ся там Биркин. Да и вообще красивая картина, чего говорить. Но как художественное высказывание это абсолютно гениально, это просто как явление.
А еще больше я люблю «Забриски-пойнт». «Забриски-пойнт» я люблю вообще больше всех фильмов семидесятых годов, потому что он самый точный. Он вот эту кампусную жизнь, несостоявшуюся кампусную революцию изображает с поразительной точностью. И конечно, вот этот секс героев в пустыне — такая буквальная-буквальная, лобовая-лобовая метафора. И эта пустыня, и эти пески, и это солнце — ох, как это все сделано! И финал, конечно, и Pink Floyd. Это, понимаете, законченная картина. И в ней есть вот эта изначальная некоммуникабельность.
Так вот, полная некоммуникабельность жизни, несовместимость людей, их изначальная конфликтность — это и есть главная тема русского (не только русского, но прежде всего, конечно, русского) экзистенциального кино, потому что тут ведь сказана очень точная вещь: если убрать социальную скрепу, это общество распадется. Понимаете, вот социальной скрепой была общая бедность, вынужденная одинаковость жизни, но под коркой этой одинаковости они уже несовместимы, под этой коркой уже вакуум.
Вот это точнее всех сказали Абдрашитов и Миндадзе, которые показали полную несовместимость двух людей в «Охоте на лис». Потом была попытка (гораздо более лобовая, как и все искусство перестроечное) повторить этот конфликт в восьмидесятых у Лунгина в «Луна-парке». Кстати, еще раньше в «Такси-блюзе», просто Борисов — это абдрашитовский актер, поэтому это более заметно. Но возьмем, конечно… В «Такси-блюзе» это было еще заметнее, потому что…
Вот как у Абдрашитова и Миндадзе есть мальчик-пэтэушник, хулиган и правильный советский пролетарий, увлеченный «Охотой на лис», таким странным спортом, радиоигрой, ловушками этими — точно так же есть Зайченко, правильный пролетарий, и некрасивый, неблагодарный, гениальный трубач Мамонов. Вот это воспроизводство того же самого конфликта, только у Абдрашитова и Миндадзе он был решен гораздо тоньше. И картина заканчивалась-то в оригинале страшным избиением, когда этот рабочий Гостюхин дико бьет этого своего антагониста, своего воспитуемого пэтэушного мальчика, которого он в колонию засадил, а теперь пытается спасти. Он вымещает на нем злость от этой некоммуникабельности, от невозможности на него повлиять.
Кстати, у Миндадзе уже в первом его поставленном сценарии, в «Весеннем призыве», та же самая история (по-моему, он первый, да). Там Фатюшин — такой образцовый добрый сержант, и сложный городской Костолевский. И как бы этот сержант ни пытался ему помочь, наставить его на путь истинный — все разбивается! Там еще Виктор Проскурин замечательную роль играл — такого как раз конформиста, вписывающегося во все.
А вот особенности конфликта Наталии Рязанцевой, которую я считаю, так сказать, лучшим сценаристом ever born, когда-либо родившимся, ну, моим самым любимым во всяком случае. И если у меня есть два любимых фильма, то это «Чужие письма» и «Человек-слон» — вот два «Ч». Рязанцева исследует конфликт гораздо более сложный. И до известной степени именно этот конфликт остался актуальным после конца Советского Союза.
Вот есть человек, который не вписывается в обстоятельства, который не может в них вписаться. А есть, напротив, абсолютно конформная сущность — Зина Бегункова. Зина Бегункова — она не просто конформист, а она просто в любых обстоятельствах становится лидером. И вы обратите внимание, что в тот момент, когда ее простили в финале «Чужих писем», она начинает живенько командовать всеми, руководить — и все, кто ее только что осуждал, ее слушаются. А потому что Зина Бегункова непобедима. Когда она получает по морде — это может ее, конечно, ненадолго остановить, но… (Смирнова, по-моему, играет там эту роль совершенно гениально, сейчас проверю), но большому счету это мера временная. Она — девочка, которая принципиально непобедима. И непобедима она именно потому, что она такой… (да, Света Смирнова, конечно), она такой гибкий материал. Она принимает форму любого сосуда, в который попадает. Она выкарабкивается изо всех ситуаций. Она ведет себя всегда наихудшим образом, наиподлейшим, наициничным. И она всегда на коне. Ей противостоит учительница, которая не может одержать моральной победы, но это именно потому, что, как сказано у Аксенова, «мата своему королю он не заметил».
Кстати говоря, вот та же самая ситуация, когда человек не понимает собственного морального поражения, она в фильме «Потрет жены художника», тоже по сценарию Рязанцевой, которая, формально говоря, написала экранизацию рассказа Нагибина «Берендеев лес». Но любой, кто читал «Берендеев лес», они понимают, что это фильм Рязанцевой и ничей более. И вот здесь тоже…
Понимаете, вот есть герой Шакурова. Вообще я должен сказать, что Шакуров — один из главных артистов семидесятых годов, который играет вот именно этот типаж (несгибаемого, кристаллик) в экзистенциальной драме. Это есть и в «Ста днях после детства», и в «Спасателе» (но в «Спасателе» у него роль несколько иная), но особенно наглядно, конечно, у Абдрашитова и Миндадзе. Это их актер, у них он сыграл все лучшее. Он мясник в «Параде планет». Он герой, помните, в этом… в фильме про катастрофу. Ну, где «Карабин!» — «Кустанай!» там цитируется. Господи, ну как же назывался? «Армавир». Да, «Армавир».
Шакуров — один из ключевых артистов в особенности восьмидесятых, потому что он там сыграл — в этом «Берендеевом лесе» и в «Портрете жены художника», — он сыграл человека, который одерживает полный моральный верх над героем Никиты Михалкова. Но герой Никиты Михалкова этого не понимает. Он не понимает, почему он раздавлен. Он не понимает, почему эта женщина не будет с ним, почему этот сомнительный художник, у которого ничего нет, его побеждает. Но он побеждает, в жизни он побеждал очень редко. И кстати, в картине замечательно почувствована недостаточность и непрописанность этой победы. Рязанцева все делает очень аккуратно.
Вот у меня возникло ощущение, что главный конфликт семидесятых годов — это конфликт человека, не желающего меняться, человека последовательного и конформного. Получилось так, потому что вообще семидесятые годы были временем конформистов. Но были люди, умудрявшиеся сохранять свое Я. И, как ни странно, в этой среде зыбкой, они могли существовать, они не были обречены.
Вот героиня «Крыльев» Рязанцевой и Ежова, замечательно поставленных Ларисой Шепитько. Нам неприятна эта героиня. Эта бывшая военная летчица, но у нее есть вот та несгибаемость, которая единственную ценность составляет в этом болотистом загнивающем мире. Ну, правда, там у нее есть мощная опора. Это даже не столько военный опыт, сколько воздух. Понимаете, наверное, лучшее, что сняла Шепитько — это под музыку блестящую (не помню чью) вот этот кадр, когда два самолета в небе, когда его самолет падает, а ее самолет оплетает, окружает его, пытается как-то спасти, провожает его до земли. Это нечеловеческой красоты сцена под фортепиано. Вот у нее есть эта воздушность. И когда в конце концов она взмывает в этот ледяной воздух, она берет реванш за все перед всеми, потому что в воздухе побеждают они. Вот понимаете, в чем дело? В болоте выживает Зина Бегункова, а в воздухе выживает Ирина Купченко или Майя Булгакова, которая сыграла главную героиню в «Крыльях». И неслучайно там на стене у героини висит плакат Анны Ахматовой, потому что Анна Ахматова — это сплошное «могу», это явление силы, противопоставляющей себя вот этой ползучей приспособляемой слабости.
Ну а мы услышимся с вами через неделю, правда, в записи, но это ненадолго, и скоро воссоединимся опять. Пока.
Слушайте, а мне сказали, что нет рекламы, и мы с вами свободно и безнаказанно еще болтаем четыре минуты. Меня это безумно радует, потому что это дает мне замечательную возможность поотвечать еще на несколько вопросов, которые тут все это время, вы не поверите, продолжают проходить. Спасибо вам, братцы, за активность. А я так дорожу каждой минутой нашего непосредственного общения!
«Какие аспекты в творчестве Тургенева вы считаете недостаточно изученными? Какое произведение Тургенева вы считаете самым недооцененным?»
Артем, ну я много раз говорил, что самый недооцененный роман — это «Дым». И, кстати говоря, сценарий фильма по этому роману писала опять-таки Рязанцева — ну, видимо, потому, что экзистенциальная коллизия «Дыма» ей довольно близка. Хотя она, может быть, к этой работе относилась не более чем как к упражнению. Мне кажется, что «Дым» — это действительно великая книга о том, что все дым: и социальное — дым, и политическое — дым, и даже имущественное — дым. А единственное, что не дым — это моральный выбор человека, вот его способность к правильному моральному выбору.
У Тургенева есть два героя: один сделал неправильный выбор (это Санин в «Вешних водах»), а второй — правильный (это Литвинов в «Дыме»). Там есть Ирина — один из самых омерзительных типов роковой женщины в русской литературе (вот кого ненавижу!), а есть прелестная Таня — добрая, простая, ясная и, я рискнул бы сказать, может быть, ангелоподобная, может быть, инфантильная. Но вот Таня — это правильный выбор. Это та Россия — не роковая, не пошлая, не Настасья Филипповна, а это та настоящая Россия, которая есть. Понимаете? Вот Тургенев это чувствовал.
Кроме того, самая недооцененная, на мой взгляд, вещь из малой прозы — это повесть (хотя там на целый роман она потянет) «Клара Милич». Она — гениальное жанровое упражнение. Ведь до Тургенева, понимаете, русского триллера не было. Была единственная попытка Пушкина в «Пиковой даме». И вот по пути, завещанному Пушкиным, дальше всех пошел Тургенев. Я не очень люблю «Призраков», которые так хорошо спародированы у Достоевского в «Бесах». Там, помните, текст Кармазинова «Merci»? Это очень похоже: что-то там русалка пропела, домовой шепнул. «Merci, merci, читатель». Ну и конечно… «Метил в ворону, а попал в корову».
Ну и конечно, лучший рассказ Тургенева — это «Рассказ отца Алексея», на мой взгляд, очень страшный рассказ, один из первых рассказов русского Серебряного века. Вот, братцы, сейчас как раз ночь глухая. Кидайтесь все читать «Рассказ отца Алексея»! Веселую ночь вы проведете. И очень неплохая вещь «Собака», которая образует забавную пару с «Муму». Становится понятно, что такое Муму, что для Тургенева собака. Собака — олицетворение душу. Писатель — это охотник (охотится за людьми, за ситуациями), а его душа — это собака. И вообще, пока не убьешь свою душу, не осво