Поэтому, когда мне тут пишут: «Не отвлекайтесь на хамов форумных»… А почему не отвлечься? А почему иногда в нос кому-нибудь не закатать? И вообще — почему не помахать кулаками? Знаете, людям, меня окружающим, станет гораздо легче, потому что избыток моей агрессии, вполне естественной, такой маскулинности (никто из нас не свободен), ну, он сольется в Сеть, этот избыток, и в остальном я буду совершенный зая. Я поэтому и не возражаю, видите ли, против некоторой сетевой агрессии. Конечно, травля сетевая отвратительна. А помахаться в Сети… Почему? Это хорошо. Вы будете более мирно вести себя с окружающими.
«Нашли ли ваши ученики саратовский клад Чернышевского?»
Пока нет, потому что нет однозначной системы расшифровки. Пока из страниц, которые они нашли, получается, к сожалению, белиберда. Но мы не теряем надежды.
«Зачем Честертону нужен отец Браун как герой детективов? Ведь странен проповедник в роли сыщика».
Андрей, это очень дельный вопрос. Вот вы тут далее пишете: «Что же он ищет?» Он ищет Бога. Это нормальная история. Дело в том, что вера в Бога сама по себе — проблема довольно-таки детективная. Я писал многажды о том, что неинтересен детектив, в котором ищут только преступника. Уж преступника автор знает. Берясь за детектив, он заранее знает разгадку.
Вот Достоевский… Вы знаете, я не очень люблю этого автора, но я восхищаюсь его изобретательской дерзостью, потому что, конечно, «Преступление и наказание» — это детектив принципиально новый или, как я там насчитал в сюжетных схемах, девятого типа, когда ясно, кто убил, кого убил, когда и где, но непонятно, зачем. И главное, непонятно — и что теперь? Поэтому настоящий детектив — это детектив, где автор разыскивает метафизическую истину, ее обоснование. Таковы некоторые наиболее удачные детективы Агаты Кристи, которая, безусловно, религиозный, глубоко религиозный автор.
И конечно, детективы Честертона продиктованы не столько, как вот Матвеева говорила, чувством уюта, которое порождает, вообще говоря, каминный детектив (кругом бушует зло, а мы сидим с патером Брауном у камина, и нам уютно), но это порождается еще и, конечно, жаром метафизического вопрошания, понимаете, вот этим духом поиска Бога на земле, поиска его следов.
Вот у Хертсберга в «Fallen Angel», в замечательном романе, из которого «Сердце Ангела» сделал Алан Паркер, там герой ищет самого себя. Но ведь в каком-то смысле… Ну, это не спойлер, это абсолютно очевидная вещь. Но ведь в каком-то смысле, ребята, любой поиск Бога — это поиск себя. Потому что сказал же нам Блаженный Августин: «Господи, если бы я увидел себя, я бы увидел Тебя». Вот этот мотив поиска истинного себя — это то, чем занимается патер Браун. Помните, там же он, кстати, говорит: «А я ничем не лучше. Я сам совершил все эти преступления». Все с ужасом на него смотрят, а он говорит: «Да! Потому что я проделал их мысленно, я прошел этот мысленный путь». С этим не поспоришь. И наверное, патер Браун находится в таком тесном контакте со злом именно потому, что это в известном смысле жертва с его стороны.
Еще одна просьба поговорить об отношении Толстого к поэзии.
«Как попасть на ваши лекции в Питере?»
Да в Питере-то как раз довольно элементарно на них попасть. В Мариинке или… В Мариинке ли? Я не знаю точно. Ну, в общем, кажется… Или в БДТ? В БДТ, по-моему, лекция по Швейку, потому что Андрей Могучий поставил спектакль о Швейке. Там лекция о Швейке как о последнем герое Австро-Венгрии. Мне давно хотелось вообще поговорить о Швейке как о таком квазитрикстере XX века. Это такой наш современный Одиссей, при этом он в одном лице и Дон Кихот, и Санчо Панса. До сих пор же непонятно, как к Швейку относиться, в какой степени он идиот. Вот попробуем поговорить об этом.
Ну и в «Эрарте» будет довольно большой вечер стихов, а в «Буквоеде» — презентация сборника «Страшные стихи». Кстати, здесь масса вопросов, где достать этот сборник. Ну, сейчас — вот сегодня-завтра — его не достать нигде, потому что тиража еще нет. Но 21-го в Доме книги на Новом Арбате я представляю вот этот сборник «Страшные стихи», второе издание, где он уже претерпел некоторые, на мой взгляд, позитивные изменения, стал еще страшнее. Приходите в полшестого вечера, и там я буду, стало быть, этот новый сборник по мере сил представлять. Кстати, довольно скоро выйдет и новый полный «Квартал», насколько я понимаю… ну, с новыми тремя главами. Это произойдет где-то в первой половине февраля.
«Как вы относитесь к Случевскому? Почему не включили его страшные стихи в сборник?»
Случевского я очень люблю, я считаю его выдающимся поэтом. Я разделяю гипотезу (не помню сейчас чью), что именно из его стихов — из «Коллежских асессоров», насколько я помню — выросли «Стихи о неизвестном солдате» Мандельштама. И вообще обратите внимание: у поэтов XX века очень много эпиграфов из Случевского. Нет, он блестящий поэт. Такие ржавые струны, дребезжание ржавых струн, старые, некрасивые, совершенно чуждые обычным лирическим вдохновениям. Его вдохновляют очень часто эстетика безобразного, нарочитые прозаизмы. Ну, я думаю, что вот он и Фофанов — это такие два источника лирики XX века. И Иннокентий Анненский во многом вырос из них, потому что это его ржавые струны, но сначала они заговорили в подчеркнуто дисгармоничной такой, я бы сказал, иногда подчеркнуто безобразной поэтике Случевского. Случевский — замечательный поэт. Почему не включил? Не знаю. Не дошли руки. Но там будут еще новые переиздания. Спасибо. Конечно, включим.
А сейчас… Вернемся через три минуты.
РЕКЛАМА
― Продолжаем разговор.
«Как вы относитесь к чтению Дарьи Юрской, в частности к чтению ваших стихов?»
Ну, я, во-первых, польщен, что Дарья Юрская их читает. Когда красивая и талантливая актриса читает твои стихи — это всегда как-то, ну, заставляет себя переоценить со знаком «плюс». Если же говорить о ее манере чтения, то я уже говорил, что Юрская — она очень отличается по манере от своего отца. Сергей Юрьевич действительно делает спектакль из каждого текста. Даша Юрская читает мои стихи примерно так, как их читала бы моя душа, как их читал бы мой лирический герой. Это совершенно не похоже на то, что я внутри себя слышу, но тем как-то счастливее я становлюсь, когда она это своим волшебным голосом произносит.
Вот 30 января в зале «Прямой речи» на Ермолаевском можно будет послушать какие-то мои вещи, что-то она читает с Татьяной Толстой, насколько я помню, что-то там будет. Ну, там довольно большой моноспектакль, такой печальный, по основной интенции своей мрачноватый. Ну, приходите, посмотрите. Я-то в любом случае буду это слушать, потому что как-то, когда я слушаю свои стихи ее голосом, они мне нравятся, а когда своим — не всегда.
«В своей лекции вы отнесли к критериям хорошей прозы изобразительную мощь, темп и эмоциональный диапазон. Что такое эмоциональный диапазон?»
Это то путешествие, которое вы проделываете на протяжении книги. То есть если вы на протяжении книги испытываете достаточно широкий разброс эмоций, если вы путешествуете из одного состояния в другое, меняетесь, претерпеваете какие-то не вполне ожидаемые эволюции, то это книга хорошая. Если она вся более или менее выдержана на одной эмоции — это неинтересно (ну, мне во всяком случае неинтересно).
«Очень понравилось «Ненастье», поскольку… — ну, это имеется в виду роман Алексея Иванова. — Я поняла, что главная героиня по традиции русской литературы — это Россия. Присутствуют все маркеры: тут и побег с любовником, и растление, и убитый ребенок».
Ну, все-таки, конечно, он же повторяет матрицу Алексея Толстого во многих отношениях и, соответственно, матрицу романа «Хмурое утро». «Ненастье» и «Хмурое утро» — не знаю, насколько это сознательная рифма, но она прочитывается.
«Почему Лихолету перед смертью кажется, что убитая рядом с ним девушка — это Таня? Ведь он Таню не любил».
А потому что Таня во всех. Потому что Таня — это все женщины, их наиболее предельное воплощение.
«Что такое у Иванова этот образ? Почему ему видится Таня? Спасибо!»
Спасибо и вам. Значит, как я понимаю, вечная невеста она потому, что никто не тронул ее глубины. Она в каком-то смысле всегда девственна. Не то что она рано, прежде времени начала свою женскую жизнь и не успела развиться, но она не успела развиться именно потому, что Россия — она в широком смысле остается ничьей, никому не принадлежащей. «Какому хочешь чародею // Отдай разбойную красу!» Это блоковский мотив. Настоящей глубины ее сердца никто не тронул. Она действительно вечная невеста, потому что она не может никому принадлежит и никому окончательно не доверяет. Это серьезная и трагическая тема. Ведь такая вечная девственность российская и не дает осуществиться вечной женственности. И обратите внимание, что героиня «Гадюки» толстовской, скажем, она же остается девственницей, потому что ее не смог изнасиловать один герой, не стал с ней жить другой, третий просто ее отверг. Она остается ничейной, невостребованной, непонятной. И в этом, конечно, какая-то тайная и ледяная глубина, довольно мрачная.
«Заслуживают ли наказания ульяновские курсанты или нужно их понять и простить?»
Я не понимаю, что здесь прощать. Ну, снялись люди в каком-то идиотском виде. Я не очень понимаю, зачем они это выложили. Вообще пока я могу подтвердить только один свой давний вывод: ребята, дальше от социальных сетей! Нечего вам там делать. Социальные сети — это плохо, вредно, опасно, скучно, провокативно, это портит настроение. Ну, Интернет же — он для переписки, для получения информации, для общения с единомышленниками. Но зачем сниматься и выкладывать? Вот этого я не понимаю. Какая тайная потребность реализуется таким образом? Ну, пошутили, сняли, посмотрели.
Это все равно что, понимаете, выкладывание своего семейного альбома. Ничего нет скучнее чужих отпусков и чужих снов. Когда в Сети пересказывают сны или помещают фотографии из отпуска… Ну, бывало, придешь в гости, и тогда это называлось «просмотр слайдов». Приходишь в какие-нибудь восьмидесятые годы в гости — и хозяева начинают показывать слайды. Вот они поехали на Алтай. А вот они поехали (редкий случай) за границу. А вот выпускной вечер какого-нибудь американского школьника. Кому все это надо? Что за копание публичное в своем и чужом белье? У чел