занимались им не так уж часто. Из кухни до меня доносится шум льющейся воды и звон посуды. Сара включает радио. Аромат ее духов смешивается с запахом вчерашнего соуса карри и моего застарелого пота. Не слишком приятное сочетание.
— Думаю, нам с тобой стоит прогуляться! — перекрикивает радио Сара. — Погода сегодня чудная.
Я испускаю тяжкий вздох, который Сара не может услышать. Чувствую, что совершенно протух, но изменить ничего не в состоянии. Кажется, у меня даже чистых трусов не осталось. Плечо у меня до сих пор ноет, и ребра тоже. Может, потому, что я не делаю упражнений, которые рекомендовал мне врач. Сам не знаю, почему я их не делаю. У меня были сломаны кости. Но они уже срастаются. А вот чертово правое ухо, похоже, так навсегда и останется глухим. Я лишился того, что мне жизненно необходимо. И что мне теперь, нацепить слуховой аппарат? Мертвому припарки. Моя карьера полетела под откос, и никакие доктора тут не помогут.
— Что скажешь, Джек? — Сара вновь появляется в дверях, на ней светлозеленый передник, который она купила на прошлой неделе.
— Насчет твоего фартучка? Ты в нем похожа на домохозяйку середины прошлого века.
— Насчет того, чтобы проветриться! — округляет глаза Сара. — Прогуляемся по парку или что-нибудь в этом роде. Пообедаем в новом кафе на Бродвее. Я слышала, там все как в Калифорнии.
Очень многообещающе. Там что, подают сок пшеницы и капустный суп?
— Может, попозже, — цежу я сквозь зубы.
— Не хочешь принять душ?
Внутри у меня поднимается обжигающая волна раздражения.
— Хватит строить из себя гребаную мамочку!
Сара не отвечает. Но глаза ее темнеют от обиды, и я снова ощущаю себя законченной скотиной. Просто мне осточертело, что все считают своим долгом меня опекать. И ладно бы только Сара. Мама теперь приезжает дважды в неделю, причем с полными сумками жратвы, которую я должен в себя заталкивать.
— Прости, — бормочу я. — Просто сегодня скверный день.
Сара кивает. Наверняка мысленно она клянет меня на чем свет стоит. Губы ее плотно сжаты, но мне кажется, я слышу, как смачно она произносит: «Самодовольный урод». Что ж, я это заслужил.
— И все же иди прими душ, — наконец говорит она, поворачивается и уходит в кухню.
Я встаю и бреду в ванную. Проходя мимо кухни, я на мгновение останавливаюсь в задумчивости. Сара стоит у раковины спиной ко мне. Может, стоит обнять ее за талию, поцеловать в шею и попросить прощения по-настоящему? Тут из радиоприемника доносится бодряческий голос чувака, который прежде был моим конкурентом. Кислотный ожог зависти заглушает все прочие чувства.
Сволочи, гады, уроды!
24 октября
— Не знаю, что делать, Лори.
Сара отпивает вино из своего стакана. Вид у нее несчастный. Сегодня она прислала мне сообщение с просьбой встретиться после работы. И хотя меня ожидала целая куча электронных писем, по тону сообщения я поняла, что Саре необходима поддержка. Я бросила все и помчалась к ней. И как выяснилось, не ошиблась. Знаю, что после аварии их с Джеком жизнь мало похожа на ложе из роз. И, судя по тому, что она мне только что рассказала, в последнее время он стал просто невыносим.
— Теперь Джек решил, что больше не будет принимать болеутоляющие, — говорит Сара. — Прошлым вечером спустил все лекарства в унитаз. Заявил, что от них превращается в идиота. Но по-моему, ему нравится испытывать боль. По крайней мере, это дает ему право стонать сутками напролет.
В голосе Сары звучит откровенный сарказм. Но я не осуждаю ее за недостаток сочувствия. Знаю, после аварии она из кожи вон лезла, чтобы поддержать Джека и вселить в него бодрость. А он, скотина неблагодарная, плевать хотел на все ее усилия. Всякий раз, когда мы с ним встречались после его выхода из больницы, поведение Джека балансировало на грани откровенного хамства. Особенно доставалось бедному Оскару. Именно по этой причине мы стали его избегать.
— А как у него с работой? Никаких сдвигов? — заранее зная ответ, спрашиваю я.
Хотя физически Джек почти поправился, эмоционально он пребывает в состоянии полного раздрая. Частичная потеря слуха, судя по всему, так и останется, и это разрушило все его карьерные планы.
— Я вообще не уверена, что он пытается искать работу, — качает головой Сара. — И уж конечно, не контактировал ни с какими радиостанциями. — Она берет несколько орешков кешью из коробки, стоящей на столе, и отправляет себе в рот. — Я вся извелась, Лу. Он все время злой как черт. Целыми днями валяется на диване и ничего не хочет делать. Для того чтобы вытащить его из дому, приходится тратить уйму сил.
— Он пережил тяжелую травму — и физическую, и психическую, — начинаю я, осторожно подбирая слова. — Возможно, так он восстанавливается.
— Он не восстанавливается, Лу. Он деградирует. Лежит на диване лицом к стене и жалеет себя. Даже бриться не желает. Отрастил бороду, которая его жутко уродует.
Я наполняю оба стакана белым вином. Бутылка уже наполовину пуста.
— А ты не пыталась поговорить с его лечащим врачом?
— Джек и так говорит, что задыхается от моей заботы, — качает головой Сара. — Он был бы доволен, если бы я оставила его в покое. Теперь он мне никогда не звонит. И даже сообщений не шлет. Похоже, я ему опротивела. Со времени этой чертовой аварии я получила от Люка куда больше эсэмэсок, чем от Джека.
Сара поддерживает связь с Люком, добродушным австралийцем, который после аварии нашел телефон Джека.
— Честно скажу, я даже рада, что на следующей неделе уезжаю. Как, по-твоему, это очень плохо?
— Совсем неплохо. Понимаю, тебе необходимо развеяться.
Сестра Сары выходит замуж и устраивает на Канарах девичник. Очень своевременно, ничего не скажешь.
— И Джеку будет полезно на время остаться одному. А то он привык, что ты вокруг него прыгаешь, а он лежит и дуется на весь свет. По крайней мере, ему придется чаще вставать с дивана.
— Ох, как тебе повезло с Оскаром! — вздыхает Сара. — По-моему, у него никогда не бывает плохого настроения.
Пожалуй, это правда. Я не могу вспомнить, когда мы с ним в последний раз ругались.
— Да, он на редкость уравновешенный человек.
— Слушай, у тебя, конечно, нет ни малейшего желания звонить Джеку, когда я буду в отъезде? — Сара смотрит на меня так, словно я ее последняя надежда. — Может, все-таки позвонишь? Со мной он разговаривать не желает, может, с тобой разговорится.
Интересно, о чем? И что сказать ему? Нет, вряд ли стоит звонить.
— Может, лучше, если с ним поговорит Оскар? Как мужчина с мужчиной? — Сама понимаю, что эта идея не выдерживает никакой критики.
Сара грустно качает головой:
— Лу, пожалуйста, не обижайся и не передавай моих слов Оскару. Но я чувствую, они с Джеком настроены на разные волны. То есть Джеку, конечно, нравится Оскар. Но он, похоже, не представляет, о чем с ним говорить.
Не знаю, что на это ответить, и ограничиваюсь кивком. Выбора у меня нет. Я достаю из своей сумочки от Кейт Спейд ежедневник и принимаюсь его листать.
— Так, так, вот она, следующая суббота. Как раз в этот день Оскар утром собирается на охоту. — (Сара удивленно вскидывает брови.) — Не спрашивай, на кого они будут охотиться! — смеюсь я. — Я все равно ничего толком не знаю. Кажется, его с братом пригласил один из клиентов их банка. В общем, Оскара не будет, и я могу встретиться с Джеком.
Сара вздыхает с облегчением.
— Я уже не понимаю, как с ним общаться, — жалуется она. — Все, что я говорю, его раздражает и бесит. Уж конечно, с тобой его хамство не пройдет.
Мой мобильный, лежащий на столе, мелодично звякает. На экране возникает наша с Оскаром фотография, сделанная в Таиланде, и мне становится неловко перед Сарой за то, что у меня все так безоблачно.
— Это Оскар, хочет уточнить кое-что насчет сегодняшнего обеда, — говорю я, пробежав сообщение глазами. Все эсэмэски я теперь читаю сразу, из страха пропустить какое-нибудь тревожное известие.
— О, смотрю, вы живете совсем по-семейному, — усмехается Сара.
Я не отрицаю. Никаких попыток отыскать себе жилье я пока не предпринимаю. Честно говоря, мне очень нравится играть роль хозяйки дома, и при этом не беспокоиться по поводу счетов и арендной платы. Оскар, кстати, всю жизнь был избавлен от подобных забот, и, должна признать, жить без финансовых проблем очень приятно. Иногда моя жизнь кажется мне уж слишком беззаботной. Но, слушая сейчас Сару, я понимаю: отсутствие проблем намного лучше их избытка.
— Выглядит чертовски аппетитно! — Сара кивает на мой телефон, на экране которого красуется фотография спагетти болоньезе, присланная Оскаром. — Вижу, тебе пора бежать.
— Сар, поверь, все наладится. — Я встаю и сжимаю ее в объятиях. — Джек станет прежним. Просто сейчас на него слишком много навалилось. И ему нужно время, чтобы с этим справиться.
— Надеюсь, — вздыхает Сара, надевая куртку.
В последние несколько дней заметно похолодало. На улицах Лондона появились теплые пальто и куртки.
— Хорошенько оттянись на Канарах. Погрейся на солнышке, — напутствую я.
Внезапно меня пронзает острое желание полететь на Канары вместе с Сарой, смеяться, танцевать, веселиться и ни о чем не думать, как в ту пору, когда мы жили на Деланси-стрит.
— Когда вернусь, угощу тебя коктейлем, — говорит на прощание Сара.
3 ноября
— Эй, Джек, к тебе гости! — орет в коридоре Билли.
Я в ванной, без особого усердия чищу зубы. Это никак не может быть Сара, потому что она греется на солнышке в Тенерифе. Это никак не может быть кто-то из моих коллег по работе, потому что, напомню, я безработный. Надеюсь, это не моя мамочка, будь она неладна! Если она снова приперлась и Билл ее впустил, я оторву ему башку. Кстати, они с Филом сегодня идут на футбол. Точнее, уже ушли, судя по долетевшему до меня хлопку двери. Надо было пойти вместе с ними. Правда, они меня не приглашали. И, откровенно говоря, их трудно за это упрекнуть. До сих пор на все их предложения я отвечал отказом, и, понятное дело, они решили со мной не связываться. Наверное, это Мила Кунис. Ей повезло, я только что принял душ.