с Бриком, с Кассилем, с Лавутом, защищал их страстно. Я думаю, что корень этой юдофилии лежит в известной статье Горького о евреях и еврействе (она, по-моему, так и называется — «О евреях»), где он доказывает, что в русском обществе евреи являются чаще всего носителями культуры, милосердия, каких-то родственных чувств, деликатности. Это многие объявят, конечно, русофобией сейчас, но Горького трудно обвинить в русофобии, потому что он умер.
Что касается юдофилии большинства деятелей культуры — это диктовалось, мне кажется, именно протестом против антисемитизма слишком простых, грубых и агрессивных людей. Их антисемитизм объясняется очень просто: им для того, чтобы себя уважать, необходим другой. А еврей — это самая близкая и самая удобная модель другого. Вот тогда возникает этот культ имманентных признаков: «где родился?», «к какому землячеству принадлежишь?» и так далее. Мне кажется, что антисемитизм — это показатель дикости, грубости, хамства, пошлости, в общем, неразвитости. Я могу простить это, то есть я могу это терпеть в человеке, но всё равно у меня остаётся ощущение всегда, что от этого человека несколько припахивает.
Точно так же не люблю я русофобии, хотя гораздо реже её встречаю, чем антисемитизм. Точно так же не люблю я франкофобии, пиндософобии. Когда американцев называют «пиндосами», мне мучительно. Я не хочу рекламировать ничего, но посмотрите «Звёздные войны». Это такая добрая картина! Она действительно очень добрая, как все детские сказки. Подумайте немножко о той цивилизации, о той культуре, которая производит такие вещи. Или «Головоломку» посмотрите. Вы в современной русской культуре можете что-нибудь подобное назвать? Кроме мультиков — почти ничего. Да и мультиков очень мало…
«В фильме «Через тернии к звёздам» земляне пытаются изменить жизнь на чужой планете. Имеем ли мы право вмешиваться в дела чужого народа?»
Трудно провести мне аналогию между замечательным фильмом Ричарда Викторова и вмешательством в жизнь чужого народа (разве что вы будете полагать их совсем инопланетянами). Я помню, кстати, интересный был у меня опыт. Я приехал в Камбоджу писать про девочку-маугли, и это был очень непривычный мир. Я там ночью, помнится, вышел купить каких-то фруктов (на ночном местном базарчике их продавали), и мне стало очень страшно — я очутился в каком-то совершенно непривычном мире. И настолько мне стало страшно! Это как-то странно совпало: в это время в лондонской больнице умирал Илья Кормильцев. А мы очень дружили, и его состояние перехода в совершенно чуждый мир мне как-то странно передалось. Я позвонил своему другу, очень хорошему критику и филологу Саше Зотикову, и говорю: «Саша, кошмар! Я стою среди Камбоджи и вообще не понимаю, на каком я свете». А он говорит: «И в Средней Азии, и в Юго-Восточной Азии такое ощущение бывает. Ты просто представь себе, что ты на другой планете — и всё». Я представил — и как-то мне очень сильно полегчало.
Другая страна — наверное, действительно другая планета. Не знаю, можно ли это сказать про Сирию, но про Азию безусловно можно. Имеем ли мы моральное право менять их жизнь? Я думаю, пока нас не попросили о помощи — нет. Потому что то, что хорошо для нас, не всегда хорошо для других. Кстати, большое заблуждение героев фильма «Звёздные войны» в том, что там люди, живущие в одной галактике, полагают её правила универсальными для всех планет. Это не совсем так.
«Какой из сонетов Шекспира в переводе Маршака вы бы переложили на музыку?»
72-й, но только не в переводе Маршака, а в своём переводе, грех сказать. Не то чтобы я его лучше перевёл (может, я его даже корявее перевёл), но просто это вообще мой любимый сонет. Может быть, потому, что с него начинает раскручиваться сюжет в «Стоунере», любимом моём романе. А может быть, потому, что он просто самый грустный. Я вам потом прочту этот перевод, а сейчас на три минуты прервёмся.
РЕКЛАМА
― Привет ещё раз! Мы возвращаемся в студию программы «Один» и продолжаем отвечать на разнообразные и чрезвычайно интересные вопросы.
«Некоторые авторы «четвёртой волны», — имеется в виду фантастика, — Лазарчук, Рыбаков, Геворкян, Щёголев — сошли с ума! Что с ними, как это, почему это!? Я не верю, что они искренние! БНС перевернулся бы в гробу, если бы услышал».
Во-первых, тут вы спрашиваете о моих друзьях. Я никогда не был другом Геворкяна, у меня были всегда сложные отношения к Щёголеву, и я мало его видел, но Рыбаков был одним из моих любимых писателей и близких друзей, а Лазарчук и остаётся таким другом, я продолжаю его любить, как любил его Успенский, Царствие ему небесное. Год прошёл, как нет с нами Миши… Я продолжаю относиться к Лазарчуку с нежностью и вижу в нём очень крупного писателя по-прежнему. Ну и в Рыбакове тоже. «Дёрни за верёвочку» — плохой роман, что ли? К «Звезде Полыни» можно по-разному относиться, но в отношении к Советскому Союзу у нас много общего. У нас мало общего в отношении к нынешней эпохе.
Сошли они с ума или нет? Я тут должен раз и навсегда сказать, что задача писателя — испытывать на себе, как бы прививать себе разные болезнетворные микробы, чтобы смотреть, что получается. Селин был фашистом, и Гамсун был фашистом, и Эзра Паунд был фашистом. Все они жестоко раскаялись. Конечно, не без помощи советских войск, но ничего не поделаешь. На моих глазах нескольких моих друзей просто съел антисемитизм. Ну съела эта бацилла изнутри! Они были приличными людьми, и даже не просто приличными… Сейчас сразу скажут: «Приличные! Рукопожатные!» Нет, они были умными людьми, а стали дураками, причём злыми дураками. И это нормально, это бывает. То есть задача писателя — может быть, на себе доказывать гибельность некоторых вакцин.
Культ успеха — писатель очень подвержен этому. Я говорил много раз о том (простите, что приходится ссылаться на старые мысли, но ничего нового я за это время не придумал), что писателю привычно чувство иерархии: культурной иерархии, духовной, иерархии слов, почему одно слово лучше другого. Такое иерархическое сознание иногда ведёт к соблазну близости к власти. Этот соблазн был у Пастернака. Пастернак написал:
И смех у завалин,
И мысль от сохи,
И Ленин, и Сталин,
И эти стихи.
Ну, подумаешь… Мандельштам написал «Оду». Бывают такие соблазны. Писатель существует не для того, чтобы быть белоснежным. Очень много есть белоснежных писателей с белоснежной репутацией. У меня в «Орфографии», когда я вынужден был жестоко сокращать роман раза в два, совершенно выпала линия писателя (наверное, я имел в виду Вересаева, тогда я так думал), который главным своим достоинством считает, что он честный писатель. Было несколько таких писателей с безупречной репутацией: Вересаев, Серафимович, Шишков, например. Безупречная репутация, честные писатели, но сказать, что они достигли каких-то невероятных высот, трудно. Писатель может поддаваться соблазнам. Вопрос: что он из этого сделает, как он это преодолеет? Может быть, Лазарчук после этого напишет что-то великое. Может быть, я не исключаю, что и Рыбаков.
Сейчас, например, Рыбаков не пишет совсем, и мне это очень горько. Но я уверен, что после определённой эволюции он запишет. Я всё равно считаю Вячеслава Михайловича великим писателем просто потому, что я очень мало знаю писателей в сегодняшней России, которые могли бы написать такие рассказы, как «Достоин свободы», «Хранитель культуры» (или «Носитель культуры»), «Люди встретились», а особенно «Своё оружие», рассказ меня абсолютно потрясший, «Художник». Это писатель первого ряда. В любой другой литературе — не такой богатой — писатель такого класса считался бы абсолютным классиком. Или Лазарчук, написавший всё-таки как-никак «Опоздавших к лету». Да, у них бывают заблуждения. Ну а у кого их не бывало? А сколько было коммунистических заблуждений у фантастов? И тоже ничего. А что, не заблуждался Ефремов? Но это же не помешало написать ему «Лезвие бритвы» — один из величайших романов XX века, как бы мы к нему ни относились.
«О чём мечтал Дима Быков в 25 лет? — я уже не был Димой в 25, я уже был Дмитрием, я уже печатался. — Что бывает с очень амбициозными людьми, мечты которых в итоге разбиваются, а осколки продолжают резать душу ещё многие годы, а может, даже и десятилетия?»
Я не знаю, что бывает с такими людьми. Наверное, они мучаются, завидуют и задают глупые вопросы на форумах. Потому что мои мечты, которые были у меня в 25 лет, превышены многократно. Всё оказалось намного лучше, чем я мог мечтать. Я занимаюсь тем, чем я хочу. Я пишу то, что хочу. Меня не вынуждают особенно настырно совершать особенно крупные подлости. Я более или менее совпадаю со своими представлениями о том, что надо. Я уж не говорю о том, что меня вполне устраивают получившиеся дети. Это большая редкость.
Тут, кстати, пишут: «Правильно ли вы воспитывали детей? Нет ли у вас каких-то угрызений совести?» Угрызения совести, конечно, есть. За каждый раз, когда ты крикнул на ребёнка или… не дай бог, я никогда их не бил, но за каждый раз, когда ты что-то разбил со злости, швырнул предмет, отнял телефон — всегда ужасные угрызения совести. Валерий Попов абсолютно правильно сказал: «Ребёнок — это колоссальный резонатор. Он в десятки раз усиливает всё, что ты делаешь». Но, судя по результатам, мы всё делали правильно. Я не хочу перехваливать детей, но поскольку я совершенно точно знаю, что Андрей меня сейчас не слушает, а Женьку поздно портить, она большая, я могу сказать, что меня устраивает результат этого воспитания. А всё потому, что мы воспитывали в основном личным примером.
«Когда я пересматривал «Чучело», меня поразило, как апатична была учительница, когда ей сообщили, что девочке объявили бойкот. Вас это раздражало во время первого просмотра?»
Конечно, раздражало. Это и должно раздражать. Это отвратительная училка, и она специально сыграна такой. И очень важно, что Ролан Быков жену заставил сыграть такую резко отрицательную роль, что совершенно не в её природе. А она вот сумела в этом амплуа выступить.