ания. Их тела ведут себя умнее и сложнее, нежели их души.
И любовь, она всегда позволяет стать взрослее, ничего не поделаешь. Она выпрямляет, удлиняет человека, как-то его заставляет, школьника, вырастать над собой. И поэтому, конечно, она еще безмерно расширяет диапазон его и эмоции. Поэтому для меня это такая метафора взросления, которая случилась со страной в советском Серебряном веке.
Кстати, обратите внимание, что и русский Серебряный век был весьма падок на такие истории именно о подростковой любви, как «Бездна» Андреева или масса таких же историй, например, у Сологуба, который просто, вплоть до педофилии, до обвинений в педофилии здесь, значит, доживал. И, конечно, история Набокова, история Лолиты, она тоже вписывается. Один из романов русского Серебряного века, просто один из последышей русского Серебряного века, роман, задуманный, между прочим, еще в тридцатые годы, судя по «Волшебнику». Так что проблема эта для эпох великих переломов, к сожалению, типична. Видимо, это такой один из довольно важных инвариантов.
Поправляет меня Юра насчет того, что я Калиостро назвал этим самым, Монте-Кристо. Да, конечно, Калиостро, естественно.
Значит, просят Горина — Горин обязательно. Но «Рудольфио», который вы, Саша, указали, — это не Горина рассказ. Вы не поверите, но «Рудольфио» — это рассказ Валентина Распутина. В это поверить сейчас совершенно невозможно, но начинал он с городской истории о любви. Хотя, может быть, вы имеете в виду просто, что «Рудольфио» — это еще одна история о детской влюбленности. Тогда да, тогда безусловно. Рудольф, городской житель, и таинственная девушка Ио, такая немножко похожая, может быть, на молодую поэтессу из бунинского «Генриха». Такая круглолицая, романтическая, удивительная. Да, тоже, может быть, это такая повесть о преждевременном созревании.
«Что вам дают беседы с таким неталантливым человеком, как Шахназаров?»
Слушайте, дорогой мой, вы сначала снимите такой фильм, как «День полнолуния», а потом мы будем говорить, кто талантливый, кто нет. Меня как раз безумно интересует, каким образом талант, огромный талант Шахназарова сочетается с некоторыми его убеждениями. Его убеждения частично, в частности отношения к советскому проекту, совпадают с моими, а частично кардинально не совпадают, и мне интересно с ним спорить.
Но мне интересно с ним говорить еще потому, что он один из моих любимых писателей. Понимаете, он написал «Молодые дирижабли», он написал «Курьера», он написал сценарий «Дня полнолуния», вместе с Бородянским, по-моему, которым мне представляется идеальным. А уж что говорить о «Палате № 6», когда он в манере мокьюментари сумел экранизировать этот рассказ божественный, и сделал это, на мой взгляд, так, что Чехову бы очень понравилось. Это жестокая экранизация, если бы это делал не Шахназаров, сколько было бы воплей о русофобии.
Да что вы, какие разговоры? Он колоссально умный, озорной, изобретательный режиссер, у нас с ним общий кумир — Бунюэль. И мне страшно интересно всегда с ним разговаривать. Именно мне интересно, каким образом человек, наделенный таким талантом, может иногда высказывать такие вещи, и каков его путь в эту категорию лоялистов. Там «крымнаш» категория, как мы знаем, довольно широкая, и туда приходят разными путями. Но ведь Шахназаров идет и дальше: он ходит на публицистические ток-шоу. И зачем он туда ходит? Конечно, с ним ужасно интересно говорить, точно так же, как его смотреть.
Это, знаете, очень легкая история — объявить человека неталантливым. Но если он делал до этого волшебные вещи, как делала их когда-то Юнна Мориц, например, в семидесятые годы, интересно посмотреть, каким образом эта эволюция происходит. Кстати, Новелла Матвеева не перестала делать волшебные вещи даже тогда, когда писала стихи против НАТО, совершенно, на мой взгляд, ей не удававшиеся, или там про оппозицию и контру. Но это не мешало мне при виде ее всегда испытывать священный трепет, это такая вещь. Да, вы правы, Саша, это вы насчет детской любви уточнили, да.
«Что вы можете сказать о Елене Соловей? Передайте ей привет, с огромной любовью и уважением из Донецка».
Передаю с радостью, особенно мне приятно, что у меня есть в Донецке свой слушатель. Я вряд ли ее увижу в ближайшее время, но он чудесен — в смысле она чудесна и чудесен ее упомянутый вами фильм, и «Раба», и «Семь невест», да много. Вообще, когда она впервые появилась, она сразу подчеркнула, по-моему, абсолютное отличие своей героини от себя. Что она, что Лебле — это две женщины, которых в жизни, в быту, совершенно невозможно принять за актрис. Создает она эти магические образы по-прежнему безупречно. Мне очень жаль, что она больше не работает в кино.
«Недавно я прочла несколько рассказов Горенштейна. «Искупление» потрясающая вещь, спасибо вам за эту рекомендацию. Какую параллель Горенштейна вы бы видели в американской литературе?»
Совершенно очевидно, Гэддис. И, кстати говоря, об этой параллели я писал в предисловии, но эту часть его сократили, потому что он вышло великовато. Гэддис — человек, говорящий людям очень неприятную правду, может быть, несколько смягчившийся в старости. Но вот «Carpenter’s Gothic», эта такая сельская, деревенская готика, «Деревянная готика», роман про этого писателя, в доме которого живут молодожены, жестокая такая книга о невыносимости всех для всех. Потому что «не надейся в мире ничего улучшить, надейся не испортить» — это моя любимая цитата.
Вообще Гэддису присущ такой крайний скепсис относительно человеческой природы, тяга к циклопическим объемам. Два главных его романа, «The Recognitions» и «J R», они не зря называются с легкой руки Франзена самым сложным чтением в американской прозе. И для меня оно не было особенно сложным, для меня, наверное, Марксон был сложнее как-то. Потому что там надо и еще и понимать, с чего вдруг автор такое пишет, оно не так сложно по языку, но сложно очень по мысли. А Гэддис как-то, может быть, он совпал тогда с моей мизантропией, но из всех параллелей Горенштейна, это, по-моему, единственно возможная, наиболее убедительная.
«Возвращать ли мне бывшую, но еще такую любимую? Или смириться, принять себя как лузера, растоптать мужское человеческое достоинство, ждать подачек от судьбы? Я ненавижу равнодушные советы из области «забей, найдешь еще не одну и лучше».
Саша (это другой Саша, тоже из постоянных слушателей), понимаете, любой совет здесь будет глуп. Но, пожалуй, самую точную фразу услышал я от своего тогдашнего командира в части. У нас хорошие были отношения с этим командиром. И тогда старший лейтенант, впоследствии капитан, а сейчас известный довольно петербургский предприниматель, Валерий Александрович Бельский. Если вы меня сейчас, Валерий Александрович, слушаете — я знаю, что иногда слушаете — я ту вашу фразу тридцатилетней давности помню очень хорошо.
Я с этим командиром бывал довольно откровенен, в частности, когда мы вместе заступили в наряд, я ПДЧ, а он дежурным по части. И я как-то во время дежурства ему сказал, что я думаю, следует ли мне с моей девушкой тогдашней — она сбежала, потом вернулась — следует ли мне возобновлять эти отношения. Он сказал: «По-моему, никогда склеенная чашка не будет прежней, она всегда будет пропускать кипяток — ничего не выйдет».
Оно действительно ничего не вышло, но через семнадцать лет. Потому что эти отношения в той или иной форме, приступами, так, туда-сюда, они продолжались, возвращались. Я массу стихов написал этой девушке, думаю, что не очень плохих. А Бродский когда-то сказал, что удачными отношениями можно назвать те, с которых удалось стрясти хотя бы один стишок. Здесь мне фактически целую книгу удалось стрясти, и я об этом не жалею.
Конечно, я благодаря этой девушке пережил много очень неприятных минут, и в конце концов это все кончилось окончательным разрывом. И я думаю — господи, как я мог это тянуть и терпеть так долго? Потому что там уж… Правда, к ее оправданию можно сказать, что она, так сказать, искренне, по-человечески всегда увлекалась. Это не было сознательным желанием меня помучить, это было таким особым свойством темперамента. Но мне-то от этого было не легче, и я очень был счастлив, честно говоря, когда это все завершилось.
Но тут надо решать, если вам хочется очень сильно вернуть эти отношения, то возвращайте. Тут надо думать не о достоинстве, а о том, насколько вы с ней счастливы и без нее несчастны. Иногда можно поступиться достоинством ради любви, бывают такие ситуации. Вы, конечно, ничего не спасете, и отношения никогда не будут прежними, и ничего у вас хорошего не получится. Но несколько раз вы будете счастливы, и ладно.
Это же, понимаете, я все ссылаюсь на того же Гэддиса, который в последнем своем романе «Agapē Agape» приходит к выводу, там умирает от рака художник, и думает: «А вот сейчас критерии качества утрачены — утрачены и в музыке, утрачены и в отношениях». И, пожалуй, стоит признать существующим, и вообще стоит признать хорошим только те моменты, когда ты был счастлив. Это единственный критерий счастья — радость.
Если вас радует она, то ради бога. И зачем вы тут пишете, что у других все получается? А чего вам думать про других, собственно говоря? Другие умирать будут тоже в одиночестве, каждый умирает в одиночестве, и каждый будет спрашивать с себя, а не других. Поэтому поступайте так, как вам диктует душа — или не душа, а может быть, либидо, оно тоже иногда дает очень верные подсказки.
«Загадочен для меня фильм Миндадзе «В субботу». Почему герой не может убежать от очага мировой катастрофы?»
Потому что куда же ты убежишь? Тут мир рушится, катастрофа там именно такого эсхатологического порядка. Но и потом он же пытается с этой девушкой своей убежать, девушка не хочет убежать, все корни его держат. Куда ты убежишь от Родины? Там потрясающий образ этой Родины-матери, которая, помните, танцует в обнимку с двумя мужиками в финале на свадьбе. В том-то и дело, что бегство… И надо вам сказать, что гениально сыграно это все. Там Шагин работает так в этой картине, как не удавалось ему нигде. И кстати, если вы меня сейчас, Антон, слышите, я вас считаю лучшим акт