Если говорить серьёзно, то для того, чтобы был телевизионный спектакль, должна быть драматургия. Почему сейчас в России нет драматургии? Это отдельная тема. Ну, её нет просто. Попробуйте пройтись по современным российским театрам, посмотреть современные российские спектакли на современную русскую тему. Почему этого нет? Ну почему нет пьес? Что, конфликты, что ли, исчезли? Вспомните, когда вы в последний раз горячо обсуждали современную пьесу? Это не должна быть новая драма или не должна быть докудрама, а это должна быть пьеса. Вот какие имена вы можете назвать за последнее время? Думаю, что большинство ушло в кино, другие пишут сериалы. Пьес на современном российском материале ну просто нет. Или попробуйте сами написать современную российскую пьесу. Посмотрю я, что у вас получится.
Когда будут ближайшие лекции? 16 ноября будет. Я не хочу вообще заниматься рекламой их, но просто 16 ноября действительно будет лекция по Маршаку. И я не уверен, что там есть билеты. Но если нет, то скажете волшебное слово «Один» — и я проведу.
Вот тут я уже хочу сделать рекламу, это я хочу. У нас есть альтернативная программа «Прямая речь. Второе поколение». Это касается молодых, совсем молодых, 20–22-летних моих студентов. И вот Никита Ошуев, на которого я возлагаю, наверное, самые серьёзные надежды, потому что это человек с потенциями просто блестящего филолога и очень интересного рассказчика. Я не думаю его этим испортить, потому что он к себе относится с достаточной мерой критичности. Он будет рассказывать о корнях поэтики Достоевского, о его связях с Шиллером в частности. 27 ноября лекция «Откуда взялся Достоевский?». Можно прочесть её анонс на сайте pryamaya.ru. Билеты есть, насколько я знаю, потому что времени ещё много, ещё две недели. 27 ноября, мне кажется, имеет смысл прийти и этого человека послушать, потому что будущее у него хорошее. Потом будет очень интересная лекция Лизы Верещагиной. Я всё анонсировать пока не буду. Просто я могу сказать на многочисленные вопросы о прекрасном новом поколении умных: приходите, вы можете это увидеть.
Тут ещё у меня есть одна идея важная, и я хотел бы с вами её обсудить. У меня есть идея, поддержанная многими, — делать студенческий журнал. Студенческого журнала сейчас в России нет. Каким он должен быть — интернетным, бумажным? О чём он должен рассказывать? Мне кажется, что он должен быть гуманитарным аналогом «Кванта», который мне представляется оптимальным журналом для молодёжи. Он должен быть очень умным, его должно быть престижно читать, чтобы человек, как читая «Квант», чувствовал себя умным. Это та идентификация, которую можно предложить. Это журнал, который будет рассказывать широкой аудитории устами других студентов (может быть, журналистов) о научных работах современного студенчества — не о дутых каких-то нанотехнологических лозунгах, а о той реальной науке, которую делают студенты. Как в своё время Колмогоров рассказал всем о полиноме Матиясевича, который был действительно великим научным открытием, и академик Колмогоров написал об этом статью для «Кванта», из которой, собственно, я Матиясевича и узнал. Кстати, в «Пионере» о нём писали тоже. Ему же был 21 год на момент этого открытия. Вот о таких вещах.
Как вы рисуете себе студенческий журнал? «Студенческого меридиана» нет уже два года. Закрылось «БИО», которое делалось в основном силами молодых. Какие у вас есть идеи? Пишите на dmibykov@yandex.ru. А если вы хотите писать в этот журнал, пишите об этом, потому что мне безумно интересно, чем занимаются в науке сегодняшние двадцатилетние, чем они занимаются в математике, в биологии, в химии, какие там есть прорывы. Если вы предложите какие-то идеи для такого журнала, концепции, рубрики, я это буду принимать с наслаждением. Напоминаю, что 27 ноября все идём слушать Никиту.
«Не кажется ли вам, что как-то совсем забыли замечательного писателя и талантливого киносценариста Юрия Нагибина? И творчество его было высокое, и происхождение загадочное, и жизнь нетривиальная», — flamingo пишет.
Понимаете, тут сложная штука. Я недавно просто по своим нуждам профессиональным… Кстати, можно сделать, наверное, Нагибина героем «Дилетанта», я предложу это Дымарскому в свою галерею. Видите ли, какая тут штука. Нагибина я перечитал недавно. Перечитал рассказ «Терпение», который в своё время наделал очень много шуму, — рассказ о калеках, сосланных на вымышленный остров Богояр, в котором угадываются Соловки. А может, он и не вымышленный. По-моему, вымышленный. В общем, на этот остров сослали после войны всех калек, и героиня встретила там свою первую любовь, с которой простилась в Коктебеле в сорок первом году, а потом он ноги потерял, и вот она его на этой тележке там встретила. Я не буду вам пересказывать этот рассказ, он есть в Интернете, доступен и в других изданиях. Я помню, что больше всего негодования у тогдашней критики вызывало то, что она сразу ему отдаётся там же, в лесу: вот как это можно, 30 лет спустя?
Если говорить серьёзно, то я поразился тому, как это плохо написано. Я вообще привык думать, что Нагибин — очень хороший писатель. Я думал это прежде всего после его гениального «Дневника», который был издан сразу после его смерти, потому что он отдал его в печать ещё при жизни. И вот как бы свершив своё главное дело, умер. Царствие ему небесное. Он был настоящий писатель. Но, странное дело, удивительно плохи были его официально публиковавшиеся вещи.
Он начинал блистательно (с книги рассказов «Чистые пруды») и принадлежал к тому удивительному, моему любимому поколению — поколению советских мальчиков сорок первого года, московских гениальных мальчиков, удивительно рано созревших. Уже к 16 годам это были зрелые люди, не по-детски интересовавшиеся любовью и сексом в том числе, не по-детски готовые умирать, не по-детски ответственно и серьёзно размышлявшие о будущем. Лия Канторович принадлежала к их числу — легендарная московская красавица, звезда катка на Чистых прудах. Александр Аркадьевич Гинзбург (впоследствии — Галич) принадлежал к их числу. Да большая часть «Арбузовской студии». Дезик Кауфман (впоследствии — Самойлов), Боря Слуцкий, харьковчанин Миша Кульчицкий, Миша Львовский, Серёжа Наровчатов, красавец. Вот они все были такие — поколение, которому в 1940 году было 18–19 лет. Молочко, Отрада, Копштейн — вот эти. Это те, о ком я собственно роман сейчас написал. Я больше всего всегда к этому поколению тянулся. Я их люблю ужасно, потому что мне они кажутся красавцами, героями, аполлонами. Кстати говоря, у Бондарева в очень неплохом на самом деле романе «Выбор» дочь главного героя мечтает об этом поколении. Она смотрит там на Илью Рамзина, на отца, на их фотографии у моря и говорит: «Ну это же полубоги!» И действительно Нагибин — один из этих полубогов (и герой «Терпения» тоже).
Начинал Нагибин блистательно. Он написал великолепные «Чистые пруды» — цикл рассказов об этой Москве, предвоенных рассказов о взрослых детях, преждевременно сформировавшихся, удивительно ярких, удивительно обречённых, в каждом звуке обречённость. Он был болен этим временем. Это как для Трифонова Дом на набережной стал главным впечатлением жизни, и «Игры в сумерках» он написал об этом. Очень рекомендую вам этот рассказ.
Повесть «В те юные годы», которая тоже при всей неудаче названия очень удачная, повесть о другие и соратнике Нагибина, и о Павлике, замечательном кумире его детства — таком же, как окуджавский Лёнька Королёв. Вот этим миром московских дворов они все, выросшие… и тогда были больны, потому что это была потрясающая среда и потрясающее поколение, поколение выбитое. Но даже в выбитом состоянии, даже когда из них уцелел, в общем, только каждый четвёртый, они сумели сделать оттепель, сумели подарить Советскому Союзу лучший период его существования. Это гениальные были дети, конечно.
Позднейшие вещи Нагибина, в особенности его рассказы о русских гениях, о Рахманинове… Не теряет надежды Андрей Кончаловский поставить фильм по его сценарию, но мне кажется, что его повесть о Рахманинове слабая. О Тютчеве у него было («Продлись, продлись, очарованье…»), о протопопе Аввакуме — ну, о русских гениях. Это немножко хрестоматийно, литературно. И главное, что многие его повести и рассказы 70–80-х годов (как «Срочно требуются седые волосы», знаменитое произведение, и так далее) очень дурновкусные. «Пик удачи» совсем дурновкусный.
Он очень зависел от эпохи. И когда эпоха стала опошляться, с ней вместе стал опошляться и он. Появилась некоторая стилистическая избыточность, появилась некоторая сальность, ему прежде не свойственная. А когда случилась перестройка, вдруг это всё слетело — и он написал несколько гениальных вещей, из которых самые лучшие, конечно, «Моя золотая тёща» и «Тьма в конце туннеля».
Нет, пожалуй, ещё больше мне нравится всё-таки «Дафнис и Хлоя». Это история его первой любви с его первой женой, фамилия её была Асмус. В повести её зовут Даша, а в реальности — Маша. Это потрясающая вещь! И опять какой-то прежний тогдашний дух там живёт. Это очень эротически напряжённый текст, безусловно, и очень молодой, по-молодому злой, обидчивый. Удивительно сильный! Там Нагибин умудряется коснуться самых тонких, самых интимных, самых запретных вещей. Это написано превосходно, просто на грани надрыва какого-то, нервного шока! Это очень сильная проза, я очень вам её рекомендую, «Дафнис и Хлоя» она называется. Что касается «Дневника» нагибинского, то это очень жестокое чтение. Он очень обиженный часто, но очень откровенный, исповедальный.
Напоследок я скажу вот какой парадокс. Конечно, Евтушенко очень любил Ахмадулину, и это совершенно несомненно, и у них была настоящая любовь. И Нагибин очень любил Ахмадулину, и он стал её мужем потом. В записках-воспоминаниях Евтушенко о ней преобладают тона светлые и даже несколько умилённые. В записках Нагибина (она там выведена под именем Геллы) очень много злобы, раздражения, даже ненависти, но насколько она живая и насколько она прекрасная у Нагибина! Насколько иногда мужская ненависть бывает сильнее, поэтичнее, животворнее мужского умилен