Однако в Риме было довольно много рабов, не являвшихся только слугами. Они работали ремесленниками, квалифицированными мастерами, продавцами всякого рода товаров – порой нанятые по контракту с их владельцами, а иногда работавшие только на себя. Обычай, хотя и не закон, наделял их правом на часть собственного заработка; это являлось их peculium (особой собственностью), и лишь очень жестокий хозяин мог лишить их ее. Да и всем вполне понятно, что от умного раба нельзя требовать полной отдачи без того, чтобы он сам не был заинтересован в результатах своего труда. Существовали даже банки и крупные коммерческие предприятия, которыми руководили рабы, часто наделенные большими полномочиями, но такие личности, без сомнения, прекрасно понимали, что получить волю они могли только в том случае, если будут преданы своим хозяевам и успешны в работе.
Рабы, работающие в булочной
Распределение обязанностей и организация рабовладельческих хозяйств. В доме Кальва, как и в другом таком же большом особняке, господа были окружены множеством прислуживавших им рабов. Хозяин дома, его жена, их друзья могли рассчитывать на все мыслимые виды обслуживания. Каждое утро, прежде чем Кальв вставал с постели, его массировал опытнейший массажист, а некоторые из его наиболее изнеженных друзей, не желая ходить с тростью, настаивали на том, чтобы у них всегда под рукой находился симпатичный подросток-раб соответствующего роста, на которого можно было бы опираться во время прогулки. Воистину, в хорошо организованном доме его хозяину самому оставалось только есть и дышать – все остальное за него делали рабы!
Familiae численностью в сто пятьдесят рабов, такой, как у Кальва, была необходима почти армейская организация. Все должно идти гладко и спокойно. Во главе всего стоял доверенный раб, гордое и высокомерное существо, имевшее собственных прислужников, совершенный аналог армейского офицера. Затем шли procurator (порой это вольноотпущенник), делавший все покупки и ведавший внешними делами всего дома; dispensator, в чьем ведении находились все кладовые; atriensis, игравший роль старшего гофмейстера; и особенно silentarius, охранитель «тишины» и общей дисциплины. Довольно часто каждый из этого унтер-офицерского состава дома был просто мелким тираном, изводившим остальных рабов, и новенькому Крезу следовало куда больше опасаться их жестокости, а не Кальва, который едва ли даже запомнил его лицо.
Остальные рабы по большей части были организованы в decuriae (группы по десять человек), каждая под руководством своего старшего раба. Это уборщики в доме, прислужники в триклинии, кухонная команда, комнатные слуги и служанки, хранители одежды, личные слуги хозяина, служанки госпожи, особые воспитатели их детей, носильщики паланкинов, множество посыльных. У хозяина дома также служили несколько секретарей, опытных переписчиков и чтецов, а также библиотекарь. В доме имелось несколько рабов-врачей, хотя их заботы распространялись в основном на familiae, поскольку хозяева в случае сколько-нибудь серьезного недуга приглашали свободных врачей-профессионалов со стороны. Familiae состояла из почти равного числа мужчин и женщин, и многие рабы создавали, хотя и формально, но достаточно серьезно, семейные пары[105], хотя вся familiae не являлась «школой общественной добродетели».
Дисциплина в упорядоченной усадьбе. Долгие часы безделья. В подобной усадьбе хозяин и хозяйка крайне мало общались с большинством тех самых обездоленных существ, над которыми они имели безраздельную власть. Кальв, например, знал только высших слуг, ряд камердинеров да своего старшего секретаря. Будучи по-настоящему доброжелательным человеком, он ценил их и в значительной степени доверял им. Такие же отношения существовали между Грацией и приближенными к ней служанками.
Со всеми остальными рабами владельцы дома обращались вполне гуманно, но, принимая во внимание все обстоятельства, совершенно обезличенно – их присутствие воспринималось как нечто само собой разумеющееся, подобно наличию предметов мебели, а их личные проблемы полностью игнорировались. В перистиле всегда стояла доска, на которой для бодрствовавшей ночной группы рабов объявлялось, когда их хозяин идет к кому-то обедать. Кальв не уподоблялся некоторым весьма высокомерным личностям, отдававшим своим рабам распоряжение только знаками и никогда не обращавшимся к ним словесно. Считалось нормальным разговаривать с обычными рабами как можно реже и более кратко – ведь никому не приходит в голову общаться с волами или быками.
У домашних рабов в Риме хватало своих горестей, но им, как правило, не надо было бояться двух смертельных зол – голода и изнурительного труда. Они имели, естественно, помещения для принятия пищи, где они получали достаточное количество пусть и довольно простой еды – лепешек, соли, масла, простого вина и немного фруктов. Мясо они видели довольно редко, за исключением рабов, трудившихся на кухне, – им доставались объедки хозяйских обедов, хотя, естественно, высшие из слуг питались намного сытнее.
Что же касается рабочего дня рабов, то он был абсурдно коротким. Каждый из слуг имел свою ограниченную сферу деятельности. После того как раб заканчивал свое дело, никто от него ничего больше не требовал. Если бы он вздумал попросить у хозяина выполнения еще каких-нибудь обязанностей, то заработал бы у своих сотоварищей репутацию противного и подлого человека. Так, в течение многих дней шести рабам-носильщикам паланкина было абсолютно нечего делать. А вечерами, когда Кальв и Грация обедали у своих друзей, большой команде кухонных рабов оставалось только играть в кости. Прислужницы Грации в ее будуаре обычно бездельничали с того момента, как их хозяйка заканчивала свой утренний туалет, и до времени, когда она должна была переодеваться к обеду. Все это время тратилось на сплетни, игры и другое бесполезное времяпрепровождение.
Неизбежная деградация общества вследствие рабства. Губительное влияние рабства на владельцев. Так ли уж несчастны эти «говорящие орудия»? Familiae Кальва отнюдь не было исключением: столь терпимые и благоприятные отношения часто складывались между владельцами и рабами. Свою роль сыграла стоическая философия, к тому же существовало множество доводов о том, что «раб тоже человек» и достоин гуманного обхождения. Хозяин или хозяйка, жестоко обращавшиеся со своими рабами, вызывали в обществе такое же неодобрение, как человек, привыкший грубо хлестать свою лошадь.
Тем не менее в моральном плане положение раба в обществе было ужасающим. Он ощущал себя всего лишь движимым имуществом, каждый свой шаг он мог делать только с позволения своих хозяев. Любое нарушение законности при этом трансформировалось в его сознании в формулу: «Но ведь это приказал мой хозяин», освобождавшую его от ответственности. Раб был честным и искренним больше из страха перед жестоким наказанием, чем исходя из каких-то высоких этических мотивов.
С другой стороны, в силу того, что рабство основывалось на жестоких, разрушающих душу элементах, оно равным образом становилось губительным и для рабовладельцев. Почти никогда им не несло добра владение жизнями сотен человеческих существ, целиком находившихся в их власти. Более того, рабство неизбежно вызывало жестокость, и владельцы часто жили в страхе перед восстанием «говорящих орудий». «Сколько рабов, столько и врагов», – гласила популярная максима, являвшаяся истиной в той степени, чтобы смиряться со многими ужасающими практиками.
Восстание рабов под предводительством Спартака в 73 г. до н. э. стали уже забывать, но у этого мятежного гладиатора позднее было несколько вполне успешных последователей. Время от времени в империи случалось нечто такое, отчего в жилах у сенаторов холодела кровь. В дни правления Траяна некий Лагий Мацедо, бывший претор, жестокий и властолюбивый человек, был насмерть забит своими рабами в бане своей виллы в Формии. Всех преступников, естественно, распяли, но, как написал сразу после случившегося Плиний Младший: «Вы видите, что мы, владельцы, беззащитны перед рабами; и никто не может чувствовать себя в безопасности потому, что он простой и добрый хозяин».
Другая опасность, особенно в годы правления жестоких императоров, исходила от рабов из-за постоянного их присутствия при самых тайных делах своих хозяев, склонности к болтовне и сплетням, возможности стать информаторами и желания видеть рабовладельцев уничтоженными, получив за это свободу и вознаграждение. «Самая вредная часть плохого раба – это его язык», – гласила знакомая всем пословица, поэтому честные и благородные люди приходили в ужас от одной только мысли о том, что все их самые интимные дела станут известны их недругам.
Наказания рабов. Учитывая все эти обстоятельства, а также то, что среди большого числа рабов всегда находились такие, которые из-за своего происхождения или по своей природе были ненадежны и даже неисправимы, в каждом большом доме имелись маленькая тюрьма и субъект с низким лбом и глубоко посаженными волчьими глазами, несший обязанности тюремщика и официального «кнутобойца». Даже в доме Кальва, в такой большой familiae, случалось достаточно часто, что какого-нибудь незадачливого парня или служанку видели болтающимися без дела или подворовывавшими, за что те и получали порцию плетей – по приказу доверенного раба, управлявшего всем хозяйством[106]. Наказанные рабы воспринимали назначенные им удары исключительно как боль, как часть их жизненной доли, унижением они не считались.
Положение рабов во многих домах было куда ужаснее, чем у Кальва. Сервилия, одна из знакомых Грации, часто жестоко избивала свою камеристку за совершенно незначительные провинности, нанося ей удары плашмя своим бронзовым зеркалом. Амбуст, недавно избранный эдилом, приказал наказать своего мальчишку-раба сотней плетей только за то, что тот недостаточно быстро принес ему горячей воды. Богатая вдова Лепидия наслаждалась тем, как секли ее рабов, приказывая истязать их в собственном будуаре, пока она писала в дневнике или накладывала румяна на лицо. Много рабов забили до смерти за незначительные оплошности, которые тем не менее приводили их хозяев в неистовую ярость. В Риме называли имена некоторых аристократов, содержавших в своих бассейнах для рыб больших сазанов, которых кормили мясом и которым