Четыре женщины, оставшиеся в доме арбузного цвета, переглядываются и удивленно понимают, что они пришли к согласию. Хотя это не должно их удивлять. Даже самая покорная женщина на Попишо ощущает в душе потенциал свирепой воительницы.
— Это отвратительно и неправильно, — сказала Рита. — Я не считаю это актом благотворительности. Все богатство этой семьи заключается только в их дорогом исподнем.
Анис ощущала каждый квадратик своего тела. Мышцы икр напряжены, торчащие соски трутся о ткань.
— Пусть приходят! — отрезала она. И направилась к лестнице.
— Что ты делаешь? — спросила Микси. Вид у нее был перепуганный, но одновременно и расслабленный.
— Доверься мне! — Она не забыла уроков Ингрид. Она знала, как начать.
Ей хватило нескольких минут, чтобы найти под окном выброшенную вагину Лайлы — упругую и мягкую, лежавшую под кустом крокуса. Она произнесет короткое заклинание; в ее жизни это случилось бы в седьмой раз, Ингрид посоветовала ей пользоваться заклинаниями рачительно. Произнесенное могло бы помочь Лайле связать до конца свое платье, или заплести косу, или скосить участок лужайки острым мачете. Оно не смогло сдержать натиск толпы или армии. Оно едва ли заполнило бы пустую банку или, если его съесть, пустой желудок. Оно не могло навести порядок во всем доме, если бы ее попросили. Но сейчас его вполне могло хватить.
Она поднялась по лестнице, бережно неся свой маленький трофей. Собственная вагина, лежавшая в кармане, холодила бедро. А вдруг она утратит свое тепло и умрет?
— Я боюсь, наставница, — громко произнесла она.
В мареве знойного воздуха немые стены словно подернулись рябью. Она вообразила, какое веселье охватывает Ингрид: Два-три, брысь, пуся, прицепись — этого вполне достаточно! Она бы не испугалась.
Когда Ингрид умирала, она колотила кулаками по простыням и с восторгом издавала неразборчивые восклицания.
У Анис защемило в груди.
Женщины поспешно следовали ее указаниям. Рита и Лайла драили пол на веранде, стоя на коленях, и руками вытирали его насухо, рассыпая крупицы соли и хлопья сушеного зеленого перца. Все сняли набедренные обручи и сложили их в ладони Анис: обручи из красной, желтой и коричневой кожи с золотыми вставками. Микси и Лайла выволокли во двор тяжелый обеденный стол и расставили вокруг него стулья. Трудновато нападать, когда ты сел на чужое место. Анис взяла из корзины Лайлы моток белой пряжи и перекинула ее через выступ крыши, как бельевую веревку. Потом подвесила на ней рядышком две пуси губами наружу. Одну — свою, другую — Микси. А Лайлину, выброшенную, перевернула вверх тормашками и похлопала ладонью. Из нее выпали три красных муравья. После этого она приладила ее около первых двух. Ну и хватит.
Пуси напоминали ей маски.
Что бы сказали ее отец и муж, видя, как она готовится к встрече с мужчинами? Она не знала. У нее не было времени у них спрашивать, и ее беспокоило, что в голову не пришло ни одной мысли.
А у радетеля было время поинтересоваться жизнью шлюхи?
У него-то точно было. Самое запомнившееся ей свойство души Завьера была его доброта.
Его красивые усталые руки.
Обе сестры вышли к ней на веранду. Лайла надела только что довязанное платье. Платье, как рыбачья сеть, доходившее до голых щиколоток, обвило ее длинную шею, тонкую талию; оранжевое платье крупной вязки, с вкраплениями розового и персикового, инкрустированное блестящими ракушками. Ее кожа была влажная, а похожая на подсолнух голова блестела. Живот выступал полумесяцем. С него можно было слизать солнечные блики.
Лайла поглядела на болтавшуюся на веревке вереницу горделивой плоти; вытянув руку вверх, она потрогала свой рабочий инструмент и улыбнулась Анис.
— Может быть, стоило попрощаться более полезным образом.
Микси присела на перила веранды. Грудь у нее опала. Рита обняла ее за плечи.
— Я бы и свою вывесила с остальными, да она прилажена крепко-накрепко, просто чудо какое-то!
Микси кивнула.
— Надеюсь, когда все закончится, наши тоже прикрепятся не хуже. — Анис постаралась произнести эти слова как можно беззаботнее.
— Если они их не сдернут с веревки! — поправила ее Микси.
Но, разумеется, какой же мужчина осмелится оскорбить целительницу.
Какая же это глупость — думать. Ты не важна. Мужчина тиранит ребенка и бабушку, тебе известно множество несчастных женщин, которых ты встречаешь каждую неделю: с разбитыми сердцами, с разбитыми лицами, втоптанных в грязь. Все они приходят к тебе за исцелением, так что хватит твердить, будто ты ничего не знаешь. Когда мужчина ведет себя мерзко, они воспринимают это очень серьезно, как произведение искусства, а правительству на них наплевать.
Она не могла больше прислушиваться к своим страхам, иначе она бы убежала.
Анис всмотрелась в удивительное платье Лайлы. Со стороны можно было подумать, что она все еще вяжет: ее пальцы шевелились, как будто держали спицы. Похоже, ей не нужна была вагина, чтобы ощущать свою власть. Похоже, ей вообще ничего не было нужно. А она сама смогла бы стать такой же самодостаточной, как Лайла, и носить красивые платья?
— Вижу: они идут, — сообщила Микси.
Да, и правда. Улыбающиеся смуглые мужчины входили в ворота.
Женщины взялись за руки.
15
Романза смотрел, как Завьер, сидевший на носу длинного гладкого каноэ, зачерпнул две пригоршни морской воды и вылил себе на макушку. Капли застряли в его дредах, как прозрачные насекомые. Романзе было приятно видеть, как расслаблен радетель.
Ему с трудом верилось, что он везет Завьера Редчуза через пролив на Мертвые острова! Он все заранее спланировал. Сначала они отправятся в сады Джедже в западной части островов за травами и фруктами, о которых радетель, вероятно, никогда слыхом не слыхивал, потом на встречу с реальными людьми, чтобы приготовить еду на голой земле. Он и не надеялся сопровождать богами избранного радетеля в сегодняшнем обходе, хотя, разумеется, его всегда хотелось увидеть в действии — так тебе хочется стать свидетелем чего-то редкого и удивительного, но ты никогда даже подумать не смел, что подобное произойдет. Романза успокоился от мысли, как ему повезло; кто мог знать, что его отец настолько прогневает Завьера, что тот будет готов воздеть руки к небу и поднести Сонтейн чашку с морской водой… И разбить ей сердце!
Но сегодня этого не случится. Он знал, что, бродя по Мертвым островам и ровно дыша, способен вдохновить Завьера приготовить нечто ошеломительно-впечатляющее. Приготовить трапезу неприкаянных — это проявление высшего мастерства. Его сестра это оценит, а Интиасар будет в ярости. А как много всего он сможет узнать. И многому обучить. Что, как уверял его Пайлар, было другим способом получения знаний. Нас посетил радетель! Да уж, островная беднота была готова к визиту радетеля — тихого, честного, сердитого человека. Пайлар говорил, что они никогда особо не жаловали Дез’ре. Слишком голосистая.
И, может быть, к концу дня откроется маленькая тайна, о которой оранжевыми словами напишут на всех стенах. Изложат каракулями какую-то правду о поваре. Никогда не знаешь, когда такое может вдруг случиться.
Управляли каноэ два пожилых неприкаянных. Как только они с Завьером взошли на гребень дюн на пляже Карнейдж, лодка обогнула мыс и подплыла к берегу, точно дожидалась их появления. Романзе многое нравилось в повадках неприкаянных: например, их характерной чертой была необъяснимая способность оказываться в нужном месте в нужное время. Они обладали несравненным инстинктивным умением чуять друг друга издалека.
Солнечные лучи выгравировали на их спинах причудливые узоры. Океан казался светло-зеленым, пустая водная гладь была покрыта легкой рябью.
Романза хорошо знал одного из гребцов. У Берела, сына Арта, имелось три внучки, а у жены было цилиндрическое туловище и глаза на затылке; он греб, неотрывно глядя на Завьера, и на лбу у него блестели бисеринки пота. Завьер обернулся и встретил взгляд Берела. Романза заметил, как оба гребца напряглись и застыли. Наконец Берел опустил глаза и сосредоточился на гребле. На его руках под черной, покрытой песком кожей бугрились вены. Ого. Силен мужик, коль он заставил отвести взгляд островного старейшину.
Завьер Редчуз производил сильное впечатление на окружающих, в частности потому что сам этому вроде бы не придавал значения. Конечно, он был красив, но имелось в нем что-то еще более существенное, глубоко затаившееся. Всю жизнь ты слышал разговоры о нем, о прочих радетелях и им подобных, но только столкнувшись с ним лицом к лицу, ты мог оценить по достоинству гибкость его тела, его внушительный вес, который был ему под стать, его добрые и тревожные глаза. Он был как бы невесомым и вместе с тем крепко стоящим на земле, и это было очень странно наблюдать со стороны. Так ты просыпаешься утром и первое, что видишь — призрака, прыгающего по кронам деревьев, но воспринимаешь это спокойно, как нормальное времяпровождение тех, для кого такое занятие привычно.
Сначала Романза взял третью пару весел, немного погреб, но вскоре, вспотев, бросил их со смущенной улыбкой.
— Не так-то легко, а, парень? — поддразнил его Берел, хлопнув по плечу.
Парнишка вернулся на корму и, опустив руку за борт, взбурлил воду. Завьер последовал его примеру, рассекая своей крупной ладонью воду и оставляя пенный след.
Романза подумал о маленькой лжи, что прозвучала из уст радетеля, и о большой лжи, что висела у него на шее. Едок мотыльков решил, будто никто не заметит.
Плюх-плюх, восклицали весла, погружаясь в воду цвета лайма. Романза кашлянул.
Согласно муниципальному реестру его отца, на девяносто девяти крошечных рифах, образовавших Мертвые острова, никто не жил. На деле же все знали, что каждый световой день сотни голодранцев разбредаются по этим коралловым клочкам, многие из которых были безлюдны: неприступные скалы с висевшим над ними смрадом гниения, покрытые испражнениями наглых птиц, с множеством диковинных мест, куда не ступала нога человека. Дядя Лео держал склад на самом крупном атолле: иноземные корабли заходили туда за грузом игрушек, а обычных жителей Попишо нанимали следить за тем, чтобы ни один иноземец не стал случайным свидетелем местного магического обряда.