И больше вам скажу. Мы знаем случаи, когда Господь щадил города за одного праведника — не за десять, а за одного праведника. И у меня есть ощущение, что Россию до сих пор все-таки щадят, потому что по своему нынешнему моральному состоянию, по состоянию этой массы, особенно если почитать радикалов, она, конечно, заслуживала по всем божеским и человеческим параметрам такого пересоздания, переучреждения, как это теперь называется. А тем не менее — праведников в России очень много. Я знаю массу людей, которые удивительно честны, трудолюбивы, ответственны, достойны, гениально одарены. Я не знаю, может быть, это просто Господь меня тоже так щадит, но я окружен, вообще говоря, очень хорошими людьми. Их очень много.
А наоборот — все люди не очень хорошие или чем-то для меня подозрительные, которые меня в изобилии окружали в разное время, они благополучно отсеиваются. Вот их очень много отпало после 2014 года. Они заменились другими, более качественными. Но тех, кого отнесло от меня, я, конечно, не особенно жалею. Жалеют в основном почему-то они. Они все время страдают, как-то плачут, ярятся, говорят про меня гадости странные какие-то. Ну, ничего не поделаешь, отвергнутая любовь — это вообще страшная штука. Люди и не такое вытворяют.
Но я хочу сказать, что окружен я все-таки в основном людьми очень достойными. Сказать, что они заслуживают ту власть, какую имеют? Нет, не заслуживают, конечно. Это Господь нас испытывает для чего-то, это он нам посылает такие вот интересные варианты. Я не думаю, что народ России, сама Россия — с ее историей, с ее природой, с чем хотите — этого правительства заслуживает. Давайте смотреть все-таки на историю как на некий процесс, имеющий цель, а не как на процесс, имеющий причину. История происходит для чего-то, а не почему-то. Ну, во всяком случае таков, по-моему, религиозный взгляд на нее, который я тоже разделяю. И у меня есть ощущение, что Россия должна к чему-то прийти, а не наказывается за какие-то грехи. Вот такие надежды, собственно, питаю я. И не знаю, покажется ли вам мой взгляд более оптимистическим. Хотелось бы надеяться, что да.
Услышимся через три минуты.
РЕКЛАМА
Продолжаем разговор. Еще я поотвечаю на почту.
«Не кажется ли вам, что вся суета вокруг Трампа задумана только для того, чтобы существенно ограничить власть президента США? Мне кажется, что примут еще не один ограничивающий президентские полномочия закон, а затем со спокойной совестью выбросят Трампа пинком вместе с его колхозной семьей, — ну, как-то уж вы совсем к его семье суровы, Ира. — Очень уж в ногу идут товарищи — что демократы, что республиканцы».
Ира, я не думаю, что это чья-то политическая воля. Я вообще не конспиролог. Но то, что это объективный процесс — ограничение власти частного лица, — да, безусловно, это так. И думаю, что во всем мире это будет так, потому что… Помните, как замечательно сказано в фильме «Звезда пленительного счастья» (по-моему, в лучшем фильме Мотыля): «Мы для того и начали, мы для того и восстали, государь, чтобы судьба страны зависела не от ваших минутных капризов». Это великие слова, после которых Василий Ливанов в роли Николая Первого произносит с великолепным спокойствием: «Заковать в железо. Содержать как злодея». Вот эта реплика Волконского наиболее для государя невыносима, потому что посягательство на личную власть — это уже посягательство на божественную волю.
«Вы никогда не высказывались о социальной фантастике одного из моих любимых авторов — Итало Кальвино. Возможно, он вам неинтересен. А нам было бы интересно ваше универсальное мнение».
Ну, видите ли, Итало Кальвино, Артем, была мне всегда его личность интересна в связи с одним романом — «Если однажды зимней ночью путник». Интересна она мне была в связи с тем, что там стартовый замысел довольно похож на замысел «Квартала», но он ушел в совершенно другую сторону. И в результате книга, главным героем которой является читатель, осталась ненаписанной. Хотя как раз сейчас английские переводчики «Квартала» меня спрашивали в этой связи: как я отношусь к Итало Кальвино? На меня совершенно не повлияла эта книга, потому что я ее прочел уже тогда, когда «Квартал» был придуман. Прочел специально для того, чтобы проверить, нет ли совпадений. Совпадений нет.
Потому что Итало Кальвино, с самого начала обращаясь к читателю, очень быстро отказывается от этой идеи — провести его по разным кругам, и начинает излагать совершенно другую, довольно темную конспирологическую историю о том, как читатель и читательница находят обрывки девяти спрятанных романов, названия этих романов обнаруживают странное сходство и образуют общую фразу: «Если однажды зимней ночью путник, глядя с большой высоты и не убоявшись головокружения, посмотрит на залитую лунным светом равнину, пересечение линий около какой-то разверстой ямы, то не задастся ли он вопросом: что меня ждет?».
Это все интересно, таинственно, забавно. Забавны вымышленные государства там, вымышленная тоталитарная латиноамериканская страна, в которой происходит действие одного из этих девяти фрагментов. Забавна вымышленная, точнее, существовавшая недолго в Европе другая страна. Все это очень по-своему увлекательно. Но я боюсь, что эта вещь чересчур раздергана, чтобы быть страшной и таинственной.
Хотя очень многие из нее идеи — ну, слишком густо и слишком, может быть, хаотично в ней выраженные — они вдохновляли такие книжки, как, скажем, «S» Джей Джей Абрамса или, допустим, какие-то произведения… «Why Come to Slaka?», или «Обменные курсы» вот этого Малькольма Брэдбери, замечательного однофамильца фантаста. Малькольм Брэдбери вообще мне кажется очень хорошим прозаиком. Наверное, не без влияния Итало Кальвино он работал. И многие работали. Но сам Итало Кальвино от этого не делается более читабельным.
К сожалению, я не читал у него вот эту трилогию — «Барон на дереве» или «Раздвоенный виконт»… Третью не помню книгу. Это все прошло мимо меня. Но Итало Кальвино — замечательный прозаик. Особенно мне нравится то, что он вышел из Компартии Италии после событий в Венгрии 56-го года и резко пересмотрел отношение свое к предыдущему опыту. Нравится мне, кроме того, что он воевал в отряде гарибальдийцев. Вообще человек чрезвычайно интересный и мало проживший. Итало Кальвино — один из любимых писателей Бродского, кстати.
Вот вопрос англоязычный. В нем спрашивают о моем отношении к двум американским авторам — Генри Джеймсу и Эдит Уортон.
Видите ли, насчет Генри Джеймса я готов признать скорее бедность своего вкуса и какую-то неразвитость. Но боюсь, что я мог бы повторить суждение Джека Лондона: «Черт побери, кто бы мне объяснил, что здесь происходит?!» — когда он отшвырнул книгу, не дочитавши десятую страницу, и бросил ее прямо в стену.
Генри Джеймс написал, на мой взгляд, одно гениальное произведение. Легко догадаться, что это повесть «Поворот винта». Это первое произведение с так называемым ненадежным рассказчиком, где мы, воспринимая события глазами безумной, по мнению автора, гувернантки, готовы уже заподозрить существование призраков. Я должен вам признаться, что я стою на стороне и вообще на точке зрения ненадежной рассказчицы. Для меня более убедительной является та версия, которую излагает она. Ну, давно сказано, что версия сумасшедшего всегда более логична, потому что в жизни ничего не бывает логично; логично все бывает в теории заговора.
Ну, вот самое популярное, наверное, в мировой литературе произведение с ненадежным рассказчиком, во многом сделанное, конечно, по лекалам Генри Джеймса, — это «Pale Fire» («Бледный огонь») Набокова. Очень люблю этот роман, высоко его ценю. Думаю, что это лучшая книга Набокова. И там действительно версия событий, которую излагать Боткин, считающий себя Кинботом, она более логична, нежели объективная истина. Конечно, приятнее думать, что Джона Шейда застрелил не случайный убийца, а что это роковой убийца Градус, пойманный… то есть позванный убить наследного принца Кинбота из Земблы. Конечно, несчастный Боткин с его дурным запахом изо рта и с его одиночеством, и с его гомосексуализмом, и с его вообще странными фантазиями, он вызывает гораздо больше сочувствия, чем академический поэт, правильный американец Джон Шейд. И хочется верить, что Шейд был убит вместо Боткина, и что вся наша жизнь — это не пестрая пустота, как у того же Набокова в рассказе «Королек», а совершенно глубоко осознанное такое, даже божественное переплетение сложных линий. Но ненадежный рассказчик, к сожалению, неправ.
Точно так же и в «Повороте винта» очень соблазнительно думать, что дети действительно находились в плену ужасных наваждений и что два призрака, два привидения действительно им виделись на озере, на сторожевой вышке, еще где-то. Почему мне приятна эта версия? Печальную вещь скажу, но дело в том, что дети не только ближе к смерти, как писал Мандельштам («Мы в детстве ближе к смерти, чем в наши зрелые года»), но они ближе и к пороку, и к преступлению, у них плохо с милосердием. Они просто в силу молодости, неразвитости очень часто жестоки. И вот образ этих страшных детей, которые мучают гувернантку и которые находятся в союзе с силами зла, если угодно, он просто художественно более убедителен, чем история про безумие гувернантки. Хотя, конечно, я понимаю, что это она во всем виновата. Ну, она такая очаровательная героиня, и так мне хочется быть на ее стороне… Кстати, все экранизации «Поворота винта», особенно фильм конца пятидесятых (я точную дату сейчас не вспомню), все экранизации очень удачные. Это хорошая вещь, страшная, замечательно придуманная.
Что касается остальных сочинений Генри Джеймса — они мне всегда казались дико многословными. Вот это стиль такого плетения словес. Не знаю, «Washington Square», наверное, наиболее все-таки динамичное из его произведений. Ни «Женский портрет», ни «Крылья голубки» я никогда, грешным делом, не мог дочитать до конца.
Что касается Эдит Уортон. Наиболее известный ее роман — а именно «Век невинности» — он сейчас, конечно, больше всего известен по замечательной экранизации Скорсезе, а не потому, что это первый женский роман, удостоенный Пулитцеровской премии. Это очень хорошая книга. При первом чтении она мо