в пятом ряду» замечательная?) и талантливыми по большому счету, немножко истерическими, может быть.
Ну, тогда многие талантливые дети были истерическими, они взрослее были, чем нынешние. Взрослее — в смысле печального опыта лжи, который их окружал. Ну, вот вы посмотрите в Новый год на наших талантливых детей, которых сюда набьется значительно больше, чем я бы хотел, потому что они очень хотят все в эфир. Они ужасно жизнерадостные. Понимаете, в них нет подпольных комплексов. Они здоровые. И мне с ними поэтому так приятно и весело. И я не чувствую себя стоящим над пропастью во ржи и тормозящим их на каком-то гибельном пути. Но, с другой стороны, меня немножко смущает их жизнерадостность. Мне бы хотелось немножко, знаете, как у Мицкевича, «пару зернышек горчичных». И вот у Алексина этого было много. И я его считаю большим писателем, очень душеполезным.
А мы вернемся через три минуты.
НОВОСТИ
Продолжаем разговор. Поотвечаю я немножко на письма, с вашего позволения. Тут, кстати, приходит довольно много и на SMS. Спасибо всем.
«Приближаясь к 27-летию…»
Я помню, как меня знакомили с Лидией Гинзбург, мне было 21, и она так задумчиво своим несколько скрипучим голосом сказала: «Бывает же 21 год…»
«…За просмотром подросткового сериала, увиденного в прошлом году… увиденного десять лет назад, я пришел к мысли, что подростковых переживаний я не ощущал в должной мере, — ну, значит, у вас все впереди. — Вдруг захотелось, чтобы мне снова было шестнадцать. Хочу пережить интенсивность переживаний любви, поиска независимости, противостояния с миром. Посоветуйте книгу, описывающую становление личности в подростковом возрасте. Желательно, чтобы рассказ в ней шел от лица подростка. Хочется восполнить нехватку тех переживаний».
Да знаете, мне кажется, не надо особенно их восполнять. Это не самые — ну, как бы вам сказать? — не самые плодотворные и не самые радостные переживания. Не буду вам советовать «Над пропастью во ржи» именно потому, что «The Catcher in the Rye» — это такая вещь пародийная, насмешливая, она очень смешная. И герой противный. И чем больше я ее перечитываю, тем мне смешнее.
Я вам могу посоветовать не часто упоминаемое произведение — это повесть Рувима Фраермана «Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви». Это волшебный стиль. Кстати, вот Матвеева, которая хорошо знала Фраермана, товарища ее отца по Дальнему Востоку, она называла «Дикую собаку Динго» произведением волшебным, выдающимся, языковым чудом и лучшей повестью о любви считала «Дикую собаку». И написала, кстати, для радиоспектакля по просьбе Фраермана одну из лучших своих песен — «Синее море». То есть у нее мелодия была задолго, она ей приснилась, а Иван Семенович Киуру, муж ее, ей посоветовал, про что это должно быть — и она стремительно ее написала. И я больше всего люблю тот куплет, который она выбросила потом, который вошел в радиоспектакль (там Камбурова это поет): «Ночь раздувает угли восхода, замирают гудки парохода».
Как я люблю эту вещь! И как я люблю «Дикую собаку»! Олег Павлович Табаков, дай Бог ему здоровья, который там озвучивает нанайского мальчика Фильку, я до сих пор помню, как он голосом своим неповторимым произносит: «Маросейка». Там Таня говорит: «Есть такая страна — Маросейка». — «Маросейка? Наверное, это остров. Проклятые острова! Они никогда не удерживаются в моей памяти!»
В общем, почитайте. «Дикая собака Динго» — это самая глубокая, чистая и удивительная повесть о первой любви. Фильм Карасика тоже неплохой, но мне больше нравится эта повесть. И вот там подростковое какое-то чудо. Она очень кризисная вещь. И кризис мировоззрения этой девочки Тани очень понятен. У нас дома вообще как большое чудо сохранялась книжка с автографом Фраермана, потому что мать его когда-то пригласила (году в семьдесят, по-моему, первом), уже очень старенького пригласила его от Бюро пропаганды, и он у нее в школе выступал. И вот для меня было совершенным чудом, что можно увидеть Фраермана, потому что он был для меня классик — не меньше Паустовского, кстати, по масштабу. Вот «Дикую собаку» я вам очень советую перечитывать, потому что вот там то, чего вы жаждете, Леонид, там вот эти самые подростковые проблемы, которых я, вообще-то, никому не пожелаю, потому что ничего в этом хорошего нет. Но из них можно делать великую литературу.
«Прочитал у Алексея Балабанова: «Данелия — хороший режиссер, он не скатывается в гайдаевскую комедию. Я не люблю такое кино, когда все кричат и бегают». Поняла, что разлюбила комедии Гайдая именно из-за суетни и беготни. А каково ваше отношение к гайдаевскому юмору?»
Я люблю гайдаевский юмор. Больше всего люблю фильм по О. Генри «Дороги, которые мы выбираем» и «Вождя краснокожих», из новелл. Я думаю, Гайдаю не дали полностью раскрыться, его загнали в эксцентрическую комедию. Но вообще-то, понимаете, эксцентрическая комедия — это жанр не хуже любого другого. Конечно, Данелия — крупный режиссер, я думаю, такой наш Феллини. Дай Бог ему здоровья. Сейчас вот читаю его книгу, исправленную и дополненную. И спасибо ему. Большое спасибо вам, Георгий Николаевич, за этот подарок. И восхищаюсь каждым словом, настолько это точно и временами цинично и жестоко.
У него, кстати, довольно жестокое кино (у Данелии). Я тут пересмотрел «Осенний марафон» — и, знаете, мало мне не показалось. Но другое дело, что, так сказать, жанр Гайдая — он довольно почтенный. Бастер Китон, знаете, он довольно почтенное имя в истории кинематографа. Равно как и Гарольд Ллойд. Равно как и, кстати говоря, ранний Чаплин, потому что зрелый Чаплин для меня начинается с «Диктатора», может быть, с вот этих «Времен» тридцать шестого года, с «Новые времена» («Modern Times»). И для меня, конечно, «Месье Верду» — его лучшая работа. Но это не отменяет Бастера Китона.
И больше вам скажу: вот эти высказывания Балабанова… Балабанов умел и любил говорить гадости о людях. Это в некотором смысле было его такое profession de foi. А мне, например, кажется, что в плане, так сказать, душевной пользы некоторые картины Балабанова, такие как «Про уродов и людей», они все-таки сильно уступают фильмам Гайдая, которые изобилуют блистательными приемами.
А что касается цинизма, то здесь, мне кажется, тоже Гайдай мог бы дать Балабанову серьезную фору. Во всяком случае, снять такую комедию, как «Кавказская пленница», мне кажется, Балабанову было слабо. Ну, он вообще был не комедиограф. Попытка снять, скажем, «Мне не больно» как трагикомедию, или «Жмурки» — это, мне кажется, как раз показало некоторые его комплексы перед Гайдаем. Потому что Балабанов умел делать страшно, это он был чемпион, но не умел делать смешно. Для этого задействованы какие-то другие, хотя очень похожие свойства.
«Выскажите мнение о биографических книгах Алексея Варламова о Булгакове и Алексее Толстом».
Вот книга о Грине мне кажется не очень хорошей, а книга об Алексее Толстой — хорошей. Но дело в том, что, понимаете, каждому надо писать о том, что ему близко. Вот Алексей Толстой в каких-то своих интенциях и потенциях Варламову, мне кажется, близок, а Грин — ну, это просто писатель совершенно другого темперамента и другого плана.
«Что посоветуете почитать молодому человеку, который не знает, чего хочет от своей жизни, и в его голове полный хаос?»
Ну, знаете, самое понятное — это «Приключения майора Звягина», работа Веллера. Эта книга когда-то очень многое расставила в моей голове по своим местам, во многом от противного. Я помню хорошо, как Веллер ее привез в «Собеседник». Она тогда издавалась по главам в Эстонии, такими брошюрками. Он их привез. И конечно, это был шок! Вот где я обжег язык-то, в общем. Эта книга… Я помню, что Битов говорил, что читатель обжигается об «Лолиту», обжигает нёбо и долго не может ничего подобного читать, Битов говорил. А вот мне кажется, что книга Веллера как-то была гораздо более провокативна, особенно после первой главы: Звягин присваивает себе божественные полномочия и убивает палача-чекиста. Ну, там столько было приветов русской классической традиции.
Вообще Михаил Иосифович… Конечно, он меня сейчас не слушает, и вообще вряд ли ему до меня сейчас есть дело. А может, и есть. Ну, короче, Миша, если ты в Москве, то «Майор Звягин» — это опасная книга, но очень хорошая, очень! Она настолько полезная! Это в совершенно трэшевой обертке серьезнейшее философское произведение с огромным вызовом. И эта соломинка, с которой не расстается Звягин, которая и делает его последней соломинкой для многих… Никогда, когда читаешь Веллера, никогда не надо забывать, что с тобой играет гроссмейстер, и он дурит тебя на каждом шагу! Но «Приключения майора Звягина» — это очень и опасное, и полезное чтение. Во всяком случае, после этой книги вы прежним не будете, совершенно точно.
Хотя многое меня там так бесит, просто это невозможно! И я пародию на нее такую, помню, с женой сочинял про то, что… про двенадцать подвигов майора Звягина: майор Звягин переводит старушку через улицу, майор Звягин лишает феминистку невинности… Ну, там все было придумано довольно жестоко. Но при всем при этом это книга умная. И по крайней мере, хаоса у вас в голове после этого не будет. Я даже боюсь, что после этого у вас в голове воцарится слишком казарменный порядок. Но в любом случае прочесть эту книгу следует.
Из других? Знаете, вот если вам серьезную литературу надо, то первый роман воспитания, первый автобиографический роман в европейской литературе, первый вообще великий европейский роман — это «Исповедь» Блаженного Августина. И книги с девятой по одиннадцатую, даже с седьмой по одиннадцатую надо знать наизусть. Сначала там несколько больше теологии, ну а дальше идет такой страшнейший глубочайший психологизм. Я думаю, что прустовские корни в «Исповеди» Блаженного Августина. Я столько времени провел с этой книгой в свое время! И я так долго говорил цитатами из нее! «Я — человек, которому лучше пробудиться — все еще спал и понимал, что мне лучше пробудиться, но все еще был окован сном». Это было мое состояние в какое-то время. Нет, он совершенно великий писатель. И для меня эта книга была такой… я ненавижу слово «инициация», но, если хотите, таким существенным толчком.