обусловленными вещами и их противопоставлением, это станет неприлично. Славянофил и западник спорить больше не будут. Это будет так же неприлично, как обсуждение своих физиологических особенностей.
Приведены тезисы Павла Дурова о школьном образовании. Я прочёл то, что он написал в «Слоне». Боюсь, что акцент на технику, на техничность не интересен.
«Кто был вашим наиболее странным собеседником?» Странным? Баширов. Меня поразили ум и адекватность Оксаны Акиньшиной. Это не странность, а приятная неожиданность.
«Как вы относитесь к таким нововведениям, как Всероссийский конкурс сочинений?» Если это помогает выделить талантливого школьника, то почему нет? Меня это восхищает.
«Помню ваши слова о том, что в основе крупного культурного мифа лежат два эпоса — о войне и путешествии. Перечислите пару таких эпосов для дореволюционной, советской, ельцинской и современной России». Они не всегда были написаны. Во всяком случае, для советской — это «Иван Чонкин», совершенно очевидно: тут вам и война, и странствия, и Швейк. И Войнович герой, что сумел этот подвиг совершить. Кстати говоря, действительно большое количество проходов и проездов в фильмах Балабанова наводит на эту мысль.
«Как вы относитесь к творчеству Филипа Дика?» Как к личной трагедии большого писателя, который из-за разнообразных психических патологий слишком часто отвлекался на подёнщину, на мелочи и в результате, мне кажется, всё-таки написал очень много блистательных оскольчатых рассказов, а масштабную, главную книгу не написал (хотя я и не уверен в этом).
«Как вы относитесь к идее переноса столицы?» Положительно. Москва, мне кажется, заслужила право побыть просто городом.
И последний вопрос, потому что уже надо переходить, собственно, к передаче: «Вы говорили о „Vita Nostra“. Там одна из главных мыслей: только страх выводит за грань. А что идеи и смыслы воспитываются и создаются из-под палки — это вообще страшный страх».
Видите ли, к сожалению, бывает так, что страх выводит за грань — вернее, не сам страх, а его преодоление. Понимаете, это естественные вещи. Я не считаю невротизацию вредом. Ещё раз говорю, для меня это очень важное понятие: если человек не будет бояться, у него не будет инстинкта самосохранения; если он не будет помнить о смерти, у него не будет смысла жизни. «Что не имеет конца, не имеет смысла», — говорил Лотман. Поэтому, ничего не поделаешь, страх — это важный стимул.
Что касается лекции, не лекции, а короткого разговора о реформе школы.
Сказал недавно Мединский (и это тот редкий случай, когда я с Мединским согласен), что дети наши страшно недозагружены; школьник должен быть занят в школе лучше бы до 9 вечера. Да, я с этим совершенно согласен — не потому, что я пытаюсь избавить себя от заботы о детях. Хотя мне представляется, что действительно родители не должны уделять детям слишком много времени, иначе получится пеленание по рукам и ногам. Они должны общаться… Вот как я говорил о Цветаевой, о её материнской программе: общение с родителем должно быть праздником. Конечно, моя бы воля — я бы проводил со своими детьми всё свободное время и вообще всё время. Но боюсь, что дети бы сбежали от такой жизни очень быстро.
Я полагаю, что школьник действительно должен проводить большую часть времени в работе, в учёбе. И, конечно, он недозагружен у нас чудовищно, потому что он изучает тьму идеологических предметов, но он не знает классические языки, он очень плохо знает историю науки и методологию науки. Сейчас нужно давать не факты, факты можно взять из Интернета. Сейчас нужно давать методологию, умение, как в системе Дьюи, «знать, где взять». Мне представляется, что, во-первых… Вот две вещи, которые, безусловно, назрели. Даже три.
Первая. Мы всю жизнь говорили о дифференцированном обучении, но так к нему и не перешли. Нам, безусловно, надо отказаться от универсализма, по крайней мере в старшей школе. Начиная с седьмого-восьмого класса, нужно только углублённое изучение тех или иных предметов: углублённое изучение физики и математики, углублённое изучение химии и биологии, естественных наук. И, безусловно, гуманитарные классы, тем более что сейчас гуманитарные науки во всём мире развиваются опережающими темпами. Конечно, не нужно в Пушкина вбивать квадратные уравнения, не нужно Шостаковича заставлять беспрерывно подтягиваться или изучать химию. Нужно дать начатки знаний и посмотреть, что ребёнок выберет. Это первое, что нужно.
Второе. Нам нужно, мне кажется, больше интернатов. Это не моя мысль, это мысль Пушкина, который в записке «О народном воспитании» писал, что больше всего ребёнка развращает разница между тем, что он видит в школе и чему его учат в школе, и тем, что он видит дома. Пушкин был лицеист и как таковой исходил из собственного опыта. Лицей — это русская педагогическая утопия. И я полагаю, что из лицеев выходят гении. Да, в лицеях есть и травля (как травили Кюхельбекера), в лицеях есть, безусловно, все минусы коллектива.
Я продолжаю настаивать на том, что идиллия Стругацких, идиллия Полудня — это всё-таки оптимальное время и оптимальная трата учебного времени. Жизнь в интернате, как в интернате Колмогорова, как в новосибирской ФМШ, мне кажется, способствует… Ну, как «Гарри Поттер». Понимаете, утопия «Гарри Поттера» ведь очень советская, но она, конечно, и восходит к английской закрытой школе.
Мне представляется, что все дети должны иметь право выбора. Если они хотят жить в таком Хогвартсе, они могут там жить. Права ребёнка надо уважать. Если нет — пусть они получают домашнее воспитание. Потому что современная школа — это компромисс: ребёнок не в школе и не дома. И отсюда двойная мораль: в школе — одно, дома — другое. «То, что видит дома человек, — пишет Пушкин, — как правило, его развращает». И действительно это так. Поэтому либо домашнее обучение или обучение, по крайней мере, по минимуму заставляющее ребёнка социализироваться… Такие люди есть. Я сам, в общем, не большой любитель социума. А есть, с другой стороны, дети, которые в коллективе формируются гораздо лучше. Тогда — вариант лицея: домой на каникулы. Мне представляется, что американский кампус или английская закрытая школа — это замечательная школа жизни.
Третья вещь, которую надо сделать, — сращивать высшее и среднее образование. То, что в школе (во всяком случае, в старших классах, начиная с восьмого) должна преподавать университетская профессура, для меня совершенно очевидно. Я сторонник того, чтобы делать, как в Японии, где ребёнок, попадая в детский сад, уже становится на путь служения корпорации. Может быть, это плохо, но во всяком случае он уже знает своё будущее и примерно прикидывает, в какой области он будет развиваться. Если школьник с самого начала будет знать, на какую профессию он ориентирован, и получать соответствующую профессиональную подготовку, мне кажется, это будет началом настоящей профессионализации.
Да, вы правы (многие об этом спрашивают), профессионализация русского общества на низком уровне сегодня. Скрытая безработица — 70–80%. Это те люди, которых учили одному, а занимаются они другим. Ну так зачем им, простите меня, просиживать штаны в вузе, если они учатся не тому? Почему им сразу не выбрать дело, которым они могли бы заниматься? Но беда в том, что в России действительно остались очень немногие профессии: сосать нефть из трубы и охранять сосущих. Мне представляется, что нужно всё-таки это разнообразить.
Абсолютно прав Ливанов. Всегда мне приятно поддержать профильного министра, и в этом нет никакого подхалимажа. Со многим согласен из того, что он делает и говорит, ещё начиная с его замечательной статьи «Шесть мифов Академии наук» вместе с Гуриевым и Севериновым. Он абсолютно прав в том, что нужен второй язык. Да, действительно. А лучше бы классические языки. Я думаю, обязательно латынь необходима школе. Дети не знают половины знаменитых латинских крылатых выражений и очень многое в книгах классических не могут из-за этого понять. Безусловно, нужен второй язык. Второй язык, как мы помним, — это вторая голова. А третий — так это ты вообще превращаешься в дракона. Это всё необходимо.
Более того, я полагаю, что школе, школьнику нужна своя газета. В школе она обязана быть, чтобы формировать не просто журналистов, а чтобы формировать у школьников способность критиковать. Ведь нормальная газета… Я помню, что у нас в «Золотом сечении» одно время выпускался школьный журнал с демонстративным названием «Маргинал». Он рассказывал о том, что плохо в школе. Если не будет школьной самокритики, если школьная газета будет просто перечнем удач и разговоров о том, как всё у нас хорошо, — это никому не нужно. Школьная газета должна будоражить умы. В идеале она должна продаваться, чтобы дети её покупали.
Школе нужна своя валюта. У Корчака была такая, и это, в общем, работало. Мне вообще кажется, что с Корчаком случилось то, что его героическая биография совершенно заслонила его учение, а ведь учение-то его гениальное. И книги его про Матиуша Первого гениальные, и книжка «Волшебник Кайтусь». Я помню, когда я начал читать Корчака в детстве, меня поразил уровень этой прозы. Мне было лет восемь, но я был поражён, как серьёзно этот человек с нами, детьми, разговаривает. Я считаю Корчака величайшим педагогом XX века. Его степень доверия к детям привела к тому, что в конце концов Корчак оказался фактически свергнут собственными детьми. Но, тем не менее, я думаю, это был тот результат, которого он хотел. Как Хрущёв говорил: «То, что вы меня, бескровного, убрали — это и есть результат моей работы». Я считаю, что Корчак был великий мыслитель. И то, что он предлагает детям в школе такую форму самостоятельности…
Кстати, посмотрите, ведь большинство великих русских педагогов как раз занимались интернатами. Сорока-Росинский со ШКИД, совершенно забытый Пистрак, Блонский — это всё люди, которые… Вообще опыт МОПШК безумно интересен. Прочтите, скажем, гениальную повесть Александра Шарова «Повесть о десяти ошибках» — и вы увидите, как под руками у педагога просто лепится этот класс, этот живой коллектив. Кстати говоря, Сорока-Росинский не просто так же возглавлял ШКИД (Школу имени Достоевского). Многие психологические эксперименты, которым он подвергал детей, за