»
Имеется в виду роман Джозефа Хеллера «Что-то случилось». Ну, трагедия его совершенно очевидна. Первая фраза романа, если вы помните: «У меня поджилки трясутся». Это наступающий в определенный момент кризис человека, когда он ощущает вот именно экзистенциальную неуверенность, отсутствие у него твердой позиции. Твердой позиции в жизни у него нет, он носим ветром, шатаем, зависит от всего. Это человек, вдруг осознавший, что у него нет своего Я. И в результате он может сформироваться, может стать, но может это сделать только ценой гибели своего сына, которого он в самом буквальном смысле задушил в объятиях. Это такая немножко история с утоплением Муму: стать решительным человеком Герасим может, только утопив Муму. Вот Боб Слокум задушил сына случайно — единственное, что ему было на свете дорого. А в конце, помните, вот эта знаменитая фраза: «Всем очень понравилось, как я стал командовать парадом».
Трагедия Боба Слокума, кроме того, в том, что он американский массовый человек, что он типичный представитель. Он не хочет им больше быть, ему хочется выломиться из этой предсказуемой жизни. Понимаете, там у него все коллеги — это Блэк, Браун, Уайт, Грин, Рэд. Они все цветами названы, и они неразличимы. Ему хочется осуществить свои тайные желания. Он ищет какой-то источник identity в воспоминаниях своей первой такой подростковой неосуществившейся любви, помните, этой девушки, которая покончила с собой, а до этого все хвасталась, что имела дело с командой футболистов. Забыл, как ее зовут. Бесконечно трогательные воспоминания, но все равно источником identity они быть не могут. Он, в общем, как-то свою жизнь проиграл, он растворил себя в обязательствах перед женой, в обязательствах перед коллегами, в обязательствах перед детьми.
Знаете, я даже не думаю, что у Боба Слокума есть какая-то большая метафорическая нагрузка, у образа этого. Там очень точно у Хеллера показано, как выглядит жизнь человека после сорока: вот это постоянное чувство вины перед детьми, ощущение, что дочка некрасивая и несчастная, и в этом ты виноват, ощущение, что на работе ты выше никогда не поднимешься. Это даже не кризис среднего возраста. Это просто такой… ну, мужской климакс, если хотите. Вот в описании этого состояния, когда ты понимаешь, что твоя жизнь ушла в никуда, Хеллеру нет равных.
Другое дело (и я много раз об этом говорил), что человек, у которого нет к пятидесяти годам ощущения впустую потраченной жизни, он не жил вообще, потому что если не считать, что ты жил неправильно, то, значит, ты просто самовлюбленная скотина или дурак, или ты прячешься от жизни. Вот то, что переживает Боб Слокум — это на самом деле нормально, как мне кажется, это такая, если хотите, правда жизни.
«Набоков, в своей лекции по «Госпоже Бовари» называет советское искусство и советских людей «нудно буржуазными». Почему он так говорит о пятидесятых?»
Потому что они фарисеи. Потому что они мещане. Вот в чем все дело. Буржуазность для Набокова — это мещанство. Для Флобера, кстати, тоже.
«Можно ли отнести вампиров к трикстерским героям?»
Нет, никак. Понимаете, трикстер вообще не может… Вот почему они не Мефистофели? Они не могут быть носителями зла. Они творят чудеса, но не злые чудеса. Но вампир, понимаете… А какое учение есть у вампира? Замечательно сказал Лукьяненко: «Вампир — это идеальный потребитель». Он никогда не стареет, он всегда гламурен и он только сосет, он высасывает жизнь, кровь, деньги из других, но сам он не производит ничего. Это для трикстера не характерно, потому что трикстер — как раз довольно бескорыстный персонаж. И даже Остап Бендер нам это демонстрирует, потому что… Об этом точно спел Ким: «Моих грехов разбор оставьте до поры, вы оцените красоту игры!» Вот красота игры для него главное.
«Какой фильм, на ваш взгляд, лучше всего отразил реалии и атмосферу середины и конца восьмидесятых годов? С моей точки зрения, это «Курьер» Шахназарова и «Одиссея 1989» Хотиненко-младшего».
«Одиссею» не видел. «Курьер» — замечательная картина (хотя повесть гораздо лучше). Но если брать фильм, действительно отразивший ситуацию, то это картина «Утоли моя печали» Александра Александрова и Прохорова по александровскому сценарию, первая режиссерская работа Александрова. Я считаю его гениальным сценаристом. Дружил с ним, очень любил его фильмы «Деревня Утка» и «Голубой портрет», ну и «Сто дней» в меньшей степени.
Хотя сам Александров, понимаете, вот он был один из очень немногих гениев, которых я знал, действительно гениальных людей, потому что все, за что бы он ни брался — будь то коллекционирование русского лубка, жизнеописание Пушкина-лицеиста, жизнеописание Марии Башкирцевой — он как-то удивительно чувствовал дух молодости, он удивительно писал о молодости. Вот эта благоуханная юность, прекрасная, идеалистическая. Та героиня Татьяны Друбич, которая читает сборник Жака Превера, вот эти слова. Он, конечно, для меня всегда был таким эталонным романтическим художником, вечно молодым. И для меня, конечно, «Утоли моя печали» — одна из самых прелестных картин. Не говоря уже о том, что там гениальная роль у Сергея Колтакова. Колтаков много сыграл великого, но эта роль просто бессмертная, на мой взгляд.
«Нашу интеллигенцию логично разделить на два лагеря — нацориентированная и либеральная, косящая на Запад. Первую группу можно уважать за попытки хоть что-то предложить, вторая — импотенты вдвойне, ибо предлагают чуждый управленческий опыт».
Не чуждый. Почему же? Сергей, нет, она предлагает, во-первых, все-таки общие, апробированные рецепты. А во-вторых, понимаете, смешно говорить об импотенции западнической интеллигенции. В конце концов, все, благодаря чему Россия сегодня существует, благодаря чему она не погибла в коллапсе в восьмидесятые годы, — это сделано в девяностые, сделано во многом неправыми, во многом противными, где-то даже отвратительными, но все-таки людьми девяностых.
А вот с тех пор — двадцать лет уже — в полном распоряжении так называемых национально-ориентированных мыслителей. Ну и что они предложили, кроме реставрированной квазимонархии, запретов, безсудных арестов, полной ликвидации судебной системы, полной ликвидации внешней политики и так далее? Что они сделали? Где ваше поднятие с колен? Двадцать лет у вас было. Вы все ругаете либералов, которые правили даже не десять лет, а меньше, потому что уже в 93-м году никаких либералов и близко не было, а был Черномырдин, а это совершенно другое явление (ну, с 95-го точно). А что вы-то сделали? У вас была возможность всю страну удивить великими идеями, великими свершениями. Ну, кроме того, что вы отхватили Крым и страшно испортили жизнь на Донбассе и в Луганске, что вы сделали-то?
Кому вы здесь облегчили существование? Себе разве что, да и то не совсем. Страшно изгадили атмосферу в стране и погрузили ее в дикую архаику, абсолютно лишили проекта будущего, страшно растлили, развратили ее. Аморальность дикая, взаимное доносительство, колоссальное взаимное озлобление, имитация политики по всем направлениям, ни единого внятного проекта — ничего! И вы будете тут говорить про русскую либеральную интеллигенцию? Да вы недостойны ей шнурки завязывать, этой русской либеральной интеллигенции, потому что все, что вы можете предложить вы — это очередное истребление несогласных. Хорошо, а что вы будете делать, когда истребите друг друга? Понимаете, вот о чем разговор.
«С удивлением услышал ваши слова, будто в фэнтези слишком простое разделение на добро и зло».
Вот сказано, что у Урсулы Ле Гуин его нет (согласен) и у Дяченко. Ну, Дяченко же и не занимаются фэнтези. То, чем занимаются Дяченко — это своего рода, как объяснил Михаил Назаренко, М-реализм (магический реализм, реализм Марины), но никакого фэнтези там… То, что у них появляются иногда маги, не делает эту прозу фэнтезийной. Как раз сказочность, определенная схематичность — это и есть примета фэнтези. А то, что пишут Марина и Сергей — это реализм с небольшими фантастическими допущениями.
«Спасибо вам за частое упоминание «Vita Nostra»».
Да, вам тоже. Вот про Дяченко у многих. Я очень жду от Дяченко их романа «Луч», который, по-моему, судя по началу, жутко интересный. Ну а на вопрос, что я у них больше всего люблю — это, конечно, «Vita Nostra», «Пандем» в огромной степени. Очень мне нравится вот эта… Сейчас я вспомню, как она называется. «Армагед-дом», замечательное совершенно произведение. И конечно, «Долина Совести». «Долина Совести» — немножко, понимаете, концовка там слаба, потому что вещь кончается несколько раз. Этот грех за ними есть. Но это не от недостатка, а от избытка. Они придумывают больше, чем… Стругацкий Аркадий выдумывал, а Борис говорил: «Здесь мы пишем, останавливаемся». В их тандеме, видно, некому это сказать, потому что оба сказочно богаты. Ну, знаете, много не мало. Да?
«Вы бы дали интервью Дудю? Или лучше позвали бы в «Литературу про меня»?»
Ни то, ни другое. У нас с ним совершенно разные цели: он хочет дожать оппонента, а я хочу понять оппонента. Я думаю, ему это было бы неинтересно, хотя я весьма уважаю его профессиональные качества.
Через три минуты.
НОВОСТИ
Продолжаем разговор. Я поотвечаю немножко на письма.
«Вы не раз говорили об опасности циклов в жизни. Наблюдаю подобное у себя — циклы по несколько лет по всем жизненным направлениям. Чем это опасно? И как сломать цикличность?»
Ваня, ну чем это опасно? Это само по себе никакой угрозы не несет. Ну, просто скучно. И потом, я всегда повторяю в таких случаях фразу Эдварда Радзинского применительно к российским историческим циклам: «Если вас оставили на второй год — значит, вы чего-то не выучили». Вот это такая довольно распространенная точка зрения. Я не вижу в циклах ничего хорошего. Зачем повторять? Зачем всю жизнь сидеть в одном классе? Если у вас повторяется циклически та или иная ситуация, как она повторяется в российской истории, то это хорошо только в одном отношении — предсказу