В отчаянии Цецилий послал одного из своих слуг обежать все мелкие хозяйства, расположенные недалеко от Рима, приказав ему купить, если понадобится, целую свинью, но не возвращаться без ценного вымени. Утром, когда Цецилий приготовил другие ингредиенты, он с нарастающим беспокойством ждал, когда вернется слуга. И тот вернулся, к отчаянию Цецилия, с пустыми руками.
Виноградное печенье делай так: модий муки из siligo полей виноградным соком. Подбавь аниса, тмина, два фунта жира, фунт творога и оскобли туда же лавровую веточку. Раскатай, и когда будешь печь, то пеки на лавровых листьях.
Цецилию оставалось только сдаться на милость своих коллег. Он отправил слугу на все кухни города спросить, есть ли у кого-нибудь лишнее вымя, и сообщить, что Цецилий готов предложить взамен что угодно, включая своего первенца. Только поздним вечером слуга исполнил поручение. Повар на острове Тиберина готовил тетрафармакон для званого ужина, который жрица Исиды устраивала для местных влиятельных людей. В последний момент хозяйка поняла, что ей не следует подавать вымя на стол, потому что среди приглашенных влиятельных людей будут евреи. Тот повар сказал, что, если Цецилий предоставит своего знаменитого молочного зайца в качестве замены, он сможет отдать вымя. Пришлось Цецилию самому в спешке отправиться на остров посреди Тибра и привезти с собой несколько свежайших понтийских осетров. Повар жрицы был поражен, узнав, что заяц так же нарушает еврейские диетические требования, как и свинина. Поэтому он с благодарностью отдал свиное вымя в обмен на рыбу.
Вдобавок вымя уже было очищено, замариновано и подготовлено, так что все, что нужно сделать Цецилию, когда он доберется до дома Манида, – это наполнить его готовыми ингредиентами и поставить в печку. Цецилий послал впереди себя слугу, чтобы подготовить духовку в доме, где будет проходить ужин, и начать заниматься с дроздами. Так что уехал он один, поздно и уже уставший. Поскольку слуга ушел, ему пришлось самому нагрузиться своей утварью, словно пресловутому ослу.
Упрек из уст раба, напомнившего Цецилию об опоздании, прозвучал еще очень мягко по сравнению с лавиной брани, которой Лициния приветствует своего заблудшего повара. Цецилий осаживает ее резко, но вежливо:
– Госпожа, мы можем обсуждать, как трудно мне было сюда добираться, или же я могу приготовить ужин для ваших гостей. Если вы выберете первое, я в вашем распоряжении.
Цецилий очень рад, что он не является поваром-рабом на службе в богатом доме, где такая наглость повлекла бы за собой – самое меньшее – сильную порку. Такие повара наредко подвергаются физическим наказаниями даже раньше, чем хозяева закончат есть, и поэт Марциал упоминает господ, которые «скорее вскроют повара, чем его кролика». Но самое худшее, что может случиться с Цецилием, – потеря репутации, а так как на кону еще и репутация Лицинии, он знает, что она отступится от своего ультиматума.
Трималхион все еще разглагольствовал, когда подали блюдо с огромной свиньей, занявшее весь стол. Мы были поражены быстротой и поклялись, что даже куренка в такой небольшой срок вряд ли зажаришь, тем более что эта свинья нам показалась намного больше съеденного незадолго перед тем кабана… Но Трималхион все пристальнее и пристальнее всматривался в нее.
– Как? Как? – вскричал он. – Свинья не выпотрошена?! Честное слово, не выпотрошена! Позвать, позвать сюда повара!
К столу подошел опечаленный повар и заявил, что он забыл выпотрошить свинью.
– Как это так забыл? – заорал Трималхион. – Подумаешь, он забыл перцу или тмину! Раздевайся!
Без промедления повар разделся и, понурившись, стал между двух истязателей. Все стали просить за него, говоря:
– Это бывает. Пожалуйста, прости его; если он еще раз сделает так, никто из нас не станет за него просить!
Один я только поддался неумолимой жестокости и шепнул на ухо Агамемнону:
– Этот раб, видно, никуда не годен! Кто же это забывает выпотрошить свинью? Я бы не простил, если бы он даже рыбешку не выпотрошил!
Но Трималхион поступил иначе; с повеселевшим лицом он сказал:
– Ну, если ты такой беспамятный, вычисти-ка эту свинью сейчас, на наших глазах.
Повар снова надел тунику и, вооружившись ножом, дрожащей рукой полоснул свинью по брюху крест-накрест. И сейчас же из прореза, поддаваясь своей тяжести, градом посыпались кровяные и жареные колбасы.
Вся челядь громкими рукоплесканиями приветствовала эту шутку и возопила: «Да здравствует Гай!» Повара же почтили глотком вина, а также поднесли ему венок и кубок на блюде коринфской бронзы.
Печь на кухне, как и положено, нагрета. Цецилий благодарит своего слугу и Форнаку – богиню очагов, что все готово и ему осталось только разложить свои ингредиенты. В доме установлена стандартная римская печь – невысокая конструкция у стены. Она, как правило, сложена из кирпича или плитки, у нее две полукруглые жаровни и плоский глиняный верх.
На полке около печи стоят разнообразные горшки, и Цецилий оценивает их взглядом специалиста. Сама печь представляет собой две открытые жаровни в арочных каминах, в которых бревна сгорели до крупных углей. Сначала нужно выбрать горшок соответствующего размера и толщины, поместить в него необходимые ингредиенты и поставить его в печь. Очень важно правильно рассчитать время, двигая горшок или даже снимая его с углей, чтобы он сохранял нужную температуру. При этом нужно помешивать соусы в медных лотках на верхней, плоской части печи. Снять горшок, осторожно распутать проволоку, закрыть крышку – и вуаля! Хорошо приготовленная еда готова к подаче на стол.
Духовка может быть отличного качества, но оставшаяся часть комнаты не впечатляет. Как и многие кухни в римских домах высшего класса, это довольно грязное помещение, где господин появляется редко. С хозяйкой совсем другая история. Она считает частью своих обязанностей следить, чтобы повар не тратил хозяйские деньги на экстравагантные покупки и не притворялся, что платит огромные суммы за ингредиенты, покупая на самом деле самые обыкновенные товары и забирая себе разницу. Цецилий рад видеть, что эта кухня разумно обустроена, по крайней мере, домашний повар, как и обещал, выложил все травы и кухонные принадлежности, которые могут понадобиться. Возможно, ужин все-таки в конце концов удастся.
Лициния саркастически замечает, что Цецилию, возможно, стоит начать готовить, и в этот момент в дверном проеме кухни появляется голова раба. Это один из работников сукновальни Таиды, которого подруга Цецилия отправила, чтобы сообщить повару, что кто-то его разыскивает. Кажется, с ужином он все-таки опоздал…
Двенадцатый час дня(18:00–19:00)Жрица готовится к жертвоприношению
Una quai es omnia, Dea Iset[62]!
Жрица вздыхает, глядя на жареную осетрину, оставленную поваром Цецилием. Если эти люди – профессиональные повара, почему же, во имя богини, они не удосуживаются разузнать предпочтения клиентов в еде? Сперва повар, которого она наняла – сущий невежда! – готовил свиное вымя, хотя он знал, что к ней на ужин придут гости-евреи. Ведь каждому в Риме известно, что евреи не едят свинину!
Собственно, жрица и сама не ест свиного мяса. Ее поражает, что так много римлян его едят: ведь свинья – такое нечистоплотное животное! Кроме того, из всех животных именно свиньи наиболее склонны спариваться под убывающей луной, когда жизненные силы на исходе. Может ли из существа, зачатого подобным образом, получиться что-то хорошее?
Вдобавок, как жрица терпеливо объяснила своему повару (воздерживаясь при этом от неподобающего ее сану желания ударить его по голове), египтянам хорошо известно, что люди, пьющие свиное молоко, заболевают проказой и страшной чесоткой. И после этого он хочет накормить ее гостей тем самым выменем, в котором это самое молоко возникает? Что же тогда он собирался подать на десерт – пирожные из волчьих ягод с сиропом из белладонны?
Затем появился этот зазнайка Цецилий, так гордившийся тем, что знает, что и зайчатину евреи не едят, – об этом ее глубоко невежественный повар тоже не догадывался! Зато он принес рыбу, как будто жрице Исиды позволительно есть рыбу! Конечно, другие египтяне едят рыбу, их верования даже предписывают им есть рыбу на девятый день первого месяца. Жрица покупает рыбу, так как ее религия диктует, что в определенный день следует это сделать. Но она оставляет рыбу готовиться на маленькой жаровне перед самыми воротами ее дома, пока та не сгорит.
Рыба – нечистое создание, ведь она родилась в море, а море – избыточный элемент, лишняя материя, оставшаяся после творения. Море бесполезно для пахоты, для питья или для какой-либо иной цели, и если боги не сочли нужным использовать море, то и их жрица, конечно, не станет вкушать плоды его порочных, нечистых и испорченных вод. Вообще-то жрица желала бы пить только из источников, которые использует священная птица ибис, как принято у жрецов Великого храма в Филах в священной земле Египта. Они говорят, что чистый никогда не должен касаться нечистого, а ибис не станет пить загрязненную воду.
О святейшая, человеческого рода избавительница вечная, смертных постоянная заступница, что являешь себя несчастным в бедах нежной матерью!
Ни день, ни ночь одна, ни даже минута краткая не протекает, твоих благодеяний лишенная: на море и на суше ты людям покровительствуешь, в жизненных бурях простираешь десницу спасительную, которой рока нерасторжимую пряжу распускаешь, ярость Судьбы смиряешь, зловещее светил течение укрощаешь. Чтут тебя вышние боги, и боги теней подземных поклоняются тебе; ты круг мира вращаешь, зажигаешь Солнце, управляешь Вселенной, попираешь Тартар. На зов твой откликаются звезды, ты чередования времен источник, радость небожителей, госпожа стихий. Мановением твоим огонь разгорается, тучи сгущаются, всходят посевы, подымаются всходы. Силы твоей страшатся птицы, в небе летающие, звери, в горах блуждающие, змеи, в земле скрывающиеся, чудовища, по волнам плывущие. Но я для воздания похвал тебе – нищ разумом, для жертв благодарственных – беден имуществом; и всей полноты речи не хватает, чтобы выразить чувства, величием твоим во мне рожденные, и тысячи уст не хватило бы, тысячи языков и неустанного красноречья потока неиссякаемого! Что же, постараюсь выполнить то единственное, что доступно человеку благочестивому, но неимуще