То, что она вот так ворвалась к Микси, было смешно. Эта внезапно обуявшая ее потребность доказать, что все эти чувства ей хорошо знакомы и она может все это проделывать, удивила ее.
«У тебя было вполне достаточно мужчин, прежде чем горькая скука не проникла в тебя до мозга костей».
Серьезные отношения с четырьмя мужчинами, если считать Завьера Лоуренса Редчуза.
Нет-нет, его она исключила.
Она остановилась, ощутив сомнения, потом заглянула за складную ширму. Она положила подбородок на деревянную раму, ища взглядом шезлонг, который ожидала встретить. Потом провела пальцем вниз по краю ширмы. Подумала, что сейчас на нее смотрят мужчины. Тан-Тан смотрит.
Завьер смотрит.
Его имя возникло у нее на губах. Произнесла его медленно: Завь-ер.
Она вильнула задом, присела на корточки, покрутила головой вправо-влево, улыбнулась воображаемым зрителям, с удовольствием наблюдавшим за ней, помахала им рукой. Потом качнулась на одной ноге, слегка потеряв равновесие, и, подняв руку, понюхала свою подмышку. Разумеется, она бы никогда не стала продавать свое тело. Кто бы мог назначить за него цену?
Она выпятила нижнюю губу и вздохнула.
Что, Тан-Тан ее так наказывал? Какой мужчина отказался бы от женского тела, распластавшегося перед ним в ожидании?
Ублюдок!
Прекрати!
Почему ты не злишься?
Неужели все шлюхи спят так тихо? Как младенцы в кроватке?
Этот бордель был весь какой-то чересчур аккуратный. И какой мужчина здесь мог бы облапить женщину, тискать ее и грубо трахать?
Анис скинула сандалии и, высунув лодыжку из-за ширмы, повертела ею в воздухе. Потом высунула руку и помахала ею.
— Приветствую тебя, радетель!
Она старалась вести себя терпеливо. Мужчина ведь не женщина. Но в конце концов она спросила Тан-Тана напрямик. Стоя в дверях комнаты, где он ткал, среди иголок и мягких ворохов ткани, валявшихся под его ногами.
— Я хочу спросить, что с нами происходит, Тан-Тан? Ты рассердился, что я сказала «нет»? Тебе плохо? Ты расстроен? Ты… больше не хочешь меня? Потому что я так долго не выдержу.
Он оторвал взгляд от ткацкого станка и спокойно взглянул на нее: в его глазах была бездонная пустота. Прошло три минуты, и он ни слова не произнес, а лишь смотрел сквозь ее голову, и эти минуты показались ей вечностью, — и она закричала и, дрожа всем телом, медленно ушла.
После того раза любой ее вопрос мог показаться мольбой. И теперь она бы ни за что в жизни не стала снова молить мужчину о сексе.
Она разглядела себя в одном из зеркал. В свои тридцать семь она выглядела очень неплохо. Чистая здоровая кожа, небольшие мешки под глазами.
— Значит, ты не думаешь, что он тебе изменяет.
— Да откуда мне знать, черт возьми?
— Но сама-то ты что думаешь?
— Это возможно.
— И если он ходит на сторону, ты готова с таким спать?
— Нет, если он ходит на сторону, я уйду…
Она состроила гримасу отражению в зеркале и высунула язык. Пусть Микси войдет прямо сейчас и увидит, как она кривляется, словно маленькая девочка. Отвернувшись от зеркала, она стала разглядывать лестницу и лестничную площадку наверху. Шагнула. И тут же услышала стук, как будто что-то упало.
Она взглянула себе под ноги и увидела, что из нее на пол выкатилась вагина.
— О, Иисус милостивый!
Потом, когда первый шок прошел, ее позабавило, что в минуту опасности она помянула папиного единственного бога.
— О боже, боже, помилосердствуй!
Итак, ее пуся выпала целиком, как увесистая батарейка вываливается из фонаря, когда разболтается запор. Компактное самодостаточное устройство. Ни кровотечения, ни фрагментов плоти. Просто округлый кусок ее тела лежит себе и едва заметно покачивается.
Анис закричала. Но потом, когда ничего не произошло, она перестала кричать. Склонилась и вгляделась, недоверчиво тряся головой.
— О боги! О боги мои! Боги!
Пуся пялилась на нее, словно мясистый ломоть пирога. Да, зрение ее не обманывало: кто-то влез в ее недра и вырезал вагину целиком. Анис смогла взять ее в пригоршню. Она вся была в веснушках. Анис даже не подозревала о себе такое.
— О боги, боги мои! Ну, сделайте же что-нибудь…
Завитки волос, зияющие отверстия и еще завитки — под таким углом зрения она напоминала странное лицо.
«Моя пуся смеется надо мной!»
«Проверь, не умерла ли ты!»
«Что?»
«Просто проверь!»
Она нащупала пульс на запястье, похлопала себя по щеке, дернула за волосы, ущипнула за руку, попрыгала. Все эти телодвижения сопровождались болевыми ощущениями.
— Значит, ты не умерла?
— Нет, дурочка!
Она не осмелилась ощупать себя между ляжками — мысль, что рука провалится в пустоту, ее ужаснула. Острые осколки тазовых костей, свисающие фаллопиевы трубы… Неужели она дотронется до своих внутренностей? Она сглотнула слюну, стараясь не паниковать. Надо что-то предпринять, но что?
— Разве тебя не называют целительницей? Исцели себя!
Голос в ее голове кричал уже просто истерически.
Даже если ей удастся вставить вагину обратно, будет ли она такой же, как прежде?
— О, Господь мой, будь милостивым! Кто знает, что станет с моей пуськой, если она будет бродить по свету сама по себе?
Анис сделала глубокий вдох, схватила с пола вагину, расставила колени, присела и вставила ее на место. Раздался громкий «чмок!», словно сомкнулась бездна. Или вход в космос. Ей стало щекотно, и она глупо захихикала.
Не больно.
Она стала медленно выпрямляться, медленно задрала юбку и взглянула себе между ног. Под таким углом вагина казалась безликой, и она не смогла разглядеть ни одной характерной детали. Любовнику все видно гораздо лучше. Она прикрыла ее рукой. Магический дар заструился по ее бедрам, отчего они затрепетали.
Не торопись! Не торопись!
Она опасливо встала во весь рост и расставила ноги пошире. Потрясла бедрами и подождала.
Вагина держалась крепко.
Она запрыгала на месте: если пуся выпадет хотя бы наполовину, она будет свисать между ног, как полный подгузник у ребенка. Ужасно… Она попрыгала еще. Вверх-вниз. На одной ноге, потом на другой.
Вроде все закреплено. Водворенная на место пуся завлекательно содрогалась.
И тут где-то в глубине дома раздался крик. Анис от испуга вздрогнула.
Ба-бах!
Проклятье!
Ее вагина опять выпала на сияющие половицы и лежала, покачиваясь из стороны в сторону.
Она нагнулась за ней, в нерешительности замерла и торопливо сунула в карман юбки.
Крик доносился сверху, наполняя весь арбузный дом и сотрясая его стены. Она помчалась к лестнице, остановилась, а потом взбежала наверх, перемахивая сразу через две ступеньки и сжимая мягкое содержимое кармана юбки, которое билось о ее бедро; краем глаза заметила Микси, бежавшую из другого конца дома, но слишком поздно — они столкнулись наверху, на лестничной площадке.
Обе едва не потеряли равновесие, Микси чуть не упала, но Анис подхватила ее за руки, и они, тяжело дыша, застыли как вкопанные. У Микси, по всей видимости, с детства была склонность к ангинам, а в подростковом возрасте ей досаждали угри.
Микси отдернула руку. Пронзительный крик продолжался.
— Что случилось? — спросила Анис.
Микси злобно на нее зыркнула.
— Я не знаю почему, но у меня только что вывалилась пуся! — Она замолчала, словно в ожидании, что от такого известия Анис упадет в обморок. — Я дважды пыталась засунуть ее обратно, но она вставала как-то косо. Какой у тебя дар, леди? Я у тебя даже не спросила. Ты что, принесла в мой дом дурные флюиды, а?
— Я? Ко мне это не имеет никакого отношения. Я — целительница.
Крик становился все громче и жалобнее.
Анис вцепилась в рукав Микси.
— А где… другие женщины? Если это случилось с нами, то могло произойти и с другими!
— Твоя тоже выпала? — Микси явно удовлетворило услышанное.
Крик на долю секунды прервался, но потом раздался с новой силой — так отшлепанный ребенок после приступа рева замолкает перед новой порцией воплей. Микси цокнула языком и бросилась к закрытой двери. Решительно настроенная Анис, выпрямив спину, двинулась следом. Ее руки до запястий были покрыты серебристой пленкой, словно она окунула их в серебряную краску.
12
Три минуты потребовалось Данду и Сонтейн на оживленный обмен любезностями и еще семь — чтобы незаметно забраться на чердак. Чумазые и улыбающиеся, они оказались в духоте, среди всякого хлама, — но там было самое подходящее место, чтобы подержаться за руки и поразмыслить о предстоящем им завтра Великом Событии.
Они. Поженятся.
После того как они подержались за руки, Данду нежно уткнулся носом в шею Сонтейн. Хихикая и ежась от щекотки, она села между старыми лампами и винными бочонками, удовлетворенно вздыхая, когда он осторожно раздвинул на ней платье. Эта часть доставила им особое удовольствие: он прикасался губами к ее соскам и поглядывал на ее лицо — удостовериться, что его язык делает ей приятно, он терся о нее и в последний момент отшатнулся, не желая запятнать ее платье. «Ты можешь это сделать, Данду, — сказала она ему месяца два назад тихим голоском, когда их любовная игра стала невыносимо мучительной. — Тебе же так больно!» Но он помотал головой; его ужасала сама мысль — взять то, что она еще не была готова ему отдать. Ему не хотелось уподобляться тем ужасным мужикам.
Да и в любом случае он не знал, что делать.
Он взглянул на нее. Пухлые губы, нежный доверчивый взгляд, легкая улыбка, которую на лице другой женщины можно было бы счесть насмешливой, но ее улыбка светилась любовью. Сегодня она и сама терлась о него, прижимаясь промежностью к его бедру. Это было что-то новенькое. Он любовался ее темным сияющим телом, уже не довольствуясь давно знакомыми ему чудесными грудями. И ему вдруг в этот последний момент нестерпимо захотелось чего-то большего. Можно ли ему потрогать ее немного иначе, чем ей нравилось? Можно ли ему хоть намеком получить подтверждение того, что он способен доставить ей наслаждение? Она же могла его чуть-чуть обнадежить.