И. Кохановский― Могу и тост, могу и стихи.
Д. Быков― Ты можешь сказать тост? Скажи пока тост. Пока ты говоришь, пока я ищу стихотворение, давай наливай.
И. Кохановский― Этот тост знают все, кто его сейчас выслушает.
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой… Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит — оттого,
Что не любить оно не может.
За любовь!
Д. Быков― За любовь! Я мысленно с вами.
И. Кохановский― Я тебе дал время подготовиться?
Д. Быков― «Как будто по ступенькам, всё выше и вперёд…»
И. Кохановский― Можно, да?
Д. Быков― Валяй, читай.
И. Кохановский― Называется «Вариант Гоголианы»:
И в ночь под Рождество чиновничьему люду
Приснился страшный сон, как грозный приговор:
Являя торжеству законность — о, чудо! —
Спустившись вдруг с небес, к нам едет ревизор.
Точнее — сам Господь в обличье ревизора,
Уставший наблюдать российский наш бардак,
Чтоб нынешних господ собрать до разговора, —
Да только разговор не клеится никак.
Им невдомёк та прыть, что не престала Богу
И что в России не нравится ему.
«А я пришёл, чтоб быть Навальному в подмогу —
Ему ведь с вами здесь не сладить одному».
Так им промолвил Бог, как резанул наотмашь,
Как тот, что только так с властями говорит,
К кому он нынче смог с небес прийти на помощь,
Чтоб дать понять нам, кто есть правды фаворит.
О, как чиновный хор запел вдруг в один голос!
Как будто бы прижат был фактами к стене,
Сплочённый до сих пор, как зёрна в тучный колос,
Чтоб оправдаться в загубленной стране.
«Зачем нам ревизор? И так живём, не тужим.
В России ревизоры не нужны!
Всё это — сущий вздор и вымысел досужий
Заморской ненавистной стороны!
Зачем нам ревизор? Нам дорого спокойство.
Недаром говорится на Руси:
Чтоб лишний разговор ненужный не завёлся,
Не надо сор из дома выносить.
Зачем нам ревизор? И мы не лыком шиты.
Мы сами всём уладим и решим!
И власти не в укор всё будет шито-крыто,
Ведь главное — спокойство для души».
Увы, но страшный сон был, как обычно, краток…
… подвела под этим сном черту.
Чиновный легион вернулся в свой порядок,
Проснувшись в этот день в горячечном поту.
Д. Быков― Проснувшись, но тем не менее не изменившись.
Тут, кстати, очень много вопросов: как я отношусь к формуле Бродского, что «ворюги мне милее, чем кровопийцы»? Видите ли, я большой разницы не вижу. Мне кажется, что как им скажут, так они и будут. Они могут быть и ворюгами, и кровопийцами с равным удобством, с равным спокойством, как у тебя тут сказано.
И. Кохановский― «Говоришь мне, что олигархи — сплошь евреи? // Но евреи мне милее, чем кровопийцы».
(Смех.)
Д. Быков― Это ты сочинил, да? Фил, а прочти «Февраль. Достал «чернил» и выпил». Ты помнишь это, нет? Ну, это ты и Пастернак как бы. Да, нет?
Д. Филатов― Вообще-то в этом году исполняется ровно 100 лет этому великому стихотворению.
Д. Быков― Точно! 1916 год.
Д. Филатов―
Февраль — достал «чернил» и выпил
за то, что рот страны открыт.
Язык на ветер, словно вымпел,
выбрасывал. Рыгал навзрыд…
Нет, ребята, не буду, не буду.
Д. Быков― Не помнишь? А ты можешь объяснить, что такое «чернила»?
Д. Филатов― Господь с тобой. Васильевич объяснит тебе. «Чернила» — это плодово-ягодное вино ценой от 97 копеек до примерно 1,27 рубля; непрозрачное на вид; в «огнетушителях», как правило — 0,7.
И. Кохановский― Типа «Солнцедара».
Д. Филатов― «Солнцедар» страшнее чернил был, упаси господь. Ну не смог, ну не смог.
Д. Быков― Нет, тут вопрос очень важный. «Вы всем нам помнитесь, — пишет Татьяна, — по кабаре Дидурова». Да, это действительно так. У Лёши Дидурова мы были.
Н. Быкова― Царствие ему небесное.
Д. Быков― Царствие небесное, да. Кстати, он и у тебя дома часто бывал. И все просят прочитать что-нибудь из Дидурова. Дидуров — если вы помните, это прославленный автор «Когда уйдём со школьного двора», которое он уже возненавидел тогда, автор песен к «Розыгрышу», автор песен к «Не бойся, я с тобой». Но он был ещё очень серьёзным взрослым поэтом. Пожалуй, да, я прочту из Дидурова то, что мне нравится особенно, потому что весь его цикл «Райские песни» я, конечно, знаю наизусть.
Топот, смрадное дыханье, трели мусоров,
По подъездам затиханье нецензурных слов,
Еле слышно речь Хрущёва — брезжит телесвет.
Мы содвинулись: ещё бы, нам пятнадцать лет!
Как я счастлив был в ту зиму, как я царовал!
Растянул тебе резину тёплых шаровар!
В этом городе отпетом, в каменной стране,
Кроме памяти об этом, все изменит мне…
Но пробью я с дикой силой лёд холодных лет,
Телом троечницы хилой мощно разогрет!
С той зимы не вмёрз во время и иду на спор:
Воздержанье очень вредно с самых ранних пор!
И пока ещё живу я и плачу за свет,
Всюду буду петь жену я из страны Джульетт —
Там трамваев громыханье, там в глуши дворов
Топот, смрадное дыханье, трели мусоров…
Ну здорово же, правда?
Д. Филатов― Спасибо тебе, Алексей Алексеевич! Огромнейшее спасибо!
Д. Быков― Да, Алексей Алексеевич был очень хорошим поэтом.
Вот ещё нам продолжают задавать глубоко личные и лиричные вопросы: «Я хочу быть с любимым человеком, а вынуждена встречать Новый год с семьёй. Что мне делать? Валерия». Ну что делать? Я не знаю, Валерия, что вам делать.
Д. Филатов― Бежать.
Д. Быков― Куда бежать? К любимому человеку? Прямо сейчас, когда уже выпито?
Н. Быкова― Я полагаю, что надо пригласить любимого человека в семью.
Д. Быков― Ну, это бриковский такой выход, знаешь. А он может не пойти, вот в чём проблема. А вообще я должен вам сказать, что Новый год — в этом смысле праздник для многих трагический, потому что встречать надо с семьёй, а хочется быть не с семьёй. Вот у Токаревой, кстати, которая нам сегодня звонила, есть прекрасный об этом рассказ, очень грустный. Она там поехала, побежала, а потом вернулась домой, успела (я имею в виду героиню).
Репринцева, ты что мне скажешь? Блин, ну ты так смотришь! Ну блин, Полька, сделай ты лицо попроще! Я не могу! Эта трагическая рыжесть… Скажи что-нибудь.
П. Репринцева― Я с семьёй уже отметила всё, что я могла, поэтому мне кажется, что это может распространяться вообще… Человек настолько избыточен, что он может распространяться — и в какую-нибудь другую страну можно съездить на два дня, потому что это тоже семья, там какой-нибудь тоже человек, который твоя семья. Твоя семья где-то там, и ты там тоже…
Д. Быков― Ты просто умеешь находиться в разных местах одновременно, по всей видимости.
Д. Филатов― Мы не можем посоветовать, потому что не бывает счастья немедленного. На самом деле нормальный совет: потерпи, голубушка, и постарайся так, чтобы следующий Новый год ты встретила так, как сама хочешь.
Д. Быков― И оно решится как-то. И вообще жизнь развязывает большинство узлов. Помните, у Набокова… О! Не успел я процитировать Набокова — в дверях возник Шендерович. Ну, бог с ним, я-то только рад. Я хочу закончить, пока он переодевается там в праздничное. У Набокова же было сказано: «Задача была так трудна, что казалась неразрешимой, как в жизни не бывает, — помните в «Даре», — но тут она внезапно решилась». И всегда происходит это решение, потому что в некоторых отношениях жизнь умнее нас.
Мне ужасно приятно, что приехал один из моих любимых прозаиков и, кстати, к слову сказать, один из моих любимых поэтов. Нет, вы все не уходите. То, что пришёл Шендерович, не значит, что вы должны все сдвигаться со стола. Ого, конечно! Сейчас ты встанешь, да? Как говорил Гейне: «Женщины носят меня на руках».
Д. Филатов― Где встанешь, там и сядешь.
Д. Быков― Не дай бог, конечно. Действительно хорошая мысль: чтобы в новый год не сесть, встречали его стоя. (Смех.) Это довольно остроумное предложение. Ну, мы стоя и встретили, кстати говоря. Я знаю, что он там сейчас снимает шапочку, расчёсывает бородку. Он у нас появится. Я хочу, кстати, сказать, что поскольку у нас сегодня действительно такой литературный Новый год, мы будем слушать Шендеровича-лирика. Я попросил его специально почитать стихи. Очень немногие знают, что на самом деле, помимо язвящей сатиры, настолько пламенной, что она и на сайте-то не всегда удерживается, он пишет прекрасную лирику, которая, конечно, удержится на сайте.
Меня тут очень многие, кстати, спрашивают: «А как вы приходите на «Эхо», которое ведёт такую двусмысленную политику?» Знаете, лучше иметь возможность на «Эхе» сказать человеческое слово… Я понимаю, что это выглядит ужасным конформизмом для всех нонконформистов, которые ни черта делают и всех судят. Но вы уж простите меня, всё-таки я буду сюда приходить, потому что мне кажется, что то, что между нами происходит — между мной и вами, — это очень важно.
Вопрос Глеба: «Как быстро протрезветь?» Ну, Глеб! Ну что же вы, милый? Ну вы же так хорошо нас слушали! Зачем же вы при этом квасили? Как быстро протрезветь?