток из какого-нибудь дрянного сериала, чтобы вставать спозаранку в предвкушении праздничка? — ворчу я.
— Хватит стонать! — приказывает Сара. — Вылезай из кровати немедленно! У меня грандиозные планы на тебя.
— У меня тоже есть неплохой план. — Я падаю на подушку. — Продрыхнуть до полудня.
— Этот план ты выполнишь завтра. — Сара указывает на кружку, стоящую на ночном столике. — Я приготовила тебе кофе. У тебя есть десять минут на то, чтобы полностью проснуться. По истечении этого срока я приступаю к решительным и жестким мерам.
— Что это ты так раскомандовалась? — ворчу я, закрывая глаза рукой. — К твоему сведению, мне теперь двадцать три года, а тебе всего-навсего двадцать два. Я могла бы быть твоей матерью. Иди лучше наведи порядок в своей комнате и займись уроками.
Сара дудит в свою дудочку, хохочет и уходит. Я прячу голову под подушку. Обожаю Сару!
Через девять минут тридцать секунд я выхожу в гостиную. Первое, что бросается в глаза, — два футляра, в которых перевозят одежду. Сара возбужденно скачет между ними. Тревога моя возрастает, когда я вижу на футлярах логотипы компании, дающей напрокат карнавальные костюмы.
— Эй, Сара, что это?
Похоже, Сара не шутила, когда говорила о своих грандиозных планах.
— Ты умрешь, когда увидишь! — Она подпрыгивает на месте, как школьница в предвкушении пикника.
Я опускаю кружку с кофе на столик:
— Можно взглянуть?
— Да. Но прежде обещай, что в течение нескольких часов будешь меня беспрекословно слушаться и не задавать глупых вопросов.
— Кажется, ты воображаешь себя агентом 007. Боюсь, вы с Джеком смотрите слишком много фильмов про Джеймса Бонда.
Сара протягивает мне один футляр, но, когда я хочу его взять, отводит мою руку в сторону:
— Прежде дай обещание.
— Ладно, будь по-твоему. Обещаю! — со смехом говорю я, умирая от любопытства.
Сара позволяет мне взять футляр и наблюдает за мной, переступая с ноги на ногу от нетерпения. Я держу футляр на расстоянии вытянутой руки, встряхиваю его, потом, слегка расстегнув застежку-молнию, заглядываю внутрь.
— Что-то розовое, — произношу я, и Сара кивает.
Я расстегиваю молнию полностью и извлекаю на свет карамельно-розовую куртку-бомбер и черные шелковые легинсы. Наряд более чем узнаваемый.
— Ты хочешь, чтобы в свой день рождения я превратилась в одну из «Леди в розовом»?!
Сара расплывется в довольной улыбке и вытаскивает из футляра второй наряд:
— Не только ты. Я тоже.
— Значит, мы обе будем изображать розовых леди, — медленно произношу я, не зная, как относиться к этой затее. — В общем, задумка неплохая, но весь вопрос в том, что мы будем делать, вырядившись подобным образом. Отправимся в паб, чтобы все таращились на нас, как на белых ворон?
— Ни в какой паб мы не пойдем! — Глаза Сары торжествующе сверкают.
— Могу я спросить, куда мы пойдем? Или этот вопрос относится к категории дурацких?
— Спросить ты, конечно, можешь, — хохочет Сара, — но ответа не получишь!
— Я знала, что ты скажешь именно это.
Сара натягивает розовую куртку.
— Ты ведь смотрела этот фильм? — спрашивает она.
Вот уж действительно дурацкий вопрос. Вряд ли на этой планете найдется человек, который не смотрел «Бриолин». Каждый Новый год его непременно показывают по телевизору, а в это время человек обычно утрачивает подвижность, и отползти от экрана ему не удается. Так что волей-неволей приходится смотреть.
— Да, пару раз, — отвечаю я, задумчиво вертя в руках легинсы. — По-моему, они рассчитаны на талию куклы Барби. Надеюсь, они тянутся.
— Еще как! — кивает Сара. — Я их уже примеряла. Сегодня, в шесть утра.
Господи, сколько стараний она приложила, чтобы устроить мне необычный день рождения! Я ощущаю острый укол совести. Какое бы безумство ни задумала моя подруга, я просто обязана принять в этом участие.
— Ну что ж, вступаю в группировку «Леди в розовом»! — говорю я со смехом.
Сара смотрит на часы:
— Мы должны выйти в одиннадцать. Иди прими душ. Я уже приняла.
Когда выйдешь, сделаю тебе соответствующий макияж.
Полдень. Наш поезд только что отошел от вокзала Ватерлоо. Надо признать, мы находимся под постоянным обстрелом удивленных взглядов. В этом нет ничего странного. В вагоне нет других членов группировки «Леди в розовом». Помимо нарядов, мы привлекаем внимание своими прическами и макияжем. Сара собрала волосы в высокий конский хвост, который, кажется, вот-вот оторвется от ее головы, копне моих кудряшек позавидовала бы Оливия Ньютон-Джон. Сара приготовила всё: жевательную резинку, которую мы жуем, черные шарфы, завязанные на наших шеях, солнечные очки в белой пластиковой оправе, и джин в жестяных банках, который должен привести нас в соответствующее настроение.