Лео в нерешительности стоял, раскачиваясь взад-вперед.
— Ты…
— Что я сказал?
— А склад…
— Что я сказал, Лео?
За окнами над крышами кровавыми клубами поднимался розовый туман и окрашивал облака. Вид навел его на мысль, что он опять стал мальчиком и покупает ягодную газировку — два пакета по цене одного. Уличный продавец сока отрубает мачете от куска льда ледяные стружки, льет на них ягодный сироп, сам ест рубленый лед и кричит что-то девчонкам, а те откликаются в ответ:
— Как тебя зовут, продавец? Какой у тебя дар?
А в наши дни по дорогам слоняется слишком много неприкаянных. Сейчас самое лучшее — забить всех этих гнид. Покуда они не слишком расплодились.
О да, в самом деле.
28
Гидеон, похоже, знал, где найти смуглого юношу, которого они искали, — тот сидел на земле в тихом дворе, заросшем папоротниками, свесив голову на колени и прижав ладони к ушам, словно боялся, что голова свалится с плеч.
Завьер никогда еще не видел такой буйной листвы, сияющей даже в сгущающихся сумерках. Заросли напоминали лабиринт. Над головой вздымались кроны старых деревьев. Чтобы ухаживать и поддерживать порядок в этом зеленом уголке, потребовалось несколько поколений усердия и труда, любви и денег.
Он уже не верил, что по собственной воле собирался выпустить мотылька, подаренного мальчишкой-рыбаком, — отправить на волю доброго исцеляющего морского бриза острова Дукуйайе. Он рисовал в воображении, как насекомое, этот крошечной летучий токсин с красной головкой, кувыркается в воздухе и тает в вышине, улетая в сторону гор.
— Эй, Данду, — позвал Гидеон, — ты что, спишь?
Смуглый юноша вскинул голову — в его серых глазах метался испуг.
— Добрый вечер! — сказал он.
Мальчуган указал на Завьера.
— Мама попросила привести его сюда.
— Если ты не в настроении… — пробормотал Завьер.
Юноша постучал по правому уху.
— Нет, нет! Прошу вас. Я могу с вами поговорить. Я Данду Брентенинтон, сын Лео. — Он снова похлопал себя по уху, как зверек, страдающий от зуда. А потом погладил мальчонку по голове. — А ты кто? У тебя голос, как у Гидеона.
Мальчонка хихикнул:
— А знаешь, это же наш радетель!
Данду удивленно поднял бровь.
— Правда? Но ведь твоя мать тоже!
— Она женщина. А он мужчина-радетель.
— Знаешь, не думаю, что это большая разница. Спасибо тебе, Гидеон.
Они смотрели вслед мальчонке, который помчался прочь по зарослям.
— Радетель, жаль, что отца нет дома и он не может тебя поприветствовать, он сейчас занят приготовлениями к свадьбе.
Завьер улыбнулся. Как же ему вести сейчас эту беседу, если у него словно атрофировались все чувства? Рука скользнула к ключице и слегка тронула кожу, будто мешочек с мотыльком все еще болтался у него на шее. Он моргнул.
— Радетель!
Он заставил себя ответить:
— Прошу прощения. Я ведь пришел без предупреждения.
Юноша опять стал стучать по уху.
— Нет-нет. Это я должен извиниться. Прошу, извините мое волнение. — Его голос напомнил Завьеру перезвон колокольчиков в храме. — У меня дар слушать, и сегодня вечером мой слух обострен больше обычного. Это пройдет через минуту.
— Дар слушать?
— Я слышу звуки на расстоянии нескольких миль. Но дело не в расстоянии. Дело, наверное, в глубине. Я слышу разные слои звуков. — Данду понизил свой мелодичный голос. — Я писал книгу о звуках погоды. Первая глава — о солнечном свете. Я работал над ней два года и, думаю, уже почти закончил… — Стук-стук пальцами по уху. — Иногда мне кажется, что нужно забрать Сонтейн и увезти ее за границу. Я знаю, это не в наших традициях, но я хочу послушать жаркие дни в разных местах.
Идея была чудесная: звучание солнечного света.
— Слушай, что это я все рассказываю о себе… Я должен от души тебя поблагодарить, о радетель. Сонтейн рассказала, что ты принимаешь посетителей строго по очереди и составляешь свой список гостей, невзирая на лица, так что мы очень благодарны, что попали в твой список.
А, вот оно как теперь.
— Сонтейн не знает, должна ли она есть твои блюда руками или пользоваться столовыми приборами. И еще: сам ли ты принесешь еду или отправишь официанта, а если придешь сам, сможет ли она проглотить хотя бы кусок — так она будет нервничать. И что ей надеть. Она, похоже, думает, что ее свадебное платье окажется недостойным… — Данду слегка улыбнулся. — Прошу, не говори ей, что я сейчас тебе сказал, она очень гордая. Когда ей исполнилось восемнадцать, она всю ночь не спала, все ждала, что ей посчастливится получить от тебя приглашение пообедать в твоем ресторане на следующий день. Она говорит — как же она выразилась? — что радетель подает не еду, а любовь, которую простые люди испытывают друг к другу.
— А ведь и точно, — пробормотал Завьер.
— …поэтому, когда мы объявили о предстоящей свадьбе, ее отец пообещал, что обратится к тебе за этой милостью.
Завьер хмыкнул.
Данду постучал себя по лбу.
— Она очень опечалится, если ты не придешь. — Он усмехнулся. — А я не опечалюсь. Я даже не знаю, смогу ли я спокойно наблюдать, как она смотрит на тебя сияющими глазами.
Данду казался невозмутимым. Накануне собственной свадьбы Завьер места себе не находил, так нервничал. Но никто этого не заметил. Наверное, со стороны тоже выглядел спокойным. Над их головами шуршали шумливые бугенвиллеи. Интересно, какие у Интиасара планы в отношении Данду, этого милого юноши, который скоро станет его зятем? Был ли он равноценной заменой Романзе? С виду он весьма покладистый. А Романза не покладистый. Романза вольнолюбивый и добрый, а он бросил парнишку на пляже, обидев…
— А любовь имеет звучание? — спросил он.
Данду улыбнулся:
— Любовь — это не звук. Это деяние.
Хорошо, что он и это знал.
— Значит, услышать любовь нельзя?
— Ну, я бы не дал руку на отсечение, — задумчиво произнес Данду. — О! Уши прочистились! Так-то лучше! — Во дворе появилась старенькая служанка с подносом, на котором стояли вино и вода. — Это Жуазин, — представил ее Данду. — Живет с нами целую вечность. Прямо как мать, правда, Жуазин?
Та улыбнулась и налила в бокал хорошего белого вина. Завьер по цвету вина понял, что оно дорогое. Подобающее. Для него, в неприлично замызганной рубахе, так и не принявшего душ после страстного общения с Дез’ре.
Ну что ж. Сегодня он уж точно больше никого не трахнет.
— Данду, я не уверен, что буду готовить еду для завтрашней свадебной трапезы.
Данду навострил уши. Казалось, еще миг — и у него появятся кошачьи усы и он оскалит клыки.
— Но… — Он криво улыбнулся. — А как же объявления по радио и ритуальный обход? Все эти рассказы? И все те плоды, который ты намеревался собрать?
Завьер кивнул на валявшуюся на земле потертую сумку.
— Они здесь.
Данду удивленно поднял брови.
— А что там?
— Шипы со вкусом розы. У меня во дворе маринуется козья туша. — Он попытался улыбнуться. — Думаю, я мог приготовить тебе котелок бульона мужественности.
Юноша заметно вздрогнул.
— Считаешь, мне нужна эта штука?
— Да я пошутил.
Данду сел на землю и снова встал. Жуазин нервно посмотрела на него.
— Извини, радетель. Значит, ты не будешь готовить? Или будешь… но что именно? Козу? И… шипы?
Мотылек мальчишки-рыбака весь день ждал его решения: или примет, или нет. Поразмыслив, он решил все-таки его принять. В эту годовщину. Это желание для него было способом устоять на ногах. Сейчас же он чувствовал себя как листва, шуршащая в закатном бризе, срывающаяся с веток и несущаяся прочь.
У Данду был такой вид, словно его поколотили.
— Понимаю, ты разочарован, — заметил Завьер.
Данду опять сел и вскочил как ужаленный.
— Думаешь, мне так уж важна эта дурацкая еда? Сейчас это меньшее, что меня волнует! Я уже был близок. А тут ты, радетель, приходишь и меня отвлекаешь.
— Близок к чему? — удивился Завьер.
Жуазин положила руку на плечо Данду, но он, похоже, этого даже не заметил.
— Как думаешь, мужчина может быть слишком деликатным? — Юноша не стал ждать ответа на свой вопрос. — Мои маленькие кузины, моя бабушка, все наши служанки, вот и Жуазин, все мне говорят: не торопи ее! И вот я сижу тут, жду, пытаюсь ее услышать, чтобы по крайней мере знать, где она и что с ней все в порядке. Когда она ходит по полу, издает такой тихий звук: та-ка-та-ка-та — как козленок копытцами. Она говорит, чтобы я не называл ее козой, но ничего в мире больше так не звучит — как топот Сонтейн и козленка. Но из-за меня наш брак закончился, даже еще не начавшись. — Его глаза сердито сверкнули. — Так как считаешь, мужчина иногда может быть чересчур деликатным?
— Я…
— Мой внутренний голос говорит мне: пойди и найди ее! Но все женщины вокруг твердят: сиди тихо! Она обязательно придет на собственную свадьбу. Ты думаешь, я женюсь на женщине только потому, что на завтра назначена дата нашей свадьбы? Да пусть оно все горит огнем, вместе с этими дурацкими выборами ее отца! — Он уперся руками в бока. — Ну и?
— Так в чем вопрос?
Завьеру хотелось улыбнуться в ответ на благородное негодование юноши, но тогда Данду наверняка растратил бы остатки самообладания.
— Как ты думаешь, иногда мужчина может быть слишком деликатным? — отрывисто повторил Данду.
— Конечно.
— Да! Я ведь счел, что Сонтейн несправедлива ко мне, когда она меня отругала. Эта штука оказалась такой скользкой! — Он повернулся к старой служанке. — Радетель не собирается ничего готовить для дурацкой трапезы. И знаешь, что я об этом думаю, Жуазин? Я думаю, для меня настал решающий час. Передай папе, что я ушел на поиски своей женщины!
— Но мисса Данду… ты не должен покидать этот двор до свадьбы, боги будут оскорблены!
— Радетель знает богов лучше, чем мы с тобой, вместе взятые. Ты бы и сам так поступил, а, радетель?
— Я же не знаю, в чем дело.
— Я ее потерял! — рявкнул Данду. — Вот так-то!