сли вы сейчас, Борис Борисович, нас слушаете, найдите возможность. Давайте сделаем «Литературу про меня».
«Спасибо». Вам тоже спасибо. Вот как раз вопрос про Фалладу и про роман «Волк среди волков». Хорошо, давайте.
«Я читал, что Библия содержит все сюжеты мировой литературы. Согласны ли вы с этим?»
Нет, Библия содержит один сюжет мировой литературы, и этого совершенно достаточно. Мы же знаем с вами, что в мировой литературе вообще три сюжета, открытые Борхесом: странствие, осада города и самоубийство бога. Странствие есть в Библии, но, конечно, в «Одиссеи» оно гораздо и нагляднее, и ярче. Осада города там тоже присутствует множество раз, но «Илиада» опять-таки гораздо архитипичнее и древнее, мне кажется, сам миф троянский. А что касается самоубийства бога, то — да, это самый яркий сюжет, самый яркий сюжет Евангелия и самая яркая часть Библии вообще, Новый завет. Это сюжет о том, почему человеку, человечеству нужен сюжет самоубийства бога.
Самый интересный ответ на этот вопрос содержится, на мой взгляд, как раз в последнем фильме Германа-старшего [«Трудно быть богом»]. Румата не может изменить этих людей. Единственное, что может сделать Румата, — это умереть на глазах у этих людей, и тогда они, может быть, что-то поймут. Потому что без самоубийства бога, без мифа о Прометее, без мифа о Сократе, почему-то человечество не живёт. Это очень важная вещь. Как раз филология и занимается вещами, связанными с этими инвариантами. Почему эти инварианты повторяются неуклонно? Да вот потому, что, видимо, без самоубийства бога история человечества не получается. В одном романе Тендрякова, который называется «Покушение на миражи» (посмертно он опубликован), очень интересно у него это прослежено. Там физики пытаются смоделировать с помощью компьютера историю человечества, как бы она пошла. И получается, что Христос необходим на всех путях, иначе истории просто нет.
«Ваше мнение о фильме Рогожкина «Кукушка» и о том, как правильно снимать о войне».
А я не знаю, как правильно снимать о войне. Я даже не знаю, нравится ли мне хоть один военный фильм по-настоящему. Ну, наверное, нравится, но я не очень понимаю, как снимать о войне. «Спасти рядового Райана» — не уверен. «Двадцать дней без войны» — это о тыле картина, там война только в начале и в конце. Не знаю.
Что касается «Кукушки». Я вообще очень любил Рогожкина и люблю сейчас, но он давно уже новых картин не снимает. Было несколько сериалов у него, но новых фильмов нет. Это был один из самых популярных режиссёров нулевых годов и второй половины девяностых. Мне кажется, творческая манера, творческий стиль Рогожкина заключаются в том, чтобы доводить до абсурда любые черты жанра. Действительно, когда он снимает комедию, то это не столько комедия, сколько опять-таки высокая пародия на неё. Когда он снимает фильм «Караул», он доводит до абсурда все черты фильма об армии, такого чернушного. Это же касается и «Кукушки». Но «Кукушка» не кажется мне, честно говоря, лучшим фильмом Рогожкина. Там есть несколько остроумных шуток, но в принципе, по-моему, этот фильм не холодный и не горячий, а тёплый. Он эмоционально ровный, эмоционально средний. Все играют хорошо, но мораль его слишком примитивная и тривиальная. Это хороший фильм для международного фестиваля, хороший был бы фильм для «Оскара», но это совершенно не та война, которую я хотел бы видеть в кино. Сценарий «Дом», который Рогожкин написал, напечатал и, к сожалению, не снял, — вот это был бы прекрасный фильм о войне (про мурманских девочек и про службу английских лётчиков в Мурманске), это могло бы быть очень круто.
«Люблю американскую литературу, в частности романы Джона Ирвинга. Какую традицию, на ваш взгляд, он продолжает?»
Вы будете смеяться, но диккенсовскую, мне кажется. Ирвинг вообще хороший писатель. Даже вот как я бы сказал: понимаете, по-моему, это тот редчайший случай в литературе, когда у человека есть всё, чтобы писать великую прозу, кроме одного — у нет темперамента, мало темперамента, мало решимости на большие эксперименты, он слишком ровный. У Кинга, его друга ближайшего, есть этот темперамент и есть парадоксальность. За этот счёт у Кинга есть и тяга к злодейству. У Кинга есть тёмная сторона, а у Ирвинга нет тёмной стороны, поэтому он остаётся хорошим писателем для американских интеллектуалов. Он не совершил ещё прорыва пока. Может быть, совершит, не знаю. Даже Салман Рушди, которого я не люблю совсем и которого я читать просто не могу, личность более яркая, чем Ирвинг. Мне хотелось бы, чтобы Ирвинг написал роман, который вызвал бы у меня бешенство. Мне кажется, та же проблема есть у Корагессана Бойла, который тоже один из крупнейших американских писателей сегодня. Он умный, он очень начитанный человек, но ему не хватает гротеска, может быть, даже не хватает некоторой «каннингемовщины». Хотя Каннингем мне нравится гораздо меньше, но Каннингем как личность опять же гораздо круче.
«Читали ли вы романы Вайнеров «Евангелие от палача» и «Петля и камень в зелёной траве»? Если читали, то почему у авторов, желавших очернить СССР и НКВД, получились такие замечательные книги о чекистах? Они хотя и мерзавцы, но цельные, волевые и сильные личности».
Очень умный и очень неслучайный вопрос. Они не то чтобы волевые и сильные там, но они ими любуются, конечно, как и любуются они Жегловым. Жегловым они любуются, а Шараповым — нет. Поэтому тут дело даже не в том, что детективщику всегда приятнее люди яркие и плохие, потому что они очень сочные персонажи (как Гоголь любил своих уродов). Нет, здесь другой мотив. Братья Вайнеры были очень хорошие советские писатели и очень советские люди, гораздо более советские, чем случайно у них получившаяся «Эра милосердия». Я хорошо помню «Город принял!», хорошо помню «Петлю и камень», хорошо помню «Гонки по вертикали». Это приходилось читать в советское время, детективов-то не было практически. По-моему, это их «Гонки по вертикали», если я ничего не путаю. Я даже с нетерпением ждал «Смены», когда там печатался «Город принял!», хотя это совершенно, по-моему, скучная вещь, на мой нынешний взгляд. Они были очень советские люди, и им нравились крепкие советские положительные герои. Не говоря уже о том, что Аркадий Вайнер — это опытный следователь, и естественно, что у него были следовательские представления о литературе, хотя и хорошие. Он был очень профессионален.
«С прошедшим днём рождения!» Да, спасибо всем, кто поздравил. Ужасно трогательно! Даже цифра 48 перестала пугать.
«Вы сказали, что выросли в христианской культуре и этим обоснован ваш выбор православия. Мне хочется понять: почему из всех направлений христианства сделан выбор в пользу именно православия?»
Просто потому, что я жил в этой среде. Я живу неподалёку от церкви Святой Троицы на Воробьёвых горах, я часто туда ходил, и я читал православную литературу, и я жил в православной среде. Мне неоткуда было взять католического воспитания. Хотя любовь к католичеству мне присуща, и глубокая благодарность ему за многое тоже.
«Как связаны мировоззрение и крещение в церкви? Зачем «регистрировать» свой свободный выбор?»
А это вы хотите или не хотите. Как хотите, так и делайте. Мне нравится принадлежать к этому «передовому отряду». Как я это понимаю? Как принадлежность к передовому отряду. Это такая моя форма ответственности. Никаких же преимуществ мне это всё равно не даст. Это знаете как? Примерно как состоять в организации, которая подвергается опасности. В этом есть такой выбор. А у вас, наверное, другой.
«По вашему совету перечитала Мережковского, «Иисус Неизвестный». Потом взялась за Генрика Панаса («Евангелие от Иуды») и Бердяева («Самопознание»). Хотелось бы послушать вашу лекцию на одну из этих тем».
Я не возьмусь, конечно, читать лекцию по Бердяеву. Это совершенно не мой уровень знакомства с этим текстом. Я не философ, я вообще не религиовед и я не религиозный мыслитель. Рассказывать про христианские тексты Пастернака — например, про «Повесть» — это я могу. Вот почитайте «Повесть». Там очень интересные мысли о сигнальной остроте христианства. И то, что эти мысли там излагаются в связи с проституткой Сашкой, может быть, мне не очень нравится, но ничего не поделаешь. Да, и этот её поляк, вероятный всему первопричинник. Меня раздражает, может быть, и стиль этих текстов, и то, что она «прудила в таз». Может, это меня раздражает тоже, но то, что там сказано о сигнальной остроте христианства, — это круто, это здорово!
«Журнал «Роман-газета» опубликовал известный роман Всеволода Кочетова «Чего же ты хочешь?», сопроводив его редакционным комментарием об особенной актуальности этого текста в наше время. Как вы воспринимаете попытки вернуть к жизни подобные, казалось бы, отработанные вещи?»
Знаете, в своё время Вацлав Михальский опубликовал повесть Чехова «Дуэль» в своём журнале «Согласие» — 100 лет спустя, — просто чтобы показать уровень тогдашней литературы и нынешней. Кстати говоря, оказалось, что многие уроки Чехова благополучно усвоены, и «Дуэль» мало того что смотрится вполне актуально в нынешнем контексте, абсолютно живое произведение, но она и не очень, так сказать, подавляет собою современную прозу, там же напечатанную.
Что касается Кочетова. Напечатать его в «Романе-газете» стоило уже хотя бы потому, чтобы люди увидели, до какой степени всё это уже было, до какой степени всё это похоже. Вот эта Порция Браун — в пародии Сергея Смирнова, насколько я помню, порция виски. Было же два замечательных текста, две пародии, которые гораздо лучше самого романа. Пародия Паперного «Чего же ты хохочешь?» и пародия Смирнова «Чего же он кочет?» (если я не путаю опять же). Оба эти текста просто гениальные. И особенно хорошо заканчивалась пародия Смирнова: «Скажи, папа, — спросил сын, — был ли тридцать седьмой год?» — «Не было, — ответил Булатов. — Не было, сынок. Но будет». Понимаете, на самом деле это абсолютно гениальные две пародии. Кочетова полезно читать. Он был честный, откровенный. Конечно, все произведения Кочетова веют настоящим идиотизмом.