Что касается духовного состояния страны, где эпидемия суицидов происходила, где измывались абсолютно над идеологией официальной, где после кратковременной и тоже очень гнилой по сути вспышки патриотизма последовало такое разочарование, такой отходняк! Ну, у вас же перед глазами все. Нам все дано в ощущении. Конечно, в духовном отношении Россия находилась на краю пропасти. И как правильно говорили, после Октября она сделала серьезный шаг вперед, то есть оказалась в пропасти, да. К сожалению, эта социальная система не справлялась с Россией — ни с ее пространством, ни с ее богатством, ни с ее темпами развития, ни с ее интеллектуальной мощью, ни с ее геополитическим (простите за выражение) значением. Не справлялась с этим монархия, централизация не справлялась, идеология не справлялась. Запретительство пасовало перед этим.
Страна была лучше, чем ее верхушка. И она эту верхушку скинула объективно. При этом она разрушила очень много. Ну, ничего не поделаешь, это уж особенность русского бунта. Именно поэтому не надо до него доводить, потому что все, ради чего делается революция, гибнет первым. Об этом я говорил очень много раз. И если вас так привлекает консерватизм, то ведь посмотрите: сегодняшнее развитие России — это, по сути, крест на всяком развитии, запрет любого развития, потому что если этот поезд поедет чуть быстрее, он просто развалится. Поэтому единственное, что надо делать — это все время его тормозить, все время искусственно отсекать любые варианты будущего.
Ведь посмотрите, сколько сегодня замечательных, бурно развивающихся, на много способных общественных сил. Им ничего нельзя, потому что при той политической системе, которая есть, немедленно все духовные скрепы, а именно все затянутые гайки, расшатаются и разболтаются — и все опять придет к катастрофе. Ну, понимаете, сколько же можно ехать таким образом? Почему один раз не попытаться построить живую органичную систему, а надо все время воздвигать вот эту пирамиду? Ну, мне кажется, что это уже последний сейчас такой извод, уже самый фарсовый, и в ближайшее время мы увидим благотворные перемены. Хочется надеяться.
«У меня к вам два вопроса. Оба, к сожалению, не имеют отношения к литературе и кино, но, кроме вас, спросить некого. В Штатах вы общаетесь с неглупыми людьми. Как эти люди относятся к волне сексуальных скандалов, которая накрыла Америку? Относят ли они эти явления к издержкам «толерантности» или считают, что это — чистая коммерция?»
Саша, большинство из них, конечно, относятся с ужасом к этому, особенно интеллектуалы, особенно профессура, поскольку, понимаете, профессура-то с этой ситуацией столкнулась гораздо раньше — о чем написан роман Кутзее «Бесчестье». Это общемериканская, общезападная очень распространенная ситуация, когда возникает такая волна коллективного ханжества. Всегда Америка с этим справлялась как-то. И сейчас справится.
Меня настораживало другое — что не было почти голосов в защиту Вайнштейна, хотя, так сказать, не важно, солидаризируетесь вы с ним или нет. Просто иногда надо встать на пути у стаи, надо высказать что-то отдельное. В этом была основа американской мифологии: поднимется один против всех и разбавит атмосферу всеобщей травли. Но сейчас этого не случилось.
Еще, знаете, вот был такой Синклер Льюис, которого с почти никто не вспомнит. Так вот, у него был такой роман «Здесь это не пройдет» или «Здесь это невозможно» — роман о том, как в Америке победит фашизм. И вот там, кстати говоря… Это роман, кажется, года тридцать четвертого или тридцать пятого, уже поздний такой Льюис, уже алкогольный. И вот там очень точно показано, что в Америке фашизм начнется с единомыслия, и очень может быть, что с единомыслия морального. Там сказано: «Фашизм у нас возможен, если мы за него проголосуем». А могут за него проголосовать. Ну и Грег Стилсон вам в помощь — у Стивена Кинга в «Мертвой зоне». Конечно, американские интеллектуалы относятся к этому с ужасом. И конечно, никто из них не верит, что это надолго. Рано или поздно там произойдет откат. Они же защищали и Полански, кстати.
«Как относятся они к «наезду» Запада на российский спорт? Считают ли, что за этим явлением в основном политика? Вы говорили, что не интересуюсь спортом, — совсем не интересуюсь, вы правы, — но ваше мнение мне было бы интересно».
Саша, я вообще к любым ситуациям, когда должны расплачиваться частные люди, отношусь негативно. И мне, конечно, дико обидно за российских спортсменов, которые из-за упертости, наглости, может быть, трусости своих спортивных функционеров лишаются Олимпиады. Вот это болезненная и ужасная ситуация.
А мы услышимся через три минуты.
НОВОСТИ
Продолжаем разговор.
«По поводу вашего выступления в Совфеде. Вы высоко оценили способности нового поколения, называя их гениями, при этом для воспитания этих гениев предлагаете создать «педагогический спецназ». Не кажется ли вам это противоречием? Александр, Санкт-Петербург».
Саша, не кажется, потому что вы опять не поняли ничего, простите меня, потому что не захотели понять. Не для воспитания гениев предлагаю я создать «педагогический спецназ». Во-первых, не спецназ, а десант. «Спецназ» — это слово не из моего лексикона. Спецназ своих не бросает, но меня не интересует.
Значит, там совершенно другая история. Возникают очень часто на таких переломах поколенческих сложные конфликтные ситуации. Разрешать их должен действительно педагог, обладающий навыками психолога, лучше знающий, лучше чувствующий детей, более опытный. Привлекать такого педагога из Москвы или из иного центра, хоть новосибирского, иногда бывает полезно. Консультироваться учителям не с кем. Вот и все, о чем я говорю. А «педагогический спецназ» для воспитания гениев — это что-то из области боевой фантастики.
Вообще большинство комментариев к моему выступлению в Совфеде — они подтверждают мою любимую мысль. Если американскому студенту вы дали задание, вы можете быть убеждены, что оно будет выполнено. Если русскому студенту дали задание, вы можете быть убеждены, что вам приведут двадцать гениальных аргументов, почему оно выполнено быть не может, и это будет лучше, интереснее самого задания.
Поймите, в сегодняшней России можно, безусловно, загубить любую инициативу (в сегодняшней — более, чем когда-либо). Абсолютно не проблема из «педагогического десанта» сделать «педагогический спецназ» с дубинками, который прилетает и наводит порядок. Абсолютно не проблема (вот мне пишут) из любого детского издания сделать новую «Пионерскую правду». Абсолютно не проблема из любого лицея с гениями сделать видеозапись, типа уже нарицательной кувычкинской, где все поют «Дядя Вова, мы с тобой». Опоганить идею — элементарно! Но это, знаете, не повод отказываться от развития, не повод отказываться от вариантов. И вот это страстное стремление доказать: «Да ну! Опять ничего не получится»… Может быть, и не получится, но отрицательный результат может быть самоценен. Напомню вам старую фразу Вадима Шефнера: «Человек, который не добрался до вершины Эвереста, все-таки поднялся выше человека, который успешно поднялся на кочку».
Вот сегодня я наблюдаю дикий страх перед любым действием, любой инициативой. Этот страх не только у власти, не только у правительства, а этот страх у оппозиции. «А если после Путина будет хуже?» Кстати говоря, в Зимбабве тоже сейчас огромная вышла демонстрация людей, которые уверены, что после Мугабе будет хуже. Хотя я уж не знаю… Мугабе все-таки не Путин, он значительно хуже во многих отношениях (не сочтите это за попытки делать комплименты российской власти). Ну, это потому, что Россия — далеко не Зимбабве: традиция другая, ну просто другой континент и климат другой. Вот там тоже очень много людей, которые боятся, что без Мугабе будет хуже. И есть, вы знаете, идея обеспечить ему посмертное правление, потому что им, видимо, кажется, что хорошая власть — это мертвая власть. Вот до чего он уже их довел.
Проблема в том, что действительно панический страх любых перемен — вот в этом главная проблема сегодняшней России, обжегшейся на всем, — он наблюдается и слева, и справа, и у консерваторов, и у либералов, и у власти, и у оппозиции, потому что все только клянутся и молятся, чтобы не случилась революция. А почему? А тогда уже в Турцию не больно-то поедешь, да и тушенки не больно-то покушаешь. И разумеется, панический страх, что исчезнет жалкая стабильность, что отберут жалкие накопления. Ну, здесь остается только повторять: Господа, неужели вы рассчитываете жить вечно? Вы все равно умрете. Понимаете? И поэтому вот это цепляние за жалкие приметы стабильности — оно довольно смешно.
Да, конечно, при желании можно любую педагогику заболтать. Да, при желании можно из детской газеты любой, которую сами дети будут делать, сделать голимую графоманию. Это бывает. Но обратите внимание и на то, что ведь продукт-то не самоценен. Не важно, какая это будет газета, а важно, какая это будет среда. Да, наверное, в «Алом парусе» и в «Комсомольской правде» был довольно высокий процент конъюнктурных материалов, но оттуда вышли Щекочихин, Хлебников Олег, в каком-то смысле и Муратов.
Меня тут очень много спрашивают, как я отношусь к решению Муратова. Да положительно отношусь. Вот тут Ширвиндт в нашем диалоге сказал: «Тринадцать руководителей московских театров в сумме старше, чем Москва». Ну, это катастрофа, когда человек не уходит вовремя. Понимаете? И Муратов — я не знаю, вернется он, не вернется. Он перешел на другую должность, он не ушел из газеты, но он совершенно правильно, очень глубоко и своевременно задумался о том, что надо в какой-то момент, простите, готовить себе смену. Это обязанность руководителя, а не вечно, как правильно когда-то сказала одна поэтессе, «ягодицами вцепляться в кресло», «вгрызаться в кресло». Сказала, что один из руководителей Москвы попой вгрызся. Меня поразило! Зачем вгрызаться-то? Ну, не для этого нам власть дается. Поэтому у меня есть ощущение, что муратовский метод глубоко верен.