— Айо говорил, что так оно и будет.
— Неужели ты собираешься испортить девушке свадьбу? Сонтейн — чудесная девочка, ей совершенно несвойственна глупая претенциозность этого богатенького семейства с баттизьенского высокогорья. И Данду ей под стать. Тихий, без закидонов. Тебе надо с ними встретиться. Она так взволнованна. Все прибегает ко мне, выспрашивает, что ты собираешься приготовить.
Его удивила отразившаяся на ее лице нежность.
— Ты знакома с Сонтейн? Знаешь ее брата?
— Данду живет неподалеку, так что он и Лео — мои соседи, и я вижу Сонтейн постоянно. Правда, ее брата я не знаю. Странно, что ты спросил о нем, я и забыла, что у Интиасара двое детей…
И ему тотчас захотелось рассказать ей все-все: об искаженном лице Романзы на пляже, и о том, что он бросил его там одного — может, не стоило? — и что парнишка чувствовал в тот момент — это то, что чувствует покинутый сын? И о своих мыслях о мотыльке, этих всегдашних мотыльковых мыслях. Похоже, я не такой сильный, как ты. Ему хотелось склонить голову и задать все эти вопросы своей мудрой наставнице. Но Дез’ре перестала говорить, и перестала слушать, и подняла палец, приказывая ему замолчать, и устремила взгляд в кухонное окно.
Завьер вскочил на ноги, обернулся и сразу заметил мужчину, который крался через двор, расшвыривая кошек, как цыплят.
Он мог бы поклясться, что дом вздыбился и выплюнул его; спотыкаясь, он выскочил наружу, Дез’ре за ним следом, выбросив вперед руки в попытке удержать его от падения, и он вцепился в ее серое платье. Весь двор был заполнен зарослями физалиса; мужчина, которого они увидели через окно, ставил длинную коробку на алтарь.
— Приветствую! — добродушно окликнул его Завьер. — Что ты тут делаешь?
Мужчина, съежившись от страха, так и подпрыгнул. Неприкаянный.
— Это посылка?
— Да, вот гляди.
— Я заберу ее.
Мужчина замер в нерешительности, его руки застыли над коробкой.
— Это особая посылка.
— Особая? Хорошо, — улыбнулся Завьер, оставаясь начеку. Тем, кто приносил подарки во двор к радетельнице, не всегда можно было доверять.
— Это мне? — Дез’ре шагнула вперед, плотнее запахнув свое полупрозрачное одеяние.
Немигающий взгляд мужчины остановился на ее шее и почти неприкрытом животе.
— Ну и? — Она ободряюще улыбнулась доставщику и протянула руку ладонью вверх.
Мужчина крепче вцепился в коробку, попятился и наткнулся на алтарь. Статуя Эхе пошатнулась, кошки бросились врассыпную. Завьер ринулся вперед, но опоздал. Богиня грохнулась на землю и разбилась. Он услышал за спиной богохульные речи Дез’ре.
Неприкаянный бросил коробку и дал деру, из-под его голых пяток взметнулось облако золотой пыли. Коробка упала на землю и раскрылась, упаковочная солома высыпалась под ствол кешью.
Дез’ре опустилась на колени перед разбитой статуей и, подняв ту с земли, стала баюкать на руках, как ребенка. От удара затылок Эхе треснул. Отбитое глиняное ухо лежало на земле. Дез’ре его бережно подобрала. Завьер помог поднять богиню и прислонить к алтарю. Она положила ухо рядом с его хозяйкой.
— Проклятый неприкаянный. Если внесешь ее внутрь, дом ее починит.
Завьер внес поврежденную статую в дом через большую кухонную дверь и вернулся за ухом. Кромка крыши над его головой забурлила, как закипевшая вода в котелке. Тем временем Дез’ре стала рыться в коробке.
— Ты только посмотри! — сказала она.
Неприкаянный принес трех кукол: изящно сделанных, мягких, как вата. Дочка, мама и бабушка — все в тщательно сшитых красно-белых платьях и позолоченных тапочках. Каждая ресничка бабушки наклеена отдельно, на ногах — десять крошечных пальцев. Во рту девчонки виднелся розовый язык; мамины глаза лукаво искрились.
— Погляди, у нее набедренный обруч! — Дез’ре приподняла сшитое вручную кукольное платье. Она любовно погладила кукол. — Кто же их прислал?
— Какой-нибудь боязливый воздыхатель, — отозвался Завьер.
— Нет, нет! Смотри! На коробке написано: Инт/Брен. Это от Интиасара. Но с чего ему посылать мне подарок? Может, это Лео?
Она порылась в груде осколков и нашарила накладную.
— Упаковано для отправки на экспорт. Знаешь, когда я в последний раз видела игрушки Лео? В шесть лет у меня была деревянная ящерица-акробат. Она лазила по своему игрушечному дереву вверх и вниз, и ее чешуя меняла цвет. В каждую игрушку, что Лео делал тогда, он как будто вкладывал свой магический дар, так нам тогда казалось! — Она сияла, держа кукол в обеих руках.
— Милые куклы! — вежливо произнес Завьер. — Мне пора.
Он не знал, что еще сказать или сделать.
Дез’ре махнула куклой.
— Сходи к Данду. Он мой сосед. Он тебе понравится.
— Дез’ре…
— Будь любезен.
— Я любезен.
— Думаю, тебе и правда пора. Я приму ванну. Сегодня вечером надо выглядеть красиво.
— Для чего?
— Я в жюри международного конкурса.
— Конкурса красоты?
Она покачала Завьеру куклой, потом схватила его за руки. Его лицо оставалось бесстрастным.
— Я знаю, из-за меня произошли ужасные вещи.
Он выжидательно молчал.
— Мне нет прощения, Завьер, я знаю.
Он отстранился от нее. Она была предельно откровенна.
— Ты могла найти своих аколитов, Дез’ре. Извинись перед ними. Дело же не только во мне.
— М-м-м… — Она выдохнула. — Этого будет достаточно?
— Нет. Хочешь, я тебе помогу их найти?
— Возможно. — Она скривила губы и провела по ним кончиками пальцев. — Возможно. Сейчас я даже не знаю. Но я об этом подумаю. Обязательно. А ты помнишь кое-что?
— Что именно?
Она подалась к нему.
— Я посвящаю тебя в радетели, Завьер Редчуз. В радетели на все времена.
С этих давно произнесенных слов они начали отдаляться друг от друга. С ее ритуального благословения.
Тьма сгущалась над горами Дукуйайе. Дез’ре принялась зажигать лампы во дворе. Словно знала, что скоро раздастся гомон; и издалека услыхала топот детских ног.
— Мальчики возвращаются, — сообщила она.
— Мамочка!
— Мамочка!
— Мамуля!
— Мама!
— Де-е-е-з-ре-е-е!
Дез’ре расплылась в улыбке и ловко запалила последнюю масляную лампу.
Во двор вбежали шестеро мальчишек. Они бежали не строем, как могло показаться, судя по их четкому мерному топоту и мелодичным голосам: дискантам и баскам, сшибавшимся и отскакивавшим в воздухе, залетавшим ему в уши и в глотку. Мальчики напоминали ватагу озорников, которые мигом разбрелись по двору, жестикулируя ногами и локтями и рассеянно напевая:
О-ха-ха!
Где ты, где ты?
О-ха-ха!
Кто ты, кто ты?
О-ха-ха!
Чем ты занят?
Чем ты занят?
В хор голосов вторглись нежные выкрики Дез’ре:
— Роби, ты вернулся с сопливым носом? Ты что, потерял платок? Гидеон, я же просила тебя принести чудесного мыла от мисс Джейн! Что, Сайрус тебе не напомнил?
О-ха-ха!
Чем ты занят?
Один шутливо пихал другого, оба пели; двое других размахивали только что пойманной ящеркой, показывали ее матери: смотри! — и тоже пели; пятый уже рассматривал кукол, шестой ухватил улыбающуюся Дез’ре за запястье, а она нагнулась и притянула к себе поющего мальчишку, который устоял на ногах и ущипнул ее за щеку. Они все пели, как дышали, словно в пении для них не было ничего необычного.
О-ха-ха!
Кто ты, кто ты?
О-ха-ха!
Знаешь, кто ты?
Хлоп! Хлоп! Топот ног и последний групповой пируэт, который вроде бы не означал ничего, кроме проявления радости жизни, и все Певуны разом заговорили с матерью. А она, казалось, отвечала всем сразу, собрав их вокруг себя тесным кругом, точно они были разноцветными юбками ее платья.
— Что ты сделал? Правда? Старик тебе заплатил? Ты принес манго? Ну а я разве тебе не сказала: принеси манго? Хорошо. Не надо его колотить! Ты меня не слышишь? А теперь скажите, какой грубиян назвал меня Дез’ре, как будто мы одного возраста? Конечно, я вас накормлю, а вы как думали? Ты в порядке? Я же сказала: не дерись!
Он отвернулся, не желая вмешиваться в их семейные дела. Ему надо было только снять свою сумку с гибкой вешалки и уйти.
— О, тебе тоже что-то приснилось? Ты врешь! Как, вам всем? Это был дурной сон? Поросенок? Вы же знаете, я не потерплю свиней в этом доме! Сайрусу приснилась его подружка? Что ж, это неплохо. Сайрус, что ты говоришь? Тебе не снятся дрянные девчонки? Как ты можешь презирать девочек? Ведь твоя мама — девочка. Гидеон, я попрошу тебя сделать для меня одну вещь. Нет, фруктов больше не надо. Ты разве не видишь, что весь двор зарос физалисами? Да, дорогой, манго — это просто отлично! Мне физалисов хватит, чтобы стряпать целую неделю. О, я и не знала, что они невкусные, спасибо тебе! Значит, мы их просто сорвем. Нет, я не буду об этом просить дом, нам тоже надо что-то делать!
Да уж, она была прирожденная наставница!
Он почувствовал, как кто-то тронул его за рукав. Маленький мальчик с сверкающими зубами держал в руках его сумку, на фоне которой сам казался совсем малюткой. Он принюхался к сумке, и его личико приобрело, в точности как у его матери, выражение любопытства. Завьер отобрал сумку и натужно улыбнулся. Если бы он вынул мотылька из сумки и отправил прямиком себе в рот, мальчишка ничего бы не заподозрил. Но от дурмана Завьер сразу бы расправил спину, и вкус на языке заставил бы его задрожать. Он мог даже рухнуть на землю.
— Привет!
— Ты радетель?
— Да.
— Важнее мамочки?
— Нет, не важнее. Чуть меньше.
Мальчишка удивленно вытаращил глаза.
— Тебе грустно?
Завьер задумался, как ответить на вопрос ребенка. Он напомнил ему Романзу.
— Да.
— Меня зовут Гидеон. Можешь взять манго, если хочешь.
Пухлый спелый плод с красным пятном на зеленом боку.
— Спасибо тебе, Гидеон, сын Дез’ре.
Он обернулся, чтобы попрощаться с хозяйкой, но она уже вихрем унеслась в дом, крутя талией и серебряными косичками, размахивая куклами перед мальчишескими носами, и ее голос почти потонул в детском гвалте.