А, совершенно верно, «Цвет граната» — «Арменфильм». Авторское название — «Саят-Нова», вы правы совершенно. Юра, вы всегда удивительно точные даете комментарии, спасибо вам большое.
Как раз фильм Инны Туманян — это довольно глубокое исследование не просто проблемы, кстати, тоже коррупционной (это фильм по сценарию Юрия Щекочихина), но это прежде всего исследование возможностей документальной, такой псевдодокументальной манеры. Инна Туманян — она ведь вообще начинала как документалист. Ее первая работа, помимо короткометражки «Завтраки сорок третьего года» в альманахе «На полпути к Луне» (тогда же это все легло на полку), но она еще снимала документальные новеллы в фильме своего учителя Михаила Калика «Любить…». И вот Александра Меня первой сняла она. А когда все это вырезали из фильма, эти три коробки с пленкой лежали у нее под кроватью. Она спасла для нас кадры молодого священника, тогда еще почти никому не известного отца Александра Меня. И теперь в картине, слава богу, это все восстановлено, потому что Калик приехал, перемонтировал фильм и вернул ему первоначальный вид, уже из израильской эмиграции вернулся. «Любить…» — великий фильм. И мне кажется, что в этом-то и есть зерно тогдашней его манеры — художественная новелла и документальные вставки.
«Комментарий к прошению о помиловании» не был бы такой страшной, такой надрывной, действительно выматывающей душу картиной, если бы не эта подчеркнутая объективистская манера съемки. И вот мой любимый эпизод из фильма, когда человек, которому завтра садиться, ходит по Арбату и слушает песни (по Арбату тогдашнему, раннеперестроечному). Вот помните, когда девочка поет: «Матушка моя, что во поле пыльно?». Это три минуты нечеловеческой тоски, совершенно слезного надрыва. Так эту девочку просто Туманян нашла на Арбате, это реальная девочка. Туманян вообще говорила очень просто: «Хочешь снимать кино? Действуй, как неореалист: взял камеру и пошел в толпу». Она действительно за крошечные деньги и очень быстро сумела снять эту картину. Она пошла на улицы и там снимала. И отсюда поразительная достоверность. При том, что актеры там настоящие — например, Вилькина.
«В чем идея фильма «Турецкое седло»?»
Разыков, постановщик этого фильма (которому я, пользуясь случаем, передаю горячий привет), действительно снял удивительный фильм. Он не вписывается ни в советскую чернуху «в мире животных», такую постсоветскую, ни в «фельдшер клизму пропил». Это довольно такое поэтическое кино.
Во-первых, великий актер Маслов, который сыграл там, я думаю, лучшую роль из всего, что я за последнее время видел, из мужских ролей по крайней мере. Поразительно, что фильм был на «Кинотавре» награжден только за музыкальное решение призом Таривердиева. На самом деле, конечно, роль Маслова — это… Знаете, он там такой страшный! Это фильм о «топтуне», о гэбэшнике. И я, в общем, боялся. Это редко со мной бывает. Я побоялся после фильма подойти к нему и поблагодарить, потому что я подумал: а что, если он правда такой? Понимаете? Вот настолько он органичен! Ну, как Кенигсон у меня долгое время ассоциировался только с Иудушкой Головлевым, и я поверить не мог, что он добрый, что он рубаха-парень, что он выпивоха, что он такой. Я видел зверя, злодея. Это по глубине проникновения что-то очень страшное. И я не знаю, чего ему стоила эта роль.
Ну, Олег, а как вам объяснить смысл картины? Ее, так сказать, не все поняли при первом просмотре. Ну, понятно, что черно-белые фрагменты — это то, что ему представляется, а не то, что есть. А смысл этого фильма… Я не буду спойлерить сюжет, но смысл… Там, понимаете, мне кажется, поймана довольно точная коллизия. Сейчас я объясню. Эта коллизия редкая, она в искусстве еще не имела прямого отражения. Ну, там идея вот в чем.
Вот взят человек системы, который служит этой системе, который ей целиком принадлежит. У таких людей, как правило, есть в душе какой-то закуток, в котором еще живо что-то человеческое. И вот они, как этот любит музыку, так эти сотрудники тайной полиции, спецслужбисты, «топтуны» — они что-то любят. Иногда это цветы. Иногда это аквариумные рыбки. Иногда это собственные детки (вы не поверите, бывает и такое). Ну, вот это фильм о том, что по страшной логике и характера, и профессии это свое «муму» они обречены убить — ну, как Герасим убил свою Муму — вот то, что в них живет в единственном, чистом, незамаранном закутке души. Это коллизия очень частая для людей охранительного свойства. Именно это они обязаны уничтожить, понимаете, обречены на это, потому что вся логика их жизни ведет к полному вытаптыванию, в том числе к вытаптыванию самих себя.
Я не буду пересказывать, как это сделано. Поверьте мне, что сделано очень хорошо. Вообще, если у вас будет возможность посмотреть фильмы Разыкова… Да любые — хотя бы и «Стыд», замечательная картина, «Оратор», замечательная картина. Но вот «Турецкое седло» — она какая-то самая горькая, что ли, понимаете, самая невыносимая по атмосфере. Она такая какая-то слезная! Понимаете, вот она тоже о том, как зверь может быть жалок. Знаете, на что это немножко похоже? Вот где эта коллизия впервые есть? Вот Малюта Скуратов у Алексея Толстого в «Князе Серебряном» — он зверь законченный, у него душа волосом поросла, но он страстно любит своего сына, своего сынка и становится причиной его гибели. Потому что вот эти ребята — они всегда убивают то, что любят, они не могут не убивать. Это такой печальный закон.
«Уважаемый Дмитрий Львович, пожалуйста, поблагодарите в эфире добрых и преданных своему делу женщин, которые помогли (и продолжают помогать) мне собрать все прижизненные газетные и журнальные публикации Новеллы Матвеевой (с 50-х годов). Это библиографы Чебоксарской республиканской библиотеки: Серафима Мефодьевна Егорова и Анжелика Валерьевна Аверкиева, заведующая сектором мытищинской библиотеки имени Кедрина,— замечательная библиотека, кстати, Юра, да, я ее знаю,— Татьяна Вячеславовна Носенко, а особенно низкий поклон Альбине Егоровой — учителю словесности из Чебоксар, которая с любовью к Новелле Николаевне и русской поэзии в сообществе артистов, поэтов, музыкантов и филологов «Живое слово», организует в Чебоксарах встречи с актёрами, художниками и поющими поэтами».
Да, дорогие женщины, вам от меня тоже огромное спасибо за то, что вы создаете корпус всех прижизненных публикаций Новеллы Матвеевой. И вам, Юра, конечно, огромное тоже спасибо за то, что вы делаете это и присылаете. Я со своей стороны могу вас порадовать: я нашел сборник «Жасмин», он у меня действительно есть. Я вам его, правда, не смогу передать в ближайшую неделю, но мы созвонимся-спишемся, и я вам обязательно перешлю.
«Продолжайте ваше дело, не слушайте хейтеров».
Спасибо, дорогой, я постараюсь.
«Чтобы внести немножко разнообразия в диалог, хотелось бы узнать ваше мнение о творчестве великих японцев прошлого века — Куросавы, Кобаяси, Одзу. Есть ли у вас любимые? Недавно открыл творчество Кобаяси, разглядел в нем настоящего бунтаря. Считаете ли вы, что творчество кого-либо из вышеперечисленных открыло глаза послевоенной Японии и наметило вектор развития?»
Ну, Одзу я очень люблю. У меня к Куросаве отношение довольно сложное, понимаете, потому что самые доступные его картины я люблю — ну, такие как «Ворота Расемон», понятное дело. В остальном он… Даже «Семь самураев» мне кажутся несколько все-таки скучноватыми по сравнению с «Великолепной семеркой». Я не настолько знаю Куросаву… «До-дэсу-ка-дэн» я никогда не мог досмотреть до конца, не отрываясь. Мне кажется все-таки, что это скучная картина — при том, что я очень Куросаву люблю.
Но по-настоящему я люблю, конечно, Одзу. Ну, понимаете, Одзу ведь очень странный на самом деле режиссер. Он в «Токийской повести», которая регулярно совершенно попадает во все лучшие картины и во все обзоры, он, как мне кажется, все-таки… Ну, это тот минимализм благородный, который я очень склонен уважать, но тем не менее он души моей по-настоящему не трогает. Вот это какая-то такая странная особенность моя — вот я люблю максимализм во всем. А минимализм Одзу… Там есть трогательные до слез куски. И там замечательная манера съемки — точка съемки всегда выбирается (вы знаете этот знаменитый прием) чуть ниже, поэтому герои несколько как бы вырастают над обыденностью. Но все равно Одзу при том, что я четко понимаю его величие, он вот так глубоко меня не трогает.
А кого я люблю — так это Имамуру. И больше всего я люблю «Легенду о Нараяме». Я «Легенду о Нараяме» когда-то посмотрел по телевизору в Японии, там была у меня короткая поездка студенческая. Ну, может быть, как-то наложилось эта ситуация. Я очень одиноко себя там чувствовал, совершенно чуждый мир. Ну, я так плакал, этот фильм смотря! И вся знаменитая грязь в этой картине, все эти натуралистические сцены меня не трогали абсолютно, а смотрел я только эту историю сыновней любви ужасной, историю с матерью. «Легенда о Нараяме» — это один из моих самых любимых фильмов. Потом я «Угря» посмотрел, тоже неплохая картина. Но Имамуру я люблю главным образом за эту мучительную легенду, отличную совершенно.
Ну и конечно, я люблю Нагису Осиму. Понимаете, там все-таки… «Коррида любви» (она же «Империя чувств») — это, действительно прав Разлогов, один из этапнейших фильмов в мировой истории. Он правильно как-то сказал: «Когда этот фильм называют классикой, этапным, очень многие не верят, не понимают. А надо понимать, потому что это действительно один из величайших фильмов мирового кино».
«Как вы относитесь к анонсированному фильму о Цое?»
Не знаю. Я желаю Кириллу Серебренникову всяческого здоровья, счастья и удачи. Я надеюсь, что в этой истории рано или поздно все акценты будут правильно расставлены и обвинения с него сняты, а этот кафкианский абсурд с неснятыми фильмами и непоставленными спектаклями, который на самом деле существует реально, все это на самом деле закончится благополучно; и мы будем ужасаться, среди какого абсурда мы живем. Я очень надеюсь, что все это закончится.