Нонна Мордюкова, которую я интервьюировал незадолго до смерти ее, Царствие ей небесное, она сказала: «Кино шестидесятых-семидесятых плело очень тесную, очень профессиональную сеть. И в эту сеть как-то попадал сок жизни». Оно глубоко продумывало второй план, оно выдумывало герою биографию, профессию. Тогда еще были профессии, сегодня их нет. И это был кинематограф очень тщательно продуманный.
Вот сейчас 80 лет Шпаликову. Я пересмотрел «Долгую счастливую жизнь». Какая неоднозначная, какая смелая и тщательно продуманная картина! Какие в ней на первый взгляд иррациональные, как баржа в финале, но на самом деле глубоко фундированные, глубоко обусловленные ходы — вот это бегство на свободу. Это великолепное кино. И сценарии Шпаликова — при всем их импрессионистском полете, при всей их кажущейся легкости — очень глубоки и точны. Моцартианская легкость Вампилова тоже не более чем иллюзия, это очень продуманное кино и продуманная драматургия. Кстати, и пьеса Шпаликова совместная, вот эта про декабристов, она тоже замечательный пример глубокого освоения драматургической композиции. Их во ВГИКе хорошо учили. Во времена Ромма это был великий университет.
И поэтому мне кажется, что сегодня просто очень мало педагогов такого уровня. Я могу назвать только Рязанцеву и Арабова. Другие, может быть, и блестящие профессионалы, но они не умеют так передавать этот навык. Поэтому я очень надеюсь, что российское кино либо научится иррациональности, либо научится уж пусть двумерное изображение, но воспроизводить уважительно.
«Как относитесь к творчеству Евгения Шестакова?»
Еще с той поры, как он издался в «Геликоне» у Житинского со своей первой книгой, отношусь с уважением, любовью и с легкой завистью, потому что вот у него как раз моцартианская легкость в его юморе, и часто я так не умею.
«Как вам его ответ Оксимирону и Гнойному?»
Ну, он вообще держит достаточно высокий уровень.
«Согласны ли вы с мнением, что такое героическое и одновременно романтическое событие нашей истории, как восстание декабристов, осталось практически незамеченным и неиспользованным в русской литературе? Приходят в голову только «Русские женщины» Некрасова, да и то не о декабристах».
Ну, как же? Простите, а трилогия Мережковского «Царство зверя» («Павел Первый», «Александр Первый» и «14 декабря»)? Это гениальное произведение, лучшее, что написано. А роман «Северное сияние»? Тоже замечательный, хотя насквозь советский.
А, в конце концов, «Смерть Вазир-Мухтара»? Грибоедовская судьба, которую Тынянов так хитро примерил на свою. Конечно, это роман о себе, но и о декабризме тоже. Мы знаем, что Грибоедов при всем своем скептическом отношении к заговору был в него интегрирован крайне глубоко. Слава богу, что его, по-моему, Ермолов, если я ничего не путаю, успел предупредить и об обыске, и аресте — и он сжег огромное количество документов. Ну, у Нечкиной в книге «Грибоедов и декабристы» все это подробно рассмотрено. А сценарий-киноповесть Осетинского «Жены», из которой получился гениальный фильм Мотыля «Звезда пленительного счастья»? Лучшее, что снято о декабристах.
А «Глоток свободы» Окуджавы? И замечательная пьеса, и замечательный роман, из которого потом получился «Бедный Авросимов». Это исключительная книга совершенно, хотя очень странная на первый взгляд, и как будто бы она совсем не о декабризме. Но он сумел глазами этого мелкого писца (по-сегодняшнему говоря — клерка) показать Пестеля гораздо точнее, чем если бы он писал его биографию Это блистательная работа, хотя немножечко она, конечно, недостаточно динамична. Ну, может быть, Окуджава и хотел передать вязкость времени, наставшего после восстания.
Так что очень хорошо все в литературе о декабристах, не говоря уже, конечно, о песнях Галича, о песнях самого Окуджавы. Уж в поэзии-то это событие отражено более чем. Могу назвать и роман… прости господи… «Легенда о синем гусаре» Владимира Гусева. Некоторые мне говорили: «Это надо умудриться написать о Лунине скучную книгу». Мне она не казалась скучной. О Пущине «Большой Жанно» Эйдельмана, конечно, лучше. Ну, это такая очень тщательная, очень аккуратная имитация незаконченной исчезнувшей части «Записок Пущина». Великолепный роман! Я помню, какой дикой разносной критике он подвергался в «Литгазете» тогдашней. Но уже и тогдашняя «Литгазета», в общем, была чрезвычайно сервильная. Это замечательная книга — «Большой Жанно». Но мне кажется, что «Легенда о синем гусаре» Гусева — это тоже хорошо. Я многое запомнил оттуда, понимаете. И там замечательные, кстати, цитаты из лунинских сочинений.
Нельзя не назвать странную пьесу Радзинского «Лунин, или Смерть Жака», которая, конечно, не о декабризме, а которая именно о духе, а не о букве истории. Но это прекрасная пьеса, исключительно сценичная, умная, страшная. В общем, я люблю эту вещь. И люблю чрезвычайно Радзинского в целом.
«Решил начать вдумчивый штурм американской прозы. Прочел «Моби Дика». Не знаю даже, что сказать. Печально, радостно, страшно. Столько страсти и торжествующего антропоцентризма — и тут же ничто, а только стихающая рябь на воде, даже костяной ноги не осталось. Книга — приговор. На какого американца посоветуете переключиться?»
Ну, знаете, «Моби Дик», наверное, не та книга, с которой стоит начинать знакомство с американской прозой. Но раз уж так получилось, пойдите по хронологии, прочтите Готорна — прежде всего, конечно, «Алую букву». Прочтите, наверное, Бирса. Из американских романтиков и мастеров хоррора он… Ну, уж во всяком случае «Случай на мосту через Совиный ручей» — вы этого никак не минуете. Из авторов XX века — ну, Крейна, конечно. Без Крейна тоже вы никак не обойдетесь. И необязательно это должна быть «Мэгги, девушка с улицы», а вот эта «Лодка» знаменитая и, может быть, «Алый знак доблести». Хотя немножко и жестковат роман, но он вам может понравиться.
Дальше, я думаю, правильнее всего переключиться на Шервуда Андерсона. Я ставлю его, честно сказать, не ниже Хемингуэя и Фолкнера. Я не могу вам порекомендовать «Шум и ярость», потому что для того, чтобы читать «Шум и ярость», надо прочесть литературу раннего американского модерна, иначе вы просто ничего не поймете, ну и вам будет неинтересно. Но прочесть Шервуда Андерсона, роман в рассказ «Уайнсбург, Огайо», даже вне зависимости от знакомства с американской прозой, — просто вы получите наслаждение! Вот это проза очень высокого класса.
Ну а потом уже, конечно, два титана, которые друг друга терпеть не могли, Фолкнер и Хем. При том, что из Фолкнера я посоветовал бы, наверное, «Свет в августе» и «Медведя», а из… Ну и конечно, «Полный поворот кругом», это маленький рассказ. А из Хемингуэя… Знаете, я недавно стал перечитывать «По ком звонит колокол» и поразился — какая слабая книга, какая декларативная, риторическая, полная какого-то совершенно детского самолюбования, и это при том, что умная. Мне кажется, лучше всего «Иметь и не иметь». А особенно хорошо ее прочесть одновременно с «Пикником на обочине» Стругацких, чтобы увидеть, как Стругацкие точно копируют структуру, но наполняют ее совершенно противоположным содержанием. Вот интересный опыт. В этом порядке и рекомендую читать.
«Ваше мнение о «Твин Пиксе»? Что автор хотел этим сказать? И как там насчет трикстеров?»
Трикстеров там нет, и не про это картина. Я завтра буду подробно об этом высказываться. Кто может, приходите на лекцию на тот же Ермолаевский в семь. Волшебное слово вам в помощь. Я для анализа 18 часов не могу потратить 3 минуты, это серьезно, поэтому более полную оценку я дам завтра. Пока могу только сказать, что это блистательная неудача. И дай бог всем так.
Вернемся через три минуты.
РЕКЛАМА
Продолжаем. Очень много писем, и не успеем, понимаете, ответить на хотя бы самое главное. Я просто просматриваю почту. Ну ладно.
Естественным образом голоса за Драйзера прибывают. И голоса, естественно, за Лилю, что не может не радовать, потому что Лиля мне ближе. Пока Лиля и Драйзер идут нос к носу. Может быть, кто-то из вас знает, что Лиля и Драйзер были знакомы? Драйзер в конце двадцатых, дай бог памяти, в 27-м, приезжал в Москву, и его познакомили с Маяковским. Он вынес удивительные впечатления о быте этой семьи.
«Дмитрий Львович, началась осень. Осенняя тоска, такая невыразимая и острая, отсылает нас каждый год к тоске по времени как таковому. Так это порой засасывает, что кажется, вот сиди и просто переживай, ничего не делая, ничего не говоря. И большей истины, чем это утекающее время, в мире, кажется, не найти. Но ведь понятно же, что это не так. Известны ли вам литературные произведения, где река памяти, река времени, течение которых так остро чувствуется осенью, втекали бы во что-то радостное и, простите, конструктивное?»
Кирилл, нет таких произведений, потому что время — это не та тема, на которую надо острить. «Что войны, что чума? Конец им виден скоро, их приговор почти произнесен. Но как нам быть с тем ужасом, который был бегом времени когда-то наречен?» Это сказала Анна Андреевна Ахматова, которая в тоске понимала получше других. Ничего вы с этим не сделаете. Человек смертен, хотя я понимаю, что бессмертен, но конечна его личность, то, что начинается за ней, нам неизвестно и вряд ли будет известно при жизни.
На меня самого — я в общем не стесняюсь таких интимных признаний — осень действует очень погано, ну просто потому, что сокращается световой день, обостряется ипохондрия. Вот не далее как только что мы об этом говорили с Гусманом, который уходил со своего эфира и зацепил часть моего. Естественно, что Гусман, как профессиональный врач, очень быстро мне объяснил, в чем проблема. Осенью всегда обостряются депрессии, мысли о времени, об увядании и так далее.
Ну, во-первых, не будем забывать о том, что осень красива. Как замечательно сказал кто-то из поэтов семидесятых годов: «Хорошо, что в плоскости орбиты ось Земли слегка наклонена, а не то б всегда стояло лето, или бесконечная зима, и стихи лирических поэтов были простодушнее весьма», — или «примитивнее весьма». Это верно. Мне кажется, что если вы по-пушкински будете радоваться «пышному природы увяданью», у вас есть хороший шанс сделать из осени творческий взлет.