, конечно, это немножко похоже на трифоновские «Предварительные итоги», но тем интереснее. И почти никто эту книгу не то чтобы не заметил, её заметили, но как-то она… Хотя, на мой взгляд, водолазкинский «Лавр» ей серьёзно уступает, но почему-то роман Чижова не пришёлся ко двору. Наверное, потому, что он слишком гармоничен, слишком пропорционален.
Вот тут мы сейчас с Андреем, сынком моим, обсуждали для «Новой газеты», какие стартапы в искусстве имеют наибольшие шансы на успех. И он сказал, что вещь хорошо сделанная, вещь просчитанная таковых шансов не имеет. Должны быть очень серьёзные недочёты и какие-то внутренние неправильные соотношения, диспропорции — как в творчестве Лизы Монеточки, например. Мне кажется, что здесь нечто подобное. Вот слишком хорош этот роман. Точно так же, по-моему, самый совершенный фильм Чаплина — это «Месье Верду». И именно он имел наименьший успех.
«Сталкивались ли вы с произведениями авторов, у которых в основу сюжета легла идея о победившем в мире коммунизме?» Да сколько угодно — начиная с «Тоста» Куприна, продолжая «Мы» Замятина и кончая совершенно утопическими сочинениями Николая Трублаини. Нет, очень много было таких книг.
«Как по-вашему, в «Статском советнике» Михалков играет положительного или отрицательного персонажа? Понятно по сюжету, что он антагонист, но Никита Сергеевич явно не заморачивается и просто даёт бесогона». Нет, он играет именно обаяние власти, обаяние зла. Он всё понимает прекрасно, и именно это он играет. Я говорю, что эти люди всё понимают. Они получают наслаждение от сознательных упражнений во зле. У них нет заблуждений ни этических, ни эстетических.
«Почему среди известных писательниц-классиков преобладают британки: Шелли, Остин, сёстры Бронте, Элиот, дю Морье, Мёрдок, Кристи? Здесь феномен или историческая закономерность? Если можно, небольшую лекцию о Дафне дю Морье».
Я действительно очень люблю Дафну дю Морье, часто использовал её в виде эпиграфов (во всяком случае, совершенно точно в одном стихотворении и в одном романе), много её цитирую. Я вообще люблю дю Морье, это просто для меня эталонный писатель.
Почему женщины? А это довольно легко объяснить как раз. Помните, как писал Добролюбов в «Луче света в тёмном царстве»: «Самый сильный стон вырывается из самой слабой груди». Здесь тот самый феномен: чем больше давление традиции, тем больше ответное сопротивление. Сёстры Бронте, которые жили в страшных условиях — в ледяном доме при деспотичном отце, давление предрассудков в обществе очень сильное, естественно. И потом, обратите внимание, что все эти авторы пишут о гибких, мягких, ползучих техниках противостояния злу. Вот когда-то Максим Суханов обратил моё внимание на это. Он сказал, что сетевые техники и вообще сетевая, мягкая сила — это женщины; и мы живём во всё более женском мире. Это очень интересно, очень характерно.
«С каким из персонажей книги «Над кукушкиным гнездом» вы себя ассоциируете?»
Вот уж ни с каким! И ни с кем не хотел бы. И я вам скажу больше. В этом выморочном, больном мире — в мире лечебницы для душевнобольных, где вдобавок правит тоталитарная медсестра — не может быть ни добра, ни правды, а протест там принимает крайне уродливые формы. Поэтому ни с кем я себя не ассоциирую из них. И мне вообще не нравится эта книга, хотя я признаю её великой.
«Интересно ваше мнение как сторонника теории цикличности российской истории. Сложно отрицать, что сейчас с пугающей идентичностью происходит абсолютно то же самое, что и сто лет назад. Собственно вопрос в том, кто может стать Лениным нашего времени».
Это и для меня вопрос, но вы легко на него ответите, если проследите аналогии. Наиболее радикальные сторонники прогресса и наиболее радикальные… не скажу, что аморалисты, но прагматики. К тому же у меня есть сильное подозрение, что Ленин сейчас может находиться только или в глубоком подполье, или за границей. Мы не знаем этого человека. Если бы кто-то нам сказал в 1915 году, что Ленин будет диктатором в России два года спустя, его бы подняли на смех.
«Собянин снёс «ларьки Пандоры». Власть объявила свои постановления бумажками. Гербовая бумага стала туалетной».
Пока ещё нет, но произошло очень важное явление. Повторяется солженицынский тезис о воронке, когда каждый шаг хуже предыдущего, это такой цугцванг. Понимаете, необязательно сейчас было сносить эти ларьки, но это добавлена эстетически важная красочка. Вот эти побоища и эти погромные кучи дерева и железа около метро сегодняшней Москве добавляют инфернальности. И, конечно, эстетически они совершенно неизбежны.
«Каково ваше мнение о творчестве Нила Геймана?»
Он хороший писатель. Тут сравнивают «Американских богов» с «Чёрной башней». «Чёрная башня» — самое слабое произведение Кинга, как мне кажется. Главный наш специалист по Кингу Эрлихман не согласен со мной, и Вебер не согласен, а я считаю, что это слабая книга, поэтому чего и хвалить? У Нила Геймана есть замечательные прорывы, он бывает очень остроумен и мил, но в целом, конечно, это сироп. По-моему, это сироп.
«Как правильнее говорить с детьми о смерти — с помощью метафор или максимально просто и конкретно?»
Я даже не знаю, какая здесь может быть метафора. Только, может быть, зерно. Как раз в том фильме, который я сегодня смотрел, есть сцена, где замечательный разговор о тысячелетней пшенице, 3 тысячи лет пролежавшей в земле, а вот сейчас она дала всходы. Может быть, да, «падши в землю, не умрёт». Но вообще мне кажется, что надо просто объяснить ребёнку, что смерть заслуживает уважения, заслуживает вкуса, эстетики, стилистической цельности (то есть чтобы над ней, по крайней мере, не измываться), но она совершенно не заслуживает слишком серьёзного к себе отношения, поскольку для души её нет. Душа должна игнорировать смерть, потому что душа со смертью несовместима. Душа есть то, что бессмертно. Так объяснял бы я.
«Вы жизнелюб и в каком-то смысле живёте вне времени в мире изящного, вечного, — да какой уж я жизнелюб? Я просто не считаю полезным расчёсывать свои язвы. — Как быть простым смертным? — куда проще меня. — Как подзарядиться жизнелюбием и желанием желать?»
Надо любить кого-то, наверное. Не надо пренебрегать такими вещами, как женская любовь, как дружба. Наконец, даже иногда не худо бывает «откупорить шампанского бутылку или перечесть «Женитьбу Фигаро». Но вообще Господь щадит обычно того, кто занят важным делом, а особенно если это дело интересно Господу. Старайтесь делать то, что будет интересно Господу (ну и то, что интересно вам). Старайтесь заниматься. Я же говорю, труд — это главный самогипноз.
«Каковы творческие планы?» Вот «Маяковский» выйдет уже в марте, и мы сможем выслушать всё, что хотим.
«Как вы относитесь к событиям 3–4 октября 1993 года в Москве? Где вы были в те дни?»
В те времена сложилась уродливая ситуация, и правильного этического выбора тогда не было. Мне не нравилась только надсхваточная позиция, вот она мне казалась совершенно аморальной. Где я был? Я через московский зоопарк, через вольер с жирафами по заданию родной газеты «Собеседник» вместе с армейским другом Павлом Аншуковым пробивался к «Хаммер-центру», чтобы снять репортаж и написать о перестрелке, которая там происходила. Да, было такое дело. До сих пор весь этот абсурд — Пашка, жирафы — я очень живо всё это помню.
«Считаете ли вы Кронина крупным писателем?» Ну, хороший писатель. «Цитадель», «Звёзды смотрят вниз».
«Концерт группы «Машина времени» в Екатеринбурге не состоится из-за распоряжения властей. Ваше мнение об этом, Дмитрий?»
Я уж не знаю, кто там отдавал распоряжение. Меня очень смутило, что пресс-секретарь Холманского мало того что всячески унизил Макаревича, как мне кажется (это моё оценочное суждение), но он ещё и пообещал на него в суд подать за клевету. И концерт запретили (не знаю, Холманский или кто-нибудь другой), и за клевету ещё. Это называется «бьют и плакать не дают». А вообще мне кажется, что Макаревича бояться не нужно. Если люди боятся Макаревича, то как они хотят нас защищать от кошмаров Третьей мировой войны?
«Надеюсь, что не вторгаюсь своим вопросом в вашу личную жизнь. Вы воцерковлённый человек, как часто бываете в храме?»
Вторгаетесь. Я не люблю разговоров об интимном. Уж мне проще поговорить о любви, нежели о вере. Помню, у меня была теоретическая дискуссия с Сергеем Худиевым, и он сразу же спросил, когда я последний раз причащался. Это не метод. Это не дискуссия.
«При попытке трудоустройства мне в кадрах открытым текстом заявили о нежелательности моего места рождения (Львов) и фамилии на «ко», а уж про отчество и говорить нечего. Предприятие — государственная крупная больница. Это при моем сорокалетнем стаже на территории своего российского города».
О такой ситуации только что рассказали на «Эхе». Я думаю, что вам следовало бы просто обратиться в вышестоящую инстанцию. Вот в таких случаях отступать нельзя.
«Стихи пытался читать, но это не моё. Я к этому отношусь спокойно и принимаю это как данность. Наверное, так оно и останется».
Как говорил Николай Петров — донашивайте. Я не выступаю против этого. Когда-то Кушнер сказал: «Стихи — архаика. И скоро их не будет». Зачем любить стихи? Я не понимаю других жанров. Например, я не очень разбираюсь в демотиваторах. От сына я недавно узнал, что бывает полисиллабическая рифма в рэпе. Рэп я вообще терпеть не могу. Ну, кому-то не нравятся стихи — нормально. А кто-то кино не любит — ничего не поделаешь. Стихи — это действительно не для всех. И для всех оно быть и не должно.
«Открыл для себя Воробьёва, — спасибо. — Книги, продающиеся в электронных библиотеках под тегами «сверхспособности», «попаданцы», «становление героя», «альтернативная история» — это фантастика или нет?»
Да, конечно, это фантастика. Просто в своё время, я помню, Лазарчука и Успенского спрашивали: «Где тот центр управления фантастикой, который заставляет всех одновременно писать в жанре альтернативной истории?» Помните, была такая мода? Было ощущение, что просто всех запрограммировали, что компьютер встроили. Альтернативная история — это мода, родившаяся в Штатах в 70-е годы. Вообще это наука в принципе, и у меня Волохов в «ЖД» как раз занимается этим как наукой. Она не имеет пока ещё статуса строгой научной дисциплины, но изучение исторических развило