материал. Не говоря уже о том, что средний возраст педагогов зашкаливает. Педагогическое образование за последнее время очень пострадало. И мне представляется, что при таком отношении к школам и школьникам невозможно добиться адекватного образования.
Мне скажут: «А как же вот «Боулинг для Колумбины»? А как же «Колумбайн»? Там что, тоже было плохо в школе?» Конечно, плохо. Если школьник пришел в класс и начал стрелять, и учитель не распознал в нем ни суицидальных, ни садических наклонностей, то, конечно, виноват в этом и учитель, который часто очень становится именно первой жертвой. Фильм «Училка» на самом деле довольно точен. Поэтому…
Понимаете, в чем еще проблема? Вот говорят: «После ивантеевской истории мы будем контролировать записи детей в соцсетях». В России обычно две реакции на любое ЧП — запрещать и контролировать. Ну, они запретят, допустим, детям писать в соцсети или, нарушая их гражданские права, будут читать то, что они пишут в дневниках. Допустим. Я это допускаю. Пусть будут взламывать детские страницы в Facebook. Это не то что безнравственно, это безрезультатно, понимаете, потому что они найдут на чем писать. Я всегда в таких случаях вспоминаю гениальную анонимную эпиграмму в переводе Маршака:
У старого Отто три юные дочки.
Они написать не умели ни строчки.
Отец запретил им перо и тетрадь,
Чтоб писем любовных не стали писать.
Но младшая деда поздравила с внучкой:
Писать научилась она самоучкой.
Понимаете, они научатся писать самоучкой, будут переписываться на стенах, будут переписываться, как Маша с Дубровским, через дупло. Это совершенно не проблема. Вы не запретите детям играть в опасные игры. Вы должны работать с ними, взламывая не их страницы, а проникая в их внутренний мир, и проникая не со взломом, а достаточно деликатно. Можно победить суицидальные группы в Интернете, запретив Интернет. Нельзя запретить подросткам играть в опасные игры. Поэтому пока у нас не будет революции в образовании, пока наше образование не станет таким же, каким оно постепенно, очень медленно становится в лучших школах Москвы, нам ни о каком возрождении нации говорить нельзя.
Но у меня есть такое ощущение… Может быть, провинциальные педагоги меня немедленно поправят, написав мне письмо, вдруг это совершенно не так. Но у меня такое ощущение, что от страны хотят оставить витрину в виде нескольких городов-миллионников, а все остальное, как мне кажется, с их точки зрения, должно просто тихо вымереть. И вот с этим я категорически не желаю мириться, потому что… Мне один олигарх когда-то сказал: «Бессмысленно поддерживать то, что не стоит само». А вот я считаю, что как раз осмысленно поддерживать только то, что не стоит, потому что то, что стоит само, оно и так не плохо себя чувствует. Нужно поддерживать и образование, и культуру, и науку, и все что хотите. Потому что пока вы не будете заниматься непрагматическими вещами, у вас ничего не получится с самой отъявленной прагматикой.
Как замечательно показал Чуковский уже в своей статье, в 22 года написанной: «Все, что делается ради прагматики, приводит к катастрофе. Все, что делается ради абстракции, приводит к результату». Как он это формулировал: «Пишите бескорыстно — за это больше платят». Поэтому проблема Ивантеевки будет решена тогда, когда население России перестанет считаться балластом, когда о необходимости просвещения вспомнят. Потому что задача власти, правильной власти — это не пересидеть срок, не избраться, не добиться рейтинга. Задача власти — добиться реального подъема нравственности, добиться создания нового населения, потому что население — это главный человеческий капитал. Капитализация страны — это не сколько она стоит, а это сколько она понимает, умеет и думает. Вот поэтому, пока у нас не появится власть, заинтересованная в качестве населения, а не в его неуклонном снижении, тогда у нас и не будет таких инцидентов, как в Ивантеевке.
«Насколько значимо поэтическое наследие Анатолия Мариенгофа?»
Андрей, на мой взгляд, гораздо менее значимое, чем прозаическое. Роман «Циники» — хороший. Стихи — так себе. Шершеневич вообще никуда, по-моему, не годится.
«Если представить гипотетическую ситуацию, что некто захочет почитать первоклассную советскую научную фантастику и обратится к вам за советом, на каких авторов вы ему порекомендуете обратить внимание (за исключением титанов Стругацких, разумеется)?»
Только что умер Владимир Пирожников, писавший очень интересную, хотя и, может быть, тяжеловатую повесть «На пажитях небесных». Александр Мирер — «Дом Скитальцев» и «У меня девять жизней». Ну, «Дом Скитальцев» — классика. Севе́р Гансовский — в особенности, конечно, «Полигон» и «День гнева», «Стальная змея». Безусловно, Александр Шаров и прежде всего «Остров Пирроу». Владимир Михайлов, конечно. Ну, это вы спросили о советских авторах — я называю советских. Позднейшие, я думаю, вам хорошо известны. Вот такие персонажи, да. Кстати, при советской власти начал и совсем молодой Алексей Иванов. И я до сих пор считаю, что «Земля-Сортировочная» — это его самая остроумная книга.
«Всегда ли трикстер — человек модерна? И если так, насколько трикстерство как образ жизни способствует достижению модернизации? Может быть, это хорошо только по молодости? Неслучайно литературные образы трикстеров не стареют. Не помню, как в книге, а в фильме Алов и Наумов прямо указывают, как седеют все вокруг Тиля (и Ламме, и Неле), а он остается прежним. И Фандорин, и Штирлиц, и Холмс меняются вместе с обстоятельствами, но не теряют силы. И состарившийся Холмс в английском фильме уже не Холмс».
Игорь, трикстер может стареть, как постарел Пер Гюнт, но он, конечно, остается вечно молодым душой. Ну, Гарри Поттер вырос же, да? Правда, он не утратил главных черт своего характера, но, безусловно, он повзрослел. Трикстер может взрослеть. Другое дело, что трикстер обычно до старости не доживает в силу ряда обстоятельств, или во всяком случае он перестает заниматься главной своей миссией. В свое время Лайош Мештерхази задался вопросом: «А что случилось с Прометеем после того, как Геркулес, Геракл его освободил? Что случилось дальше?» Он предположил, что Прометей стал человеком и умер. Это слишком грустный ответ.
Я думаю, что трикстер по большому счету не стареет. Я думаю, что Алов и Наумов, конечно, имели в виду… И Ульфсака гримировали специально. Тиль не меняется, меняются все остальные. Ну, вы помните, что Сооткин поседела от пыток. Ламме — понятное дело, он толстяк, и он дряхлеет раньше времени. Не помню, чтобы Неле сильно переменилась в картине. Но, конечно, Тиль остается вечно молодым. И Дон Кихот не может состариться, так мне кажется, ну, потому что он и так уже немолод.
«Есть несколько десятков старых советских фильмов в разных жанрах, которые могу смотреть бесконечно, — перечислены десять картин. — И до сих пор и смешно, и страшно, и грустно. После 91-го года ни одного такого фильма не снято. Это со мной что-то не так или что-то изменилось в мире, в стране и атмосфере?»
Слава, это так произошло с российским кино, и тому две причины. Во-первых, в этот мир — довольно затхлый, замкнутый, довольно тепличный, и потому довольно предсказуемый, довольно отображаемый — ворвалась струя свежего и очень грязного при этом воздуха, такая холодная свежесть и при этом свежесть с сильным привкусом пороховой гари. Этот мир стал менее отображаем, он стал сложнее. Понимаете, можно снять фильм о тогдашних школьниках — они более или менее находятся в рамках конкретной реальности. Но практически невозможно снять фильм о сегодняшних, потому что их жизнь гораздо более разнообразна, непредсказуема — тут больше переменных.
И понимаете, о чем я думаю? Вот Линч снял такую разомкнутую картину — картину, в которой очень многие линии не стыкуются, а очень многие ветви повествования просто оборваны, и сожжены мостики. Это реакция на вот такой действительно сложный, гиперсложный, абсолютно непредсказуемый, чрезвычайно информативный мир — мир, в котором больше информации, чем может переварить герой. Вот здесь какая-то точка непредсказуемости. Может быть, кинематограф Линча первым нащупал приемы, с помощью которых можно об этом говорить. Картина все равно получилась неудачная, на мой вкус, но такая неудача значимее многих удач.
Для того чтобы снять фильм, который бы вас тревожил, забавлял, веселил, нужно редуцировать реальность очень сильно, сократить ее. Навык такой редукции утрачен, к сожалению. Мир стал менее плоским. Об этом мне только что Евгений Водолазкин передал замечательный альманах, где напечатана статья любимца моего Валерия Попова (он там про меня говорит добрые слова — спасибо, Валерий Георгиевич) «Зеркало треснуло». Ну, как известная статья… то есть известный роман Агаты Кристи. «Зеркало, отражавшее советскую реальность треснуло, потому что, — пишет он, — попыталось слишком многое вместить. И кто бы тут не разбился?» Мне очень нравится, что Попов сохраняет зоркость отчаяния. Хотя он веселый писатель, но вот он все понял: это зеркало разбилось.
Снять сегодня «Иронию судьбы» невозможно, потому что «Ирония судьбы» снята о мире с двумя измерениями, о плоском мире. Сегодняшний мир объемен. И для того чтобы его уловить в эти сети, нужны другие технологии, нужна технология, которые Стругацкие называли «методом сожженных мостиков». Именно поэтому, скажем, Борис Стругацкий сумел в «Поиске предназначения» дать точный портрет девяностых с этими баскерами, фермерами, помните, а другим не удалось. Вот он сумел написать сожженными мостиками странную повесть «Бессильные мира сего», и там есть дух эпохи. А другие не сумеют. Поэтому надо уметь сжигать мосты.
Вторая причина заключается, конечно, в известной депрофессионализации. Она заключается в том, что образование кинематографическое и получение навыков — это же приходит во время активной работы. А когда есть сначала дикая прокатная яма, а потом, через некоторое время, полная кинематографическая безработица, когда люди снимают только клипы или рекламу, то естественно, что на полнометражную картину их попросту не хватает. Для того чтобы…