ая избыточность этого текста, его некоторая засахаренность, некоторая гиперэмоциональность, которая там есть, некоторые ложные красивости. Я люблю гораздо больше Маркеса с его мясистой густотой.
Я вижу, что Репринцева делает ужасные жесты. Скажи же нам, Репринцева, что ты думаешь. Пожалуйста, говори.
П. Репринцева― По поводу Маркеса. У меня личная с ним какая-то связь, понимаешь. Буэндиа — моя семья параллельно совпадает вообще идеально с этой структурой.
Д. Быков― Всё накладывается.
П. Репринцева― Да, всё накладывается вот так, один за одним. И мне кажется, не моя одна. Мне кажется, что у всех так.
Д. Быков― Мы все живём среди «Ста лет одиночества».
Д. Филатов― Дайте я вас сфотографирую. Вы страшно похожи на полковника Буэндиа!
Д. Быков― «…Который, стоя у стены в ожидании расстрела, вспомнит день, когда отец водил его смотреть на лёд». Пожалуй, это всё-таки самая лучшая вступительная фраза в мировой литературе XX века.
Д. Филатов― А как правильно, кстати, — Буэндиа́ или Буэ́ндиа?
П. Репринцева― Буэ́ндиа, Буэ́ндиа!
Д. Быков― Это неважно.
Д. Филатов― Я недавно узнал, что апостро́ф!
Д. Быков― Не апо́строф? Слушай, зато прибавилась одна хорошая рифма. Апостро́ф, прекрасно.
«Вопрос сугубо личного свойства: любите ли вы поесть? Сам такой». (Смех.) Ох, как деликатно! «Встречал много больших людей, которые питаются умеренно. Какую кухню вы предпочитаете? Всей семьёй желаю вам здоровья, новых творческих свершений и хорошего аппетита!»
С аппетитом нет проблем, спасибо. Что касается любимой кухни — давайте все ответим на этот вопрос по кругу. Я предпочитаю, честно вам скажу, пельмени. Это одно из моих самых любимых блюд, потому что оно быстрое, сытное, недорогое и доступное. Ещё я очень люблю блюдо (это из нашей домашней кухни), называется очхор. В этом слове есть что-то такое восточное, хотя на самом деле это просто ОЧень ХОРошая вещь. Это, по-моему, Таня Каретникова назвала так, это твоя одноклассница. Кстати, Карета, я передаю тебе большой привет, дай Бог тебе здоровья! Очхор — это такие сосиски, которые сварены в томатном соусе с большим количеством пряностей.
Н. Быкова― И чеснока.
Д. Быков― Чеснок, да. Туда и сахар добавляется, и соль, и специи. Пожалуй, вот это я больше всего люблю. Моё любимое блюдо — это очхор по-матерински, потому что никто другой этого сделать не может. Мать, а какую кухню ты предпочитаешь?
Н. Быкова― Я грузинскую кухню предпочитаю. С чем это связано? С моими юношескими впечатлениями, потому что лет в восемнадцать я была очень увлечена одним грузином, директором библиотеки в Цхинвали, и он меня часто водил в рестораны грузинской кухни, в частности в «Арагви». И с тех пор я очень люблю это, скорее воспоминания юности. Дома пробовала готовить такие блюда — у меня плохо получается. Видимо, всё дело в атмосфере и в воспоминаниях.
Д. Быков― Конечно, когда они это делают сами, то это получается поэма.
Н. Быкова― Да. А когда сам, то это совсем не то.
Д. Быков― Но я радостно хочу тебе сказать… Как ты помнишь, я разыскал его потом в Грузии, и он передал тебе кубок, замечательный серебряный кубок, который украшает стол. Лукьянова, ваше мнение о любимой еде.
И. Лукьянова― Ой, меня очень легко утешить любимой едой. Я больше всего на свете с детства люблю картофельное пюре и помидоры со сметаной.
Н. Быкова― Легко угодить.
И. Лукьянова― Очень легко, да. А если говорить изысканно про кухню, то, наверное, средиземноморская кухня мне ближе всего.
Н. Быкова― Ира, а рождественская утка?
Д. Быков― Она есть, кстати. Вы не поверите, но она приобретена, просто она не влезет на этот стол.
И. Лукьянова― Утка, к сожалению, мне тяжела. Люблю я, чтобы были овощи, чтобы было много всякой зелени, чтобы было много всяких морепродуктов и красного вина.
Н. Быкова― А я чёрную икру люблю.
Д. Филатов― И продолжайте это делать!
(Смех.)
Д. Быков― Молодец! Репринцева, пожалуйста.
П. Репринцева― У меня всё стандартно. Может быть, лобио. Может быть, плов. Может быть, немножко хумус. Ничего удивительного.
Д. Быков― А почему всё такие какие-то вещи со сдвигом в Среднюю Азию и Африку?
П. Репринцева― Несколько арамейские корни. Оттуда всё.
Д. Быков― Всё-таки тоже арамейские, да? Армейские!
П. Репринцева― Я их так назову, можно?
Д. Быков― А я знаю, где сын. А сын жрёт там!
(Смех.)
Д. Филатов― Умница!
Д. Быков― Пока мы тут мучаемся в эфире, сын жрёт! Андрюша, молодец! Если ты нас сейчас слышишь, мой мальчик, мы одобряем тебя! Всегда так делай! Пусть эти дураки занимаются чем попало, а мы будем кушать. Ваши предпочтения, Филатов, пожалуйста.
Д. Филатов― Очень простые. Ты посмотри на меня.
Д. Быков― «Что жена готовит, то попадает в меня».
Д. Филатов― Всё, что она готовит, настолько здорово, что я сам себе завидую.
Д. Быков― Очень хорошо. И я совершенно с вами согласен.
«Хотелось бы услышать от вас как от позитивно настроенного человека о достижениях этого года». Репринцева тоже пошла за уткой, я чувствую. Возвращайся.
П. Репринцева― Нет, я опрокинула здесь…
Д. Быков― На неё, да? Хорошо.
Д. Филатов― Не прольёшь — не попьёшь.
Д. Быков― Кто что может сказать о достижениях этого года? Ты видишь что-то позитивное, Игорь Васильевич?
И. Кохановский― Нет.
Д. Быков― Мать, а ты что можешь сказать о позитивных вещах этого года?
Н. Быкова― Я довольна тем, что у меня ещё есть ученики. Это даёт мне ощущение некой полезности… и некоторые деньги.
Д. Быков― Средства к существованию. Небольшие, но средства, безусловно.
Н. Быкова― Да. Всё-таки это приятно, что я ещё могу что-то такое пищать. И это меня вполне устраивает.
Д. Быков― Очень хорошо. Тут, правда, спрашивают меня… Как мне говорят, это очень актуальный вопрос нашего времени: «Посоветуйте художественную литературу о Емельяне Пугачёве».
(Смех.)
Н. Быкова― «Золото бунта».
Д. Быков― «Золото бунта», конечно. Молодец! Кстати, Алексею Иванову…
И. Лукьянова― «Капитанская дочка»!
Д. Быков― Вот лучшая история пугачёвского бунта. Ничего не могу я вам назвать. Но если вам хочется всё-таки масштабного художественного произведения, то мне кажется, что лучший текст Есенина, это драматическая поэма «Пугачёв», а особенно если читать её с прозаическими вставками Эрдмана, сделанными в 70-е к спектаклю Любимова. И мне очень нравится, ничего не поделаешь, роман Шишкова. Конечно, он немножко такой хрестоматийный и учебный. Я имею в виду трёхтомный роман, главное его произведение. Но во втором и особенно в третьем томе он немножко разгуливается, и там есть очень сильные куски.
«Счастья и мира! Наконец-то что-то приличное». Спасибо. Мы будем стараться.
Вопрос такой: «Тоталитарные системы иногда приходят не сразу рывком, а плавно — с нарастающими репрессиями и нарастающим страхом. Не кажется ли вам, что 2015 год был своеобразным 1934-м, а убийство Немцова напоминает убийство Кирова? Не напоминает ли это вам то, что описывала Надежда Мандельштам, — нарастающий страх и чувство безысходности и фрустрации? Может ли этот ужас повториться снова? Что вы об этом думаете?»
Кто хочет что-нибудь сказать? Фил, ты хочешь что-нибудь сказать?
Д. Филатов― Нравится, не нравится, но я думаю так же. Я бы с удовольствием думал иначе, но что-то не складывается.
Д. Быков― Какие ещё есть комментарии?
И. Лукьянова― Я думаю, что любые исторические аналогии очень сильно хромают. Кому-то кажется одно историческое время с его параллелями, кто-то видит другое историческое время с его параллелями.
Д. Филатов― Только на это и надеюсь.
И. Лукьянова― Мне гораздо ближе параллель с двумя мрачными семилетиями Николая Первого и Сталина.
Д. Быков― Да, и мне.
И. Лукьянова― Я не вижу здесь 1934 года, а вижу скорее, не знаю, 1950-й или 1951-й.
Д. Быков: 1934―й уже был.
Д. Филатов― Нет, мы не были в 1934-м.
Д. Быков― Да, никто из присутствующих не был, слава богу. Даже Кохановский и мать значительно позже родились.
И. Лукьянова― Я не знаю. Но любые исторические аналогии хромают, потому что история движется не по кругу.
Н. Быкова― По спирали.
Д. Филатов― По спирали, правильно.
Д. Быков― Мать, ты чего скажешь? Какие твои ощущения? Ожидает ли нас усиление страха или избавление от него?
Н. Быкова― Безусловно, усиление страха, потому что можно бояться чего-то одного, а можно бояться всего на свете. Лично я сегодня боюсь всего на свете.
Д. Быков― Я хочу сказать, что вы ничего не понимаете на самом деле, потому что учительская привычка, естественно. В нечётные века всё в России происходит гораздо мягче. И мы находимся не накануне грозных событий, а мы находимся накануне радостного просветления, освобождения, всеобщего понимания. (Это я не себе наливаю, а по кругу пускаю скромную бутыль, потому что мне нельзя в эфире.)
И. Лукьянова― Между прочим, на сайте «Литературной газеты» я сегодня увидела цитату: «Грядёт 2016 год!»
(Смех.)
Д. Быков― А это интересно. Все сервилисты почему-то очень насторожились. Видимо, не сумев остановить, они стремятся возглавить. Очень интересная эволюция, например, Ульяны Скойбеды, прости господи. Ну, это-то мы можем в эфире упоминать. Она стала просто одним из довольно яростных критиков всего происходящего. И я приветствую это просветление! Скоро мы, глядишь, «Покаяние» увидим, а там — и «Древо желаний», и «Мольбу». Очень приятно, что это всё происходит. Я перечислил, если вы помните, кинематографическую трилогию Абуладзе.