— Наступай сюда!
Завьер заколебался. Он вел себя как слепая старуха, которую он когда-то видел: она ковыляла по Притти-тауну, злобно шепча: «Тут ступенька? Есть тут ступенька?» Ему тогда захотелось подхватить ее под мышки и завертеться на месте, чтобы она захихикала.
— Трусишь, как котенок! — крикнул Романза. — Идем, радетель!
Завьер выдохнул через нос и шагнул. Что бы это ни было, валун или ствол дерева, его крупная ступня уперлась в твердую поверхность. Он уверенно встал на обе ноги.
А Романза перепрыгнул на очередную тень под водой.
— Быстрее! Иди за мной след в след!
Так они и двигались прыжками — с одной плоской и надежной подводной поверхности на другую. Так он в детстве перебирался по камням через реку. Он снова ощутил себя мальчишкой. Ему стало весело.
— Тайный проход! И все местные про него знают?
— Это не проход и не тайный! Этот маршрут уже завтра изменится.
— Не понимаю.
— Все меняется. — Романза вернулся на несколько шагов, почти не замочив ног. Постоял и снова зашагал вперед. — Ставь ногу сюда!
Завьер пригляделся. Под водой было что-то другое, не камень.
— Тут же водоросли. Я провалюсь под воду.
— Погоди! Погоди! Ты пропустил момент. Стой! Да. Вот сейчас!
Завьер осторожно ступил на, как ему показалось, огромный сгусток морской тины. Он резко выдохнул. Сгусток удержал его вес.
— Теперь куда?
— Я отсюда сойду — а ты вставай сюда!
— Мы же будем идти так до конца дня!
— Да что ты! Мы почти пришли!
Парень был прав. Он уже увидел небольшой пляж и заросли вьющихся растений.
Когда хочешь найти короткий путь, приходится обильно попотеть, как гласит пословица.
— Когда можно идти, нужно идти, — сказал Романза. — Плыть необязательно.
— А я люблю плавать. Но не сегодня. А что ты имел в виду, когда сказал, что все меняется?
— Все всегда меняется. Просто люди не любят обращать на это внимание. Наступи вот сюда!
Завьер нахмурился:
— Хочешь сказать, что под водой везде много твердых поверхностей и любой может здесь пройти к суше?
— Да.
— Вот проход по воде. Но если все постоянно меняется, как ты можешь гарантировать, что проход будет всегда?
— Я же сказал: я не иду ни по какому проходу. Я всегда иду по тому проходу, какой вижу в данный момент, который готов меня пропустить. Некоторые большие валуны будут тут лежать целую вечность, это правда. Коралловый риф останется на многие годы. Но некоторые… предметы, на которые ты наступаешь, навсегда исчезнут сразу после того, как ты встанешь на них. Они тут временно — были и пропали. Так что нет смысла искать их потом. Водорослей, на которые ты наступил, уже нет, их смыло течением — ты ими воспользовался, и все. И если в следующий раз ты их здесь опять увидишь, скорее всего, они тебя не смогут удержать. — Романза умолк и задумался. — Тут важен навык доверия — он помогает выбирать правильную опору при переходе.
У Завьера задрожали колени.
— То есть все зависит от чистой случайности?
— Наступи сюда.
— Романза, на что я наступаю?
Тот только замурлыкал себе под нос.
Завьер выругался — длинно и смачно.
— Остановись тут!
— Я не верю, что ты ведешь меня по воде, полагаясь на чистую случайность!
— Тебе не нравится идти? Погоди, не наступай! Уже уплыло. Ладно, теперь давай. Сюда!
Если бы не глядел себе под ноги, он мог вообразить, что снова оказался на гребне кораллового рифа, а не балансирует на шатком бревне, случайно проплывавшем мимо.
— Уплыло? Что уплыло? Боги, как же хорошо, что я умею плавать!
Он проверил, надежно ли закреплена сумка на голове. Один неверный шаг — и он плюхнется в воду. Тогда ему придется изо всех сил тянуться вверх, чтобы голова не ушла под воду.
— Ты не понимаешь — сюда наступай! Это не случайность. Это доверие.
— А если ничего не проплывет мимо, когда тебе очень нужно?
— Но что-то всегда проплывает мимо.
— Даже если я приму это и соглашусь, что твоего доверия всегда достаточно, чтобы ты всякий раз видел то, что оказывается рядом с тобой, — потому что ты накрепко связан с землей и небом, потому что тебя называют неприкаянным; я все равно не пойму, как ты можешь быть уверен, что вот эта опора по счастливой случайности выдержит твой вес. Не говоря уж обо мне.
— Погляди на меня!
И Романза внезапно метнулся по воде вперед, пробежал метра три, потом вернулся, прыгая из стороны в сторону, с левой ноги на правую. Его коса моталась, спина и плечи ходили ходуном — Романзу словно обуял приступ безумной радости. Так кошка стремительно мечется по дому, в котором живет. Такого в высшей степени необычного зрелища Завьер в жизни не видел.
Парнишка остановился, тяжело дыша.
— Но ты даже не искал глазами ничего, на что наступить!
— А я и не искал. Единственная причина, по которой мы смотрим, куда идти, в том, что мы не можем не смотреть, потому что у нас нет навыка.
— То есть ты хочешь сказать, что если ты сейчас повторишь эту пробежку, ты будешь ступать на совсем другие опоры под водой?
— Возможно.
— Но, Романза, это же бессмыслица. Ты хочешь сказать, что у тебя тут никогда не возникало препятствий? Ты никогда не падал в воду? Ты никогда не застревал посреди океана, дожидаясь, когда что-нибудь проплывет мимо?
— Конечно! Всякий раз, когда я теряю доверие и начинаю обращать слишком пристальное внимание… Наступи вон туда! А, нет, погоди! Уже уплыло. Теперь наступай! Верно. Нет, все верно…
Завьер замер с поднятой ногой, покачиваясь, сыпля проклятьями, и поставил ногу обратно, туда, где он раньше стоял.
— Что за глупость! Я уж лучше поплыву. А потом убью тебя!
— Ты разве не видишь, что мы уже совсем близко? Скажи, ты же не думаешь о каждом следующем вдохе после того, как вдохнешь?
— Только если чувствую, что не могу вдохнуть.
— А разве ты не дышишь снова и снова?
— Ну… дышу.
— И ты ведь никогда об этом не думаешь или не обращаешь внимания. Здесь осторожнее! Теперь тебе будет полегче.
Они шагнули вперед и встали рядом на большой гладкой и белой площадке под плещущейся водой. Бледная поверхность была скользкой, и, чтобы не упасть, требовалась немалая сноровка.
— Напряги живот и чуть согни ноги в коленях, — посоветовал Романза.
Завьер присел на полусогнутых.
— Что это? — Сегодня он довольно часто задавал этот вопрос.
Огромный глаз лениво подплыл к его ступне, остановившись около мизинца. Бесстрастный всезнайка. Наемный соглядатай. Он ощутил, как дрожало неведомое существо, проплыв мимо его лодыжек и скользнув по ним длинным твердым хвостом.
Он снова стал вполголоса ругаться, неспешно и с расстановкой.
— Я по твоей милости наступил на проклятого ската? Парень, как только я вылезу из воды, я тебя точно прикончу!
— Да? Ему все равно!
— Ему все равно?
— Может быть, ему не понравилось, что ты вторгся в его владения. Но он красавчик. Видишь, какой он удобный? Мы можем на нем далеко уплыть!
Скат трепыхнулся, и Романзу подбросило вверх. Одна его нога съехала с морского зверя и ушла под воду, но всего лишь по щиколотку, потому как что-то удержало его ступню, и он, найдя новую опору, выпрямился, словно диковинный водяной кот. Его черные глаза забегали.
— Вот видишь? Но чтобы научиться такому, требуется время.
Какое теперь это имело значение? Им удалось устоять на морском звере, продолжавшем упрямо плыть вперед. Небо над ними набрякло, затянувшись рваными белыми облаками. Он почувствовал, как скат увеличил скорость, звенящая тишина сменилась свистом ветра. Они стояли на спине ската и дурашливо улыбались. Завьер остро почувствовал уязвимость собственного тела, покрытого мягкой кожей, и свою полную беззащитность в случае нападения: его колени легко было сломать, шею свернуть, живот проткнуть. Выжить в такой ситуации — это было как выигрыш в азартной игре, невероятное чудо. Он сдернул сумку с макушки и, тряхнув головой, высвободил дреды.
— Да! — завопил Романза. Взметнувшаяся на ветру коса хлестала его по щекам. — Ого-го, да!
— Мой отчим любил скатов, — сказал Завьер. — Он как-то повез мать в море полюбоваться скатами. И морскими коньками — их он тоже очень любил.
Он заговорил быстрее обычного, сам не понимая почему.
— Им вместе было здорово. Он был хороший человек.
Пьютеру нравилась простая красота скатов; он считал, что никакую морскую живность не следует убивать. Почему же он, зная эту его особенность, никогда не одобрял его неприятие рыбалки?
Шершавая спина ската скользила под их ногами.
— Когда я был совсем маленьким, отец водил меня в казино, — весело вспомнил Романза. — Я говорил ему, когда игроки жульничали. — Он скроил гримасу. — А он никогда не считал это плутовством. Говорил, что они просто пользуются своим преимуществом. Эти жулики умудрялись сдавать себе лучшие карты.
— Совсем маленьким — это сколько тебе было?
— Шесть или около того.
Романза вздохнул. А Завьер подумал, что если бы они сейчас не оказались здесь, он не услышал бы этот звенящий смех. Над их головами с громким криком парила чайка. Огромный косяк черных и золотистых рыб кружил вокруг ската, вытворяя яростные пируэты.
Он слышал, что близ Мертвых островов есть места — не везде, но кое-где, — где тебе кажется, что ты почти добрался до берега, потому что вода становится черной, а рыбы белыми, и волны прибоя приобретают белые шапки, а водоросли чернеют сквозь толщу воды, и по мере того, как ты подплываешь к суше, небо словно выворачивается наизнанку: облака становятся черными, а небо белым, и протянутые к тебе руки, чтобы вытащить тебя на сушу, белые, и песок белый, как и местные дети, и ты видишь лишь белые зубы, белые десна и белую одежду, и черные ноги, и белые апельсиновые деревья, из плодов которых давят белый апельсиновый сок, и белых диких свиней с черными ушками или, наоборот, черных с белыми ушками, а временами, когда тебе кажется, что ты свихнулся, ты замечаешь серебряный проблеск или пурпурный, и возникает лицо местного жителя с острыми скулами и пронзительными глазами в розовом, оранжевом или черном обрамлении.