Давно я уже заметил, что российское общество сделалось очень непримиримо именно в вопросах культуры. И впервые я это заметил, когда позволил себе высказаться не очень уважительно о фильме «Русалка» (тогда меня еще показывали по телевизору). Потом я чуть менее уважительно высказался о Довлатове — и началась какая-то совершенно прямая и дикая истерика, которая мне была ну просто в принципе не понятна. Я не понимаю такого накала страстей по поводу разницы вкусов. Хотя мне еще Синявский когда-то предупреждал, он говорил: «Этические вопросы всегда гораздо более компромиссные, нежели эстетические. В этике можно уговорить, что что-то нравственно, а в эстетике никого уговорить нельзя. Вкусовые конфликты самые страшные, самые жестокие».
Мне кажется, что отсутствие нормальной повестки дня и, более того, отсутствие адекватной оценки вызовов и проблем приводит к тому, что в центре полемики оказываются фильмы. Ну, прав совершенно Юрий Сапрыкин, который сказал: «Мы спорим о фильме «Матильда», но ни одной внятной полемики по семнадцатому году сегодня просто нет». Люди боятся высказываться на эту тему. Не говоря о том, что они не знают совершенно фактической стороны вещей, и поэтому так оголтело полемизируют об оценках и о слухах. Ну, сплетни эти все посильно мы будем разоблачать.
Тут, кстати, вопрос:
«Как попасть на лекцию Кантор Юлии по семнадцатому году в понедельник, 18-го числа?»
Да как попасть? Я не думаю, что там уж настолько нет билетов. То есть я не думал. Если их уже настолько нет — ну, волшебное слово вам в помощь. Приходите — что-нибудь мы придумаем. Хотя мне, конечно, довольно-таки обидно (а с другой стороны, и приятно) слышать, что, допустим, на мою лекцию 19-го еще какие-то билеты есть, про «РЭП», а на 18-е Кантор про революцию нет уже никаких. Ну, Юля, я вас поздравляю! Тема говорит сама за себя. Но это, конечно, именно ваша заслуга, а не темы.
«Под впечатлением вашей лекции на «Дожде» прочитал «Печальный детектив» Астафьева, — спасибо. — Не кажется ли вам, что это по смыслу немного похоже на «Трудно быть богом»?»
Ну, похоже, как всякая вещь о герое-праведнике среди тьмы, Юра. Но мне представляется, что гораздо больше она похожа на сочинения Грэма Грина, где есть всякие, как правило, праведники, такие убежденные католики, которые без всякого смысла продолжают оставаться приличными людьми.
«Что надо было скорректировать в жизни России в девяностые годы, чтобы не прийти к нынешней невеселой ситуации? Возможны ли были иные сценарии развития страны?»
Не знаю, были ли они возможны. Эта перестройка понятным образом захлебнулась именно потому, что она не была, к сожалению, нужна большинству. У большинства были довольно примитивные требования. Что-то нужно было небольшому числу людей. Свобода была нужна очень небольшому их количеству. А все остальные, к сожалению, хотели удовлетворения первичных потребностей, им было не до прав и не до свобод. Связано это, конечно, с ужасным положением большей части российского населения к концу восьмидесятых годов.
Что мне представляется в этом смысле очень важным? Вот сейчас будет, наверное, колоссальная полемика вокруг фильма Резо Гигинеишвили «Заложники». Я эту картину посмотрел. Она мне представляется самой важной за последнее время. Я даже в «Новой газете» пишу, что чем больше народу ее сегодня посмотрит, тем меньше пострадает послезавтра (в ближайшее время, я имею в виду, в ближайшие годы), потому что там поставлен очень страшный, во многих отношениях роковой вопрос: почему перемен в России хочет только элита, почему чего-то нужно только тем, у кого уже все есть?
Там же, понимаете, вот этот угон самолета 18 ноября 83-го года, о котором столько разговоров и который в Сети продолжает до сих пор раскалывать всех обсуждающих, там вопрос-то, в общем, все время задается: чего им не хватало? Да вот чего-то хватает только тем, у кого первичные потребности уже удовлетворены, потому что что-то нужно (вот я пишу об этом) только зажравшимся, потому что остальные хотят скорее нажраться. И я их понимаю очень хорошо. У «золотой молодежи», которая там выведена, у них множество пороков: они пренебрежительно относятся к своей и чужой жизни, они полны самолюбования, у них нет профессии. Но у них есть достоинство, то есть они не любят, когда их втаптывают в грязь.
Много ли в России людей, у которых это достоинство есть? Я боюсь, что права была, наверное, Тамара Афанасьева, замечательный психолог. Вот она разбирает знаменитую реплику из шварцевской «Снежной королевы»: «Балуйте детей, господа, — тогда из них вырастут настоящие разбойники». «Но ведь выросшая таким образом маленькая разбойница, — подчеркивает она, — была единственным приличным человеком в банде».
Так что вот это большая трагедия, что в России оппозиционность является уделом элит, а все остальные смотрят на них с ненавистью и говорят: «Да чего же вам еще не хватает?» Эта проблема довольно острая. Мне кажется, что в девяностые годы количество людей, которым нужна была свобода, которые не были готовы ее менять на стабильность, — это количество было удручающе мало, поэтому России и понадобилось еще одно искушение. Но проблема в том, что все искушения очень болезненно переживаются во времена таких «юлианов-отступников», когда возвращается прежнее и кажется, что оно и есть настоящее лицо России. Это не так, конечно, потому что, понимаете…
Вот что убило Некрасова? Он застал глоток свободы, а потом возвращение. У него в «Последыше» это гениально описано. Можно пережить, когда тебя порют до освобождения крестьян. А когда после этого освобождения хотя бы просто имитируют порку, то ты умираешь от этого. Посмотрите, как целое поколение умерло в 57–60-м: Шварц, Зощенко, Пастернак, Луговской, Заболоцкий… Это все 57–58-й годы, когда показалось, что сейчас будет свобода (Пастернак последним в 60-м году, последняя жертва), а вместо этого вернулся окрик казарменный, вернулось подавление в Венгрии, вернулся скандал вокруг «Доктора» и атмосфера травли, высылки, коллективных писем. Вот этого нельзя пережить. Это можно пережить по первому разу, а по второму это особенно мучительно. Но никогда не надо давать задурить себе голову. Надо помнить, что это явление временное и, более того, последнее, что это петля эпохи.
««Пигмалион» — пьеса о значении языка в жизни человека и общества, — вовсе нет. — Что еще написано о значении языка?»
Саша, совершенно не об этом пьеса. Пьеса, вообще говоря, о трагической участи мужчины, который создал женщину по своему… не скажу «образцу», а по своему лекалу, впал от нее в полную зависимость, оказался рабом своего творения. Хотя Шоу и написал ироническое послесловие, где пишет, что Элиза никогда не выйдет за Хиггинса… Да выйдет, конечно! Там все об этом написано. Он уже не может без нее обходиться. Грех себя цитировать, но у меня в «Поэме отъезда» были такие слова:
Мир дрогнул — равновесье сохранилось.
Ты ожила, а он окаменел.
Пигмалион очень дорого платит за свое создание.
«Волошин в поэме «Путями Каина» сказал:
Когда-то темный и косматый зверь,
Сойдя с ума, очнулся человеком, —
опаснейшим и злейшим из зверей —
Безумным логикой и одержимым верой.
Что поэт имел в виду?»
Ну, вот он имел в виду именно тот парадокс, что вера часто переходит в одержимость, а логика — в безумие; что у человека, к сожалению, рационального мышления нет, что его мышление всегда придает ему характер одержимости. Это верно, потому что атеизм, научное мышление очень часто делают людей, едва ли не чаще делают людей безумными, нежели mania religiosa.
«Состоится ли ваш баттл с Невзоровым?»
Да зачем же? Мы понимаем, что мы друг друга ни в чем не переубедим. Ну, я люблю Невзорова. Зачем мне с ним полемизировать?
«Есть ли сегодня годный перевод на русский язык романа «Finnegans Wake» Джойса?»
Несколько есть попыток. Все они по-своему интересны. Есть более внятные и более темные. Насколько мне известно, сейчас над этим переводом работает Алан Кубатиев. Я думаю, что из всех, кто когда-либо в России за это брался, он наиболее, если угодно, перспективный и достойный автор. Хотя уже несколько есть переводов, которые во всяком случае читабельны. Да и потом, понимаете, если вы сами немножко попривыкните к джойсовской манере комбинировать корни, вам эта книга не покажется такой уж сложной. Из всех переводов самым темным и наиболее претенциозным мне кажется перевод покойного Анри Волохонского, "Финнеганов Уэйк", но даже и он при некотором вчитывании все равно дарит вам счастье общения с джойсовской мыслью. Другое дело, что это усилие, как мне кажется, несколько избыточно. И я не уверен, что роман стоит того.
Я помню, как Гениева приходила на журфак, и она сказала: «Невзирая на колоссальную сложность формы, никаких слишком глубоких мыслей «Поминки по Финнегану» не несут». Вот куда глубже и интереснее в этом смысле, конечно, «Улисс». А главное преимущество «Поминок по Финнегану» (о чем, кстати, и Кубатиев пишет очень убедительно) — это попытка создания ночного иррационального языка. Но то, что говорится на этом языке, при ближайшем рассмотрении оказывается, в общем, довольно простой фрейдистской конструкцией.
«Как вы оцениваете книги Аркадия Бабченко? И что бы вы рекомендовали почитать?»
Я не так уж много читал. «Алхан-Юрт» рекомендую, безусловно.
«Что вы скажете об ответственности автора за идеи, выпускаемые им в мир?»
Автор не очень отвечает за те идеи, которые выпускает в мир. И потом, понимаете… Ну, хорошо, вот он понимает опасность этих идей — и что же, ему молчать? Мне кажется, лучше ему, наоборот, попытаться публично заклясть своих бесов.
«Что можно сказать о Филипе Дике, «размывателе реальности»?»
Ну, понятное дело, что Филип Дик действительно под действием иных веществ замечательно справлялся с реальностью, громоздил из нее прекрасные, такие эшеровские конструкции. Но Филип Дик совершенно не мой писатель. При всей моей любви к некоторым его сочинениям я, знаете, остаюсь приверженцем более консервативной литературы.