Велик шанс, что дожила бы. Но, понимаете, в чем ужас? Конечно, это не просто чудовищная девиация. Ну, в конце концов, и Гепнарова не является чудовищной девиацией, и «Заложники» не являлись. Они обычные люди. Но проблема в другом. Проблема в том, что в человеке — и особенно в русском человеке, и особенно в русской женщине, задавленной множеством обстоятельств, — вот это есть. И Лесков, может быть, первый трезвее всех взглянул, показав, что Катерина Измайлова, которой скучно, страшно скучно, в которой томится, сквашивается, перекипает вот эта ее огромная женская сила, — что она способна вот на такое, что эта сила вырвется вот так.
Ведь Катерина Измайлова — это не история частного преступления, не история того, как тесть погиб, поев грибков. Это история о том, как женщина очень, в общем, узкого и хитрого, но приземленного ума, женщина больших страстей и огромной жестокости и силы не находила себе дела и места. И вот тогда из нее вот так вырвалась эта сила, такой страшной огненной вспышкой. Это история о том, как сама Россия может рано или поздно вот так взорваться. И именно поэтому «Леди Макбет Мценского уезда» в качестве оперы была так принята восторженно публикой, и холодно — властью, начальством.
Just Photos (автор, приславший мне письмо) решил мне изобретательно нахамить. Just Photos, милый, ты приезжай сюда и нахами мне здесь. Или у входа. Или в студии. И я на тебя посмотрю. А трусливые глупости писать — ну, это, по-моему, изобличает какого-то мелкого, очень закомплексованного (уже на этот раз в дурном смысле), неуверенного в себе человечка. Приезжай, милый, мы поговорим с тобой. Я не думаю, что у тебя хватит пороху.
«Смотрели ли вы сериал «Рим»?»
Нет, я смотрел фильм Феллини «Рим». По-моему, очень хороший.
«Каково ваше мнение? На мой взгляд, это один из лучших, а может быть, и лучший исторический сериал, что неудивительно, ведь по бюджету он почти равен «Игре престолов».
Понимаете, нет телевизора, и в компьютере нет времени это смотреть, ну просто физически нет времени смотреть сериалы. Слава богу, что еще сохраняется время как-то читать книжки. Поэтому, видите, к сериалу, к сожалению, как к жанру у меня отношение довольно суровое, потому что вещь, которая не имеет… Помните, как говорил Лотман: «Что не имеет конца — не имеет смысла». Протяженность сериала во времени мне кажется чрезмерной. На таком пространстве почти невозможно сохранить напряжение, невозможно сохранить осмысленное и сколько-то нестандартное высказывание. В остальном, конечно, к историческим сериалам я бы, наверное, относился с особенной любовью, если бы были у меня проблемы с засыпанием. Но у меня скорее проблемы со своевременным просыпанием.
«Если можно, еще раз про «Анну Каренину».
Да ради бога. Я сам в общем-то к «Анне Карениной» отношусь с нежностью.
«Не кажется ли вам, что линия Левина — герметическая линия, замкнутая парабола с ее мотивами поиска Бога, со страхом смерти, с арзамасским ужасом, — нет, арзамасского ужаса, по-моему, там еще нет, арзамасский ужас случился позже, — с радостью прощения кажется мне основной. В этом контексте условная линия Анны, Вронского и Каренина парадоксально и изящно замыкается в смерти Фру-Фру, а левинская парабола идет дальше?»
Маша, я действительно считаю, что линия Левина интереснее. У меня была уже такая гипотеза, что, наверное, с годами мне станет интереснее всего линия Ласки, потому что я как бы войду в возраст этой старой собаки. Мне Анна и Вронский были интересны ну в двенадцать, в пятнадцать лет, тогда Левин мешал. Сейчас Левин кажется главным. Почему? Потому что он точно уравновешивает линию Анны, но как-то он показывает, что сколь бы правильно ты ни жил, ты рано или поздно все равно придешь к тому же — к самоубийству, к тупику. То есть «жизнь» равно «бессмысленно», когда это измена и когда это правильное семьянинство.
Вот об этом собственно и рассказывает Толстой, в этом смысл эпиграфа. «Мне отмщение и аз воздам» — «Я разберу, кто из вас прав, вы на себя этого не берите». Потому что и Левин не прав, и Анна не права. Как сказано в последних строчках: пока ты не вложишь смысла в свою жизнь, она одинаково бессодержательна — что в измене, что в идиллической семейной такой трогательной картине мира.
«Некоторые считают, что непознаваемость мира намекает на его ошибочность, нереальность, искусственность и обман».
Да нет! Она намекает на то, что это он для нас непознаваем. Понимаете? Это он для нас с вами так многослоен. Как для человека, наделенного, скажем, таким плоским зрением, бывает такое отсутствие трехмерного восприятия, так для нас, я думаю, мир, который обладает энным количеством измерений, а мы видим три (максимум четыре — плюс время). Так что боюсь на самом деле, что как раз это свидетельствует не об ошибочности, а о совершенстве замысла.
Понимаете, то, что «Гамлет» Шекспира не совершенная пьеса с точки зрения сценических законов шекспировских времен… Это пьеса революционная. А пьеса совершенная, может быть, была бы в каком-то смысле скучна, двухмерна. Вот поэтому-то трехмерность мира мне представляется его главным достижением.
«Внезапно для себя заново открыл Пелевина, сейчас дочитываю «Жизнь насекомых». Возникла мысль, что Пелевин в лучшую сторону отличается от современников бесстрашием при задавании глупых вопросов. Главные герои задают глупые прямые вопросы, при этом получая ответы».
Вообще главная тема Пелевина, главный его прием — это разговор наставника с учеником. И для меня в этом смысле его проза, конечно, принадлежит к высокой философской традиции — или платоновской, или суфийской, как хотите. Но в любом случае Пелевин — выдающийся автор. Он может написать еще дюжину плохих романов, а может написать еще два шедевра или пять шедевров, неважно. Пелевин все равно один из самых значительных писателей сегодня.
Ошибка только в том — ваша и, допустим, и его, и моя, — наверное, ошибка в том, что мы как-то недооцениваем зависимость писателя от аудитории. А для писателя очень важно чувствовать отзыв. Как говорит блистательный Лев Мочалов: «Поэзия — явление концертное». И когда этот отзыв не случается, это трагическое явление, конечно. Поэтому для меня Пелевин отказывается сознательно от романа, на который он способен, и пишет роман, который эта аудитория поглотит. Это тоже интересный эксперимент, но мне он кажется все-таки расслабляющим — и для писателя, и для аудитории.
«Большой любитель кошек Берроуз в «Коте внутри», — во «Внутреннем коте», да, — утверждал, что кошка, в отличие от собаки, не предлагает услуг, а предлагает себя. Кошка — компаньон, сожитель, в то время как собака — слуга. Там же Берроуз утверждает, что собака покоряет человека ложной сентиментальностью, ее рычание неестественно, и вообще это самое несчастное в мире животное, потому что оно больше всего изуродовано человеком».
Типично битнический взгляд на вещи. Видите ли, самостоятельность — еще не главная добродетель. Можно сказать, что собака изуродована человеком. А можно сказать, что она им очеловечена, что она из всех животных в наибольшей степени наделена бессмертной душой, которую ей транслирует человек. Я, кстати, думаю, что на вечный вопрос многих животнолюбов «А увидимся ли мы на том свете с нашими животными?» некоторые продвинутые батюшки отвечают: «В той степени, в какой вы их наделили толикой своей души». Так-то, я думаю, может, некоторые увидятся даже с игрушками.
Но если говорить серьезно, то мне кажется, что собака ближе обезьяны, ближе коровы, ближе всех к человеку; она им в наибольшей степени воспитана, очеловечена и доведена до себя. Другое дело, что кошка — это вот то, где человек остановился, не желая приближать ее слишком, потому что человеку (об этом мы сейчас будем говорить) одинаково нужен и образ друга, слуги, и образ независимости, образ чего-то рядом, образ чего-то отдельного. Вот это мне кажется очень принципиальным моментом.
«Вы делаете нужную вещь, — спасибо. — Скажите, насколько сильное на вас оказывается давление со стороны власти? Почему вас не пускают на ТВ?»
Ну, я бы не сказал, что меня не пускают на ТВ. Для меня сделали все возможное, чтобы мне не хотелось ходить на ТВ. Это верно. Они меня не пускают как бы в смысле метафизическом. Они сделали ТВ таким местом, куда ходить впадло, говоря простым языком. И я очень стараюсь соблюдать некоторые этические компоненты. Я абсолютно уверен, что все, кто работает сегодня на ТВ, будут гореть в аду. Ну, может быть, редакторам будет послабление — может, они будут не гореть, а, допустим, вариться. Но все равно у меня есть ощущение, что это ад. И к этому аду лучше не прикасаться, лучше к нему не подходить.
«Расскажите об «Игре Эндора» Орсона Скотта Карда».
С удовольствием расскажу, надо перечитать.
«Какую подоплеку вложил Вербински в «Пиратов Карибского моря»?»
Слушайте, ну я не думаю, что там есть какая-то подоплека прямо. Вербински — он прежде всего художник, такой мастер, довольно, я бы сказал, изысканный. Он снимает не кино «про», а он снимает кино «как». Вот там эти его вечные любимые лейтмотивы, замечательный герой-трикстер, последний убедительный трикстер в западной культуре. И тоже, кстати, с женщиной у него не получается ничего, поэтому Кайра Найтли не достается ему. Джек Воробей — прелестный образ. Это же такое, понимаете, интеллектуальное упражнение на тему фильма Полански «Пираты», который появился раньше, чем надо, и поэтому не получил настоящего признания, хотя все там уже есть. Гений всегда забегает вперед, ничего не попишешь.
Что касается каких-то смыслов, которые там есть. Ну, самый простой смысл сформулировал как раз Джонни Депп в ответе на вопрос вашему покорному слуге. Он сказал, что кончилось время предсказуемых героев. Сегодня героем и, более того, любимцем аудитории может быть только человек, относительно которого вы не знаете, что он сделает в следующую минуту. Поэтому Джек Воробей забил всех персонажей. Поэтому все смотрят только ради него.