ых! Для меня в свое время была публикация любых документов Лотмана, любых его писем, пожалуй, даже более интересна, чем, допустим, его комментарии к Пушкину или чем его теоретические работы. Ну, семиотику всякую я никогда читать не мог из-за птичьего языка, но вот письма изумительны.
«Привет!— да, привет, Леша. — Вы говорили, что Авербах — это Тургенев в кино. А с каким классиком можно сравнить Мельникова, который снял «Уникума», «Старшего сына», «Выйти замуж за капитана» и «Бедного Павла»?»
Я, кстати, не уверен, что Мельников — это «Выйти замуж за капитана», потому что картина неожиданно для него слабая. Там, кроме Веры Глаголевой и, кстати, сильного актера Проскурина, смотреть больше не на что. Ну, «Уникум» — это вообще неудачная картина. Это сценарий Житинского «Снюсь», который фактически погублен. А если говорить о Мельникове, то, конечно, самая интересная его картина, на мой взгляд, это «Мама вышла замуж», если я сейчас ничего не путаю. И трилогия, да, «Бедный, бедный Павел», «Царская охота» и фильм про Петра и Алексея… Забыл, как он назывался. По-моему, так и назывался — «Царевич Алексей». «Царская охота», кстати, хорошая картина.
Я не очень понимаю, с кем можно сравнить Мельникова. Ну, Мельников-то, кстати говоря, в русской литературе был — Печерский. Но он совсем другой. Я думаю — с кем-то из крепких таких бытовиков, вроде Мамина-Сибиряка, одинаково способных и на историческую прозу, и на бытовую, и на сатирическую. Но в любом случае мне кажется, что у Мельникова такого прямого аналога нет. Сам он тяготеет к Чехову, о котором снял очень хорошую картину. Но, конечно, мне кажется, что он для Чехова, что ли, слишком киногеничен, слишком рационален. Чехов, наоборот, все-таки, как вы понимаете, поэт.
«Насколько допустимо сравнение героя «Июня» с фаустианскими персонажами?»
Леша, ну совершенно очевидно, что я пытался (не знаю, насколько успешно) написать своего трикстера — это был Остромов. А здесь действительно такой фаустианский персонаж. Фаустианского персонажа от трикстера отличает, как мы знаем, прежде всего то, что он профессионал: как доктор Живаго или как, скажем, земледелец и воин Мелехов, или как профессиональный филолог Гумберт. Это человек, у которого есть профессия, в отличие от трикстера, который бродячий шут или бродячий плут, или бродячий гениальный учитель — разные есть варианты. Но, конечно, для меня Коростышевский — это такая абсолютно фаустианская фигура. Другое дело, что ему выпало искать, может быть, не в очень приличные времена.
Услышимся через три минуты.
РЕКЛАМА
Продолжаем разговор.
«Вызывает ли у вас симпатии Скарлетт О’Хара? И кажется ли привлекательным такой женский типаж? Аналогичный вопрос про Джейн Эйр. С благодарностью, Светлана».
Света, это тот случай, когда «кушать люблю, а так — нет». То есть Скарлетт О’Хара — прекрасная женщина, чтобы ею восхищаться издали. Жить с такой женщиной я бы не пробовал, не смог, не хотел. И правильно, гораздо более близкое мне существо, создательница Скарлетт О’Хары, говорила Митчелл о ней как о шлюшке. И я действительно думаю, что шлюшка Скарлетт имеет гораздо больше отвратительных черт, нежели привлекательных. Ну, мы-то знаем ее как Вивьен Ли. С такой женщиной всякому хотелось бы время провести, но именно время. Конечно, Скарлетт далеко не то, на что я хотел бы потратить свою жизнь и, кстати, свои деньги. Аналогичный вопрос про Джейн Эйр. И тоже нет. Джейн Эйр — святоша. Вот этот типаж мне не нравится.
Тут, кстати, пришло замечательное письмо с очень ценным вопросом. Вот есть такой литературный тест: с какой женщиной из литературных героинь вы хотели бы познакомиться? В детстве, в молодости я однозначно отвечал — с Анной Сергеевной Одинцовой. Мне нравился ее ум, чистота, холод, открытость, решительность. Вообще тургеневская женщина мне была всегда симпатична. Ну, не всякая, конечно. Елена из «Накануне» мне не нравится совсем.
Потом я подумал и все-таки решил, что из всех типов женщин мне больше всего нравится женщина каверинская. Ива Иванова, Катя из «Исполнения желаний» — ну, вот такие девушки. Профессорская внучка — такой типаж. Умная, веселая, культурная при этом, не скажу «интеллигентная», потому что это слово все-таки очень испорчено, раскованная, рискованная, смелая, как большинство книжных детей. Книжные дети всегда ведь смелые — они же воспитаны на теоретических принципах. Только их храбрость не физическая, а, если угодно, духовная, мотивационная. Но они ведут себя в критических ситуациях великолепно.
Ну и Сонечка Голлидэй мне очень нравится. Другой вопрос — смог ли бы я иметь дело с Сонечкой Голлидэй и хотел бы? Наверное, нет — прежде всего потому, что она актриса, она врет на каждом шагу в силу профессии просто. И у Цветаевой видно, где она врет. Понимаете, там же образ написан с огромной любовью, но и с огромной зоркостью, которую дает эта любовь.
Кстати, может быть, если мы будем говорить о Цветаевой, я бы сосредоточился на «Повести о Сонечке», потому что Сонечка — она прелестный ребенок со всеми чертами балованного, безответственного и, пожалуй, жестокого ребенка, хотя мы видим ее прелестным. Вот тоже в ней есть и грация, и (ненавижу это слово) такая кошачья игривость, и все что хотите. Но еще больше в ней, мне кажется, расчета. Она играет каждую секунду, хотя она при этом невероятно очаровательная — и на фотографиях, и в прозе. А так, да, Ива Иванова — мой идеал. Нас с Букшей дополнительно роднит то, что мы с ней оба очень любим «Верлиоку».
«Ваше мнение по поводу ролика с Морганом Фрименом. К чему ведет подобная риторика людей, которые не могут отличить «левых» от «правых»? Ведь звезды и не вчитываются в текст, который им дают».
Не знаю, вчитывался ли он или нет, но уж как-нибудь Морган Фримен имеет не меньшее, чем Никита Михалков, право высказываться по телевизору. Если Никита Михалков может делать своего «Бесогона», если Андрей Кончаловский дает политические интервью и прогнозы, если Виталий Манский дает свои оценки окружающим и окружающему, то почему Моргану Фримену нельзя? Разумеется, можно.
Вот говорят: «А он не профессионал, он не политик, он актер». Во-первых, профессиональных политиков не бывает. Политологи бывают, а политик — это тот, кого, что называется, «выделили волной самой стихии», цитируя лейтенанта Шмидта пастернаковского. И во-вторых, понимаете, мне кажется, люди творческие имеют право судить о политике — прежде всего потому, что им для жизни профессионально нужна свобода, и поэтому они к политике прикосновенны самым непосредственным образом.
«Соглашаетесь ли вы, когда Исигуро называют великим художником?»
При жизни никого великим называть нельзя, но он значительный художник. Иное дело, что, понимаете, меня несколько, может быть, раздражает восточная медлительность его романов. Я считаю, что при всем очаровании «Остатка дня» все-таки выход на главную тему и вообще начало хоть какого-то действия там осуществляется со слишком большой отсрочкой. Да, мы должны этого Дэвиса, этого дворецкого, понять, услышать, проникнуться его речью, чаще всего очень смешной, но все-таки мне кажется, что первая треть книги непропорционально затянута.
«В прошлых программах вы говорили об испанской поэзии и о запланированном концерте, на котором вы будете ее читать. Когда это будет? — это будет 24 октября, приходите в Консерваторию. — Ввиду актуальности темы хотелось бы поинтересоваться, знакома ли вам каталонская литература? Каков ее характер? Каковы отличия от испанской традиции?»
Ну, видите ли, я не настолько ее знаю, чтобы судить о характере и отличиях. Из всех современных авторов, кроме Альберта Санчеса Пиньоля, который был у меня в эфире тоже и мне книжечку подарил, как-то никто на ум не приходит. Очень милый человек Альберт Санчес Пиньоль, хороший и замечательный писатель, но читал я его, сами понимаете, не по-каталонски. Я вообще, честно вам скажу… Я уже написал об этом. Любой сепаратизм мне кажется упрощением, я его противник. Мне кажется, что интеграция — светлое будущее всего человечества.
«В мировой литературе много примеров того, как герой спускается в ад и получает новое рождение. Вспоминается «Золотой осел» Апулея, Амур и Психея, герой Данте, увидевший все ужасы ада и после этого пришедший в рай, герои Достоевского, Акутагавы. Смерть для общества, сошествие вниз и последующее воскрешение характерно для многих религий, для шаманских посвящений. Нужен ли человеку внутренний ад для нахождения душевной гармонии?»
Не-а, совершенно… Вот вы правильно говорите, что Достоевский в патологии ищет какое-то, ну если угодно, горнило для восхождения в рай, и для него чем глубже падение, тем стремительнее восхождение. Я этой точки зрения не принимаю. Ею слишком легко оправдать любые преступления. Кстати, Сараскина очень убедительно пишет о том, что обращение Порфирия к Раскольникову — «Станьте солнцем!» — все-таки выражает, конечно, очень завышенную его оценку. Не стоит, по-моему, говорить ни о каких подобных перспективах. Правда, Сараскиной больше нравится Свидригайлов. А мне и Свидригайлов не очень нравится. Хотя, конечно, как персонаж он гораздо привлекательнее, чем трехнутый студент в его порыжелой шляпе. Раскольникова очень не люблю, красавца. Его попытался изо всех сил Тараторкин сыграть приличным человеком — все равно не вышло. И прав Волгин, что красавец для Достоевского — это черная метка. Я не люблю вот этой идеи, что надо нагрешить и покаяться. Точно так же идея смерти и воскресения — ну, понимаете, это не для всех. Трикстеру это необходимо, потому что бродячему учителю иначе просто не поверят. А в принципе я совершенно не уверен, что надо обязательно умирать и воскресать. Напротив, мне нравятся люди, которые живут ровной здоровой жизнью и излучают такое же ровное здоровое тепло.
«Можно ли лекцию по Борхесу?»
Толя, нельзя, потому что я не вправе это делать. Есть право любви. Я Борхеса не люблю. Не люблю Кортасара, допустим. Маркеса я люблю из всей великой плеяды. Поэтому — извините, никак. Я просто не чувствую вправе себя прикасаться к теме Борхеса. При всем уважении такие тексты, как «Фрагменты апокрифического Евангелия», я не знаю, некоторые сонеты, вот эта новелла про ножи, которые доиграли драку своих хозяев… Ну, очень много хороших вещей. Но в принципе я, грех сказать, написал когда-то фразу, от которой совершенно не отрекаюсь: «Борхес — самое живое из всех мер