на балконе, муж узнает об этом от Фотиды.
В самом доме слева от входа находится большое помещение с двумя ложами и длинным, но низким столом. Здесь муж обедает в тех редких случаях, когда к нему наведываются гости. В обычные дни супруги обедают в маленькой комнате, которая служит и кухней. По узкому лестничному пролету Тимела поднимается на второй этаж: слева располагается супружеская спальня, справа – единственное помещение, которое гордо именуется гинекеем – женской половиной дома.
Это светлая комната с большими окнами, выходящими на балкон. Главное место в ней занимает большой ткацкий станок, за которым Тимела проводит значительную часть дня. Фотида ей помогает. В углу – большая масса нетронутой шерсти, которую Фотиде предстоит замочить в корыте (для этого опять-таки нужна вода). Затем она будет чесать эту шерсть, пока не получится большой клубок, из которого Тимела сделает прекрасный плащ. На полу валяется обрывок шерстяной нити: недавно Тимела ошиблась, и ей пришлось распустить несколько слоев, чтобы исправить эту ошибку.
Тимела поднимает с пола веретено. Прялку афиняне не изобрели, поэтому нить прядут, прикрепляя к концу прутика глиняный грузик – пряслице. К грузику привязывают кончик шерстяного комка, конструкцию слегка раскручивают, и под весом глины шерсть растягивается в нить, которая наматывается на веретено. Чтобы правильно прясть шерстяную нить, требуется сноровка, но Тимела практиковалась годами. Теперь она крутит пряслице искусными движениями запястья, не отрывая глаз от внутреннего дворика.
Прежде всего божество мне
внушило, чтоб ткань начала я
Ткать, станок превеликий поставив
вверху, в моей спальне,
Тонкую, очень большую. Я им
объявила при этом:
Вот что, мои женихи молодые, ведь
умер супруг мой,
Не торопите со свадьбой меня,
подождите, покамест… [51]
– Мне подождать, Пенелопа?
Нежный голос звучит у самого уха Тимелы. Она резко оборачивается, и веретено выпадает у нее из рук. Златокудрый незнакомец стоит прямо у нее за спиной и улыбается.
– Ой! Как ты сюда попал?
Незнакомец ухмыляется еще шире.
– Забрался на заднюю стену, пробежал по крыше и спрыгнул на балкон! Я давно уже тут жду, думая о тебе.
Ни один мужчина, кроме мужа, никогда не подходил к Тимеле так близко. От мужа даже зимой пахнет кислым потом. Этот юноша источает густой молочный аромат сандалового дерева. Тимела дотрагивается до упругих и рельефных мышц его груди и живота, чувствуя себя столь же порочной, как легендарная Клитемнестра, которая предала своего супруга Агамемнона. Но ей нравится это чувство.
– Ну же, – торопит она гостя, – у нас мало времени!
Незнакомец игриво отстраняется от нее.
– А как же твой муж? Если он вернется и застанет нас за этим, по закону он может прикончить меня на месте!
Тимела не может сдержать смеха, представляя, как ее престарелый супруг расправляется с чем-то более грозным, чем очередная тарелка бобов. Против мускулистого юноши у него точно нет шансов.
– Скорее тебе следует опасаться редьки, – улыбается она.
Традиционное афинское наказание для прелюбодеев, которого затворница Тимела, конечно, ни разу не видела своими глазами, состоит в том, что прелюбодея волокут на Агору, где ему с помощью горячего пепла выжигают волосы на яичках. После этого ему в анус вставляют корень редьки – эта процедура называется «рафанидоз». Жертва не просто испытывает сильную боль, но и может получить серьезную травму.
Когда ж ощиплют там его и сзади редьку вставят,
Питомец твой докажет чем, что он не из задастых?
Аристофан. «Облака», 1083–1084. Соблазнитель хуже насильника. Лисий. «Об убийстве Эратосфена», 32–33[52]
Но незнакомца это не останавливает. Тимелу слегка впечатляет, но уже не удивляет легкость, с которой он стаскивает с нее хитон. Кажется, он весьма опытен в этих делах. И все же это ее лучший наряд, она надела его, надеясь произвести впечатление, и совсем не хочет, чтобы он лежал скомканный на деревянном полу. Поэтому она вешает хитон на ткацкий станок, осторожно нагибается к полу, а затем выжидательно смотрит на гостя через плечо.
Афинские юристы утверждали, что соблазнение хуже изнасилования: ущерб от изнасилования временный, в то время как соблазнение может навсегда разрушить отношения жены и мужа. Разумеется, все афинские юристы – мужчины. Среди них едва ли найдутся жертвы насильников, а вот ревнивцев немало.
Закон не запрещает женатому афинянину спать с проститутками и вступать в отношения с кем угодно, кроме достопочтенных афинских гражданок. При этом чтобы афинскую женщину обвинили в «прелюбодеянии», ей достаточно просто поцеловать кого-либо, кроме мужа – даже если мужа у нее нет. С этой точки зрения Тимела в настоящий момент занимается прелюбодеянием. И поэтому она занимается им в такой позе, чтобы сразу же увидеть любого, кто войдет во внутренний дворик.
Гетер мы заводим ради наслаждения, наложниц – ради ежедневных телесных потребностей, тогда как жен мы берем ради того, чтобы иметь от них законных детей…
Наконец Тимела наливает в миску ароматную воду, чтобы они оба могли умыться и привести себя в порядок. Движения ее любовника все такие же быстрые и выверенные: пока она тянется за хитоном, он успевает одеться и уже готов уходить. Гость в последний раз окидывает комнату взглядом, проверяя, не оставил ли в ней ничего компрометирующего, а затем, не глядя на Тимелу, идет к балкону. Он уже держится за стропила, когда из дома доносится ее голос:
– Мы еще увидимся?
Тимела сама не знает, какой ответ надеется услышать. На мгновение незнакомец поворачивается к ней. Ее взгляд цепляется за громаду его загорелого бицепса. На лице у гостя ангельская улыбка.
– Нет, – отвечает он.
И исчезает навсегда.
ИЗ БИОГРАФИИ АЛКИВИАДА, НАПИСАННОЙ ПЛУТАРХОМ
8.9. Гиппарета была послушной и любящей женой, но, страдая от того, что муж [Алкивиад] позорил их брак сожительством с гетерами из чужеземок и афинянок, она покинула его дом и ушла к брату. Алкивиада это нисколько не озаботило, и он продолжал жить в свое удовольствие.
23.7. Он совратил Тимею, жену царя [Спарты] Агида, который был с войском за пределами Лакедемона, и та забеременела от него, и даже не скрывала этого; она родила мальчика и дала ему имя Леотихида, но у себя, в кругу подруг и служанок, шепотом звала младенца Алкивиадом…
39.5. …иные истинным виновником ее [смерти Алкивиада] называют <…> самого Алкивиада, который соблазнил какую-то женщину из знатной семьи и держал ее при себе, а братья женщины, не стерпев такой дерзости, подожгли дом, где он тогда жил, и, как мы уже рассказывали, убили Алкивиада, едва только тот выскочил из огня [54].
Шестой час дня (11:00–12:00)Филарх проводит смотр отряду всадников
Командир оглядывает десятерых юных всадников, стараясь казаться увереннее, чем он чувствует себя на самом деле. Этим юношам еще многому предстоит научиться, а времени на подготовку осталось мало. Он уже жалеет, что сам это предложил. Месяц назад он заявил комиссии, отвечающей за финансирование армии, что Афинам нужен еще один кавалерийский отряд.
Кавалерию в Афинах уважают. Совсем недавно, когда спартанцы опустошали поля Аттики, афинское ополчение укрывалось за мощными стенами города (регулярная армия в то время сражалась в далекой Фракии). Ополченцы избежали гибели от рук грозных спартанских гоплитов, но смотреть с высоты городских стен на горящие сады и поля им было тяжело. Зато кавалерия почти каждое утро совершала короткие вылазки, ведя против осаждающих своего рода конную партизанскую войну.
Спартанская пехота – лучшая в известном грекам мире, чего нельзя сказать о спартанской коннице. Афинские всадники могут противостоять спартанским даже без поддержки своих союзников – конных лучников из Скифии и кавалеристов-фессалийцев (фессалийская конница – лучшая в Греции, поэтому афинские всадники зачастую пользуются фессалийской экипировкой). Этот новый отряд был создан, чтобы заменить всадников, которые состарились, заболели или выбыли из строя по какой-то иной причине (например, обеднели: хотя государство платит кавалеристам, большую часть расходов они вынуждены покрывать из собственных средств. Каждому нужны как минимум две лошади, корм и стойла для которых обходятся весьма недешево, а еще приходится тратиться на конюха).
В настоящий момент афинская конница состоит из двухсот конных лучников и тысячи обычных всадников. Последними командуют два гиппарха, под началом каждого из которых находится по пять фил. Во главе фил стоят десять филархов – таких, как этот командир.
Получив разрешение от буле, этот филарх, как велит закон, набрал всадников для нового отряда из числа состоятельных и физически крепких мужчин. В целом ему удалось произвести набор при помощи уговоров, а не откровенного принуждения. На самом деле большинство освобожденных от службы в отряде подали прошение об освобождении по настоянию самого филарха: пусть лучше беспристрастный суд признает их негодными к службе, чем люди подумают, что филарх согласился освободить их за взятку.
Новые всадники очень молоды, поэтому уговаривать пришлось не их, а их родителей и опекунов.
– Из вашего сына выйдет превосходный всадник! – говорил филарх. – Лошадей для кавалерии покупают на ваши налоги, так пускай ваш сын на них и ездит! Если у вашего сына будет казенная лошадь, он не станет покупать себе дорогих скакунов. Да и на учителя верховой езды тратиться не придется: лучше меня никто не научит!