от диалог ровно, не на повышенных тонах и без какой-то демонстративной агрессии.
Давайте вернемся к исходной проблеме: она или не она на опубликованном снимке? Потом мы можем обсудить: а хорошо или плохо летать на корпоративы во время предвыборной кампании? Это тоже предмет для обсуждения, совершенно нормально. Что мне кажется ужасным — понимаете, так это то, что в процессе этой предвыборной кампании перессорятся все: Милов с Кацем, Навальный с Собчак (и хорошо, если не с Волковым), Морозов со мной (от чего боже упаси) и так далее. Ну, комментаторы.
А я могу вам сказать, отчего люди ссорятся. Как человек, которому приходилось решать задачи экспериментальной и экстремальной педагогики, разбираться с плохим классом, я знаю: в классе плохо, когда классу нечего делать. Современная российская политика, поскольку она не приводит ни к каким результатам (мы вынуждены быть заложниками биологических и внешнеполитических обстоятельств), поскольку внешняя политика российская не может привести к победе на президентских выборах, исход их предрешен, то и начинаются выяснения отношений вместо борьбы за общую цель. Это катастрофическая ситуация, серьезная. Это вот та самая corruption в своем первоначальном значении, которая не касается коррупции в воровском смысле, а это порча, нравственная порча.
Да, так нас сегодня поставили в такие обстоятельства, что мы постоянно выясняем отношения вместо того, чтобы делать некоторое общее дело. Общего дела быть не может, потому что предрешен в этих выборах результат. Ну, значит, надо как-то смотреть дальше этих выборов, вот и все, и думать об общем деле, которое надо сформулировать. На мой вкус, таким общим делом может быть стремительный образовательный или интеллектуальный рывок в воспитании достойной смены. Этим я по мере сил и занимаюсь. Таким делом может быть создание новой национальной мифологии, серьезная рефлексия на тему национального характера, веры, принципов и так далее. Этим кто-то должен заниматься, потому что национальный характер у нас не осмыслен, не понят, мы все чаще выдаем за него агрессию и тупость, а это далеко не так.
Вот правильный разговор о том, что Путин опирается на некоторые черты национального характера, — этот разговор подменяется постоянно разговором об инерции: Путин опирается главным образом на инерцию, инертность. Да, эта инерция есть, она присуща всем большим массам, но национальный характер далеко не сводится к тому, что сейчас демонстрирует Россия.
Так вот, как создать обстоятельства, кроме внешней войны, в которых бы Россия демонстрировала its best, демонстрировала бы свои лучшие национальные черты, — вот это действительно серьезная проблема, это проблема национального масштаба. Интересно же, в каких обстоятельствах Россия достигает своих максимумов. Не во время войны. Как правило, это происходит во время застоя. А чем застой так комфортен, и как можно совмещать его с прогрессом? Тут есть о чем думать.
Но у нас же сейчас, понимаете, само понятие, само занятие думания подменено опять же калометанием, сетевыми беспрерывными разборками. Стоит тебе высказать какую-то гипотезу — и, как всегда, возникает какой-то человек, который не в силах поддержать диалог, а в силах только сказать: «Остапа несло». Ну, давайте пусть будет дальше нести Остапа, потому что без гипотез, без смелых идей, без попытки взорвать это молчание сегодня ничего не будет. Сегодня любой человек, который мыслит, он по определению подставляется. В этом смысле, конечно, появление Собчак с ее способностью подставляться сильно разряжает общественную атмосферу.
«Что вы можете сказать о романе «Пожиратели звезд» Ромена Гари? Писатель главную героиню списал с Джин Сиберг. Но каким образом построены взаимоотношения юной американки и генерала Альмайо (мотив доминирования и покорности)? Это наводит на мысль, что литературное творчество было для Гари средством изживания собственных комплексов».
Я миллион лет не перечитывал «Пожирателей звезд». Недавно сравнительно перечитывал «Белую собаку» и «Дальше ваш билет недействителен». Ну, «Обещание на рассвете» хорошо помню. То, что Гари всю жизнь изживал свои комплексы — это совершенно очевидно. И это делает его таким «французским Хемингуэем» (о чем и говорилось много раз). Но ведь это не худший способ сосуществования со своими комплексами. А что еще можно сделать с ними? Как еще можно с ними бороться? Литература для того и существует, чтобы решать свои проблемы путем их переформулирования, если угодно. И творчеств только для этого и нужно.
«Какой, на ваш взгляд, лучший филфак в России?»
Безусловно, новосибирский, но это мое частное мнение, ни на чем не основанное, кроме личного опыта. Самые интересные дискуссии, самые интересные разговоры, самые интересные доклады на конференциях — все это у меня связано с новосибирским филфаком и с десятой общагой, где жили филологи, где я часто ночевал, приезжая туда на научные студенческие всякие сборища. Но, видите ли, а кто-то назовет РГГУ и будет прав, и кто является патриотом филфака МГУ. Мое мнение в данном случае ничего не решает. Я просто знаю, что новосибирский кампус — это по атмосфере своей больше всего похоже на кампусы американские, а я как-то в силу разных обстоятельств к ним привержен.
«Стоит ли доносить на врагов не либеральных взглядов?»
Доносить не стоит ни на кого. Мне просто кажется, что стоит с ними спорить, не уходя от полемики.
«Вы много внимания уделяете британской литературе, но, кажется, пропустили Дорис Лессинг».
Нет, Леша, что вы? И я вам больше скажу: я собираюсь вот сейчас начать читать на «Дожде», в феврале мы начнем запись цикла «Нобель» о 50 главных нобелевских авторах. И уж Дорис Лессинг там будет уделено первостатейное внимание, я очень ее люблю
Услышимся через три минуты.
НОВОСТИ
― Продолжаем разговор, отвечаю на письма.
Вот, кстати, спасибо огромное. Какое же я чудесное получил письмо от Нины Федоровны Черезовой из села Песочное Ростовского района Ярославской области, письмо от прекрасного бессмертного типа русского учителя и русского читателя. Нина Федоровна, ну прямо вот и стихи прекрасные, и как же вы меня, если честно, утешили и обрадовали. Конечно, когда я в следующий раз поеду в Вятское на «Некрасовский праздник», поеду мимо вас и выпью с вами обещанного чаю. Ну, не пьем мы с вами, чего поделать, ничего крепче чаю. Но как же я счастлив! Какое прекрасное письмо! И как вот оно вовремя. Спасибо вам большое.
Очень хорошее письмо еще от Кромвеля, которого я тоже люблю страстно, постоянного слушателя: «Можно ли тематическую лекцию про странные живые дома и пространства в литературе? Марк Данилевский, Житинский, «Дом, в котором…» Петросян, Кэрролл, НИИЧАВО, «Нехорошая квартира» — все это разное, но так интересно! Что еще можно прочитать про уютный и добрый к героям дом?»
Ну, знаете, добрый к героям дом — не так-то просто. Вспоминается замечательный роман Оксаны Бутузовой «Дом», ну, просто один из любимых моих романов. Окс, если вы меня сейчас слышите, то я вообще вас очень люблю. Блестящий питерский писатель кафкианского направления. Но там дом не шибко добрый. А что касается домов добрых к их обитателям, домов с сюрпризами… Черт, не вспоминается! Вот недавно вышел «Slade House» Митчелла, где дом страшный тоже, дом пожирающий, голодный дом.
Знаете, Оливер, здесь, наверное, есть какая-то такая роковая довольно мысль: дом с его таинственными, вдруг открывающимися пространствами, ну, как собственно у Данилевского, — это территория чаще всего враждебная. Дом, населенный признаками. Ну, вариацией доброго призрака является Кентервильское привидение Уайльда. Но вообще-то дом к человеку, как правило, враждебен, потому что дом переживает человека. Помните, как у Токаревой: «Дома стоят дольше, чем люди». Дом явно зависит от человека и вместе с тем таит какую-то скрытую энергию. Заброшенный дом всегда полон мрачных сюрпризов, как в «Убить пересмешника» или в «Другие голоса, другие комнаты». То есть мне трудно найти историю о добром доме. Генри Дарджер свой второй роман написал… Вот там, где сестрички Вивиан попадают в Чикаго, там дом полный страшных тоже каких-то угроз: то летающее пламя, то хлопающие ладони, которые их ловят. Ну, Дарджер вообще был мрачный автор. Ну, так вот сразу не найдешь, понимаете. Даже «Дом, в котором я живу» наводит на мысли о бренности всякого дома. Ну, не знаю, Оливер. Я попытаюсь найти. Вообще сама идея, тема дома в литературе — она очень перспективная, она очень такая увлекательная.
Вот тут же мне кидают: «Чудесная повесть Бориса Штерна «Дом». Недавно открыл для себя Штерна. Мой любимый рассказ».
Я Штерна хорошо знаю благодаря пушкинскому его роману «Эфиоп», но, к сожалению, у меня нет как-то ни одного экземпляра вот этого рассказа «Дом», нигде и никогда он не встречался.
«Мистер Быков, позвольте задать вам один вопрос и сделать одно замечание. Почему, по вашим словам, антисемитизм — это болезнь, а после слова «русофобия» вы даже разговор с собеседником продолжать не стали бы?»
Объясняю, дорогой мой. Потому что «русофобия» — это выдуманный термин, обозначающий выдуманное явление. Антисемитизм — это вещь, к сожалению, реальная. А русофобией в устах ваших единомышленников называется любая критика в адрес России. К сожалению, бывают такие евреи, которые объявляют антисемитизмом любую критику в адрес евреев. Это да, действительно так. Но под антисемитизмом мы, тем не менее, понимаем преследование евреев по национальному признаку. Преследования русских по национальному признаку в России нет, да нет и в мире, честно вам сказать. Русофобией вы называете любую попытку высказать о России мнение, отличное от восторженного. Вот и вся русофобия.
Есть три термина, после которых надо прекращать разговор: «русофобия» (ну, это название трактата Шафаревича, и понятно, что за ним стоит), «англосаксы» и «геополитика». После этого дискуссия невозможна, понимаете. Потому что преследование русских за то, что они русские, мне не встречалось никогда. Вот преследование евреев за то, что они евреи, к сожалению, встречалось. К сожалению, еще раз говорю, есть такие евреи, которые и меня пытаются регулярно объявить антисемитом, и вообще любого, кто недостаточно восторженно о них высказывается. Ну, ничего не по