ю семью в 1915 году?»
Он в 1915 году не строил собственную семью. В 1915 году он познакомился с Бриками, безуспешно добивался Лили и периодически скандалил. Инициатором этой семьи был не Маяковский и не Лиля, а Осип Максимович, который сказал: «Давайте все никогда не расставаться», — но это было сказано уже в 1917 году. Кстати говоря, никакой тройственности там тоже никогда не было, о чём Маяковский сам неоднократно говорил (и Лиля тоже, ещё откровеннее). А устройство семьи Маяковского — это уже после того, как он получил квартиру в Гендриковом, когда он специально заказал для двери табличку «Брик. Маяковский». Вот это момент устройства семьи. Тогда он уже, конечно, я думаю, достаточно много знал. Другой вопрос, что тут важно — не знал ли он конкретно ленинский опыт, а то, что у них, как и написано в статье, был общий источник вдохновения, а именно — «Что делать?».
Что я думаю о первых оценках? Всегда, когда появляется любая моя книга, она разочаровывает по сравнению с предыдущей. Это пишут всегда. Первая моя книга — «Оправдание» — не могла разочаровать по сравнению с предыдущей, поэтому она разочаровала по сравнению с моими стихами. Стихи мои разочаровали сами по себе. Это нормально. Я знаю очень хорошо, что если вашу книгу при её появлении не ругают, значит она не содержит нового, потому что книга, которая содержит новое, обязана раздражать. Вот когда вышла книга об Окуджаве, все говорили: «Это не «Пастернак». Теперь все будут говорить: «Это не «Окуджава». Нормально! Если нет реакции раздражения, а особенно со стороны людей, которые давно уже смотрят тебе в рот, ища, к чему бы прицепиться, если нет реакции раздражения, значит это просто банальность, значит ты повторяешь себя. Каждая следующая книга должна вызывать неожиданность, эффект неожиданности, внезапности и, если вам повезёт, то негодования. Как только о вас начнут писать хорошо — ну всё, значит вы обрели лицо, значит уже константа. Боюсь, что люди, которые раздражают, пока ещё выполняют своё предназначение на земле.
«Прочитал ваш рассказ «Голем»… Это не рассказ, а это колонка, которая совершенно правдиво (клянусь вам, правдиво!) отображает то, что было.
«Не задумывались ли вы о написании своей «Мишахерезады» о приключениях своей юности? Привет вам от группы «ВКонтакте».
Спасибо группе «ВКонтакте». Я никогда не думал об автобиографическом сочинении. Видите ли, дело в том, что у Веллера-то действительно была жизнь богатая. Он мог себе позволить в ранней юности на пари без копейки денег… Кажется, у него было 20 копеек с собой, чтобы доехать от Петербурга до Дальнего Востока, до Владивостока, дать оттуда телеграмму и вернуться. Вот такое «Вокруг света за 80 дней». Ну, нанимаясь сезонным рабочим, где-то одалживая, где-то стреляя, где-то коногонствуя. Я говорю, у Веллера богатый опыт. Мне недавно таксист рассказал, что он слушает Веллера, и чувствуется, что пожил человек. Есть легенда даже, что Веллер ходил по Алтаю и рубил там избы для пропитания. Хотя он ничего подобного не делал, насколько мне известно. Правда, у него такая биография, что я, зная его лет двадцать, тоже знаю не всё.
Веллер может себе позволить писать «Мишахерезаду». Кстати, пожалуй, это одна из немногих книг, при чтении которой я так хохотал наедине с собой! Просто один в комнате сидел и хохотал. Это редко бывает. Там, где особенно… Нет, не буду рассказывать! Не буду! В общем, я очень люблю эту книжку. Мне, слава богу, до такой биографии не хватает… Как говорил Твардовский: «До рубля не хватает 90 копеек». Действительно, надо очень долго жить, чтобы мочь о себе так рассказывать. Когда-нибудь, может быть, в глубокой старости…
«Каждую неделю…» Да, понял, спасибо.
«Какой смысл люди вкладывают люди, — спрашивает Лёша, — [в надписи, которые пишут] на стене Цоя на Новом Арбате? Цоя чаще воспринимают как выразителя внутреннего мира свободной молодёжи или как оригинального поэта?»
Нет, как оригинального поэта его никто не воспринимает точно, потому что Цой и не считал себя поэтом. Алексей Дидуров полагал Цоя поэтом, когда услышал строчку «Я — асфальт». Ему казалось, что это великолепная метафора; серый, жёсткий, заплёванный — вот таким должен быть поэт, таким должен быть голос лирического поэта в наше время. Это хорошая мысль. И у Цоя есть прекрасные стихи — например, «Кукушка». Тут много, кстати, вопросов о том, как соотносятся слова и музыка. Я на это всё отвечу, попробую.
Цой действительно не существует не только вне музыки, но он и не существует вне контекста очень серьёзного. В Цое очень привлекателен его минимализм, который и делает его кумиром таких девочек, например, как в «Сёстрах», потому что его любое сочинение может быть наполнено вашим внутренним смыслом, вы можете вчитать туда совершенно другой текст. Точно так же, как, скажем, песня «Восьмиклассница» в «Стилягах» у того же Тодоровского сработала в совершенно новом контексте, заиграла новыми смыслами. Ну, это нормально. Цой действительно умеет строить такую клетку, в которую помещает множество разных смыслов.
Другое дело — сторона, в которую он эволюционировал. Может быть, он становился несколько более попсовым. Может быть, он становился всё более похож на Брюса Ли и вообще на кумира публики из таких заплёванных видеосалонов. Но это могло быть маской. И он эти маски умел замечательно менять, он был человек тоже очень социально чуткий. И оставаться вечно в образе героя нугмановской «Иглы» он совершенно был не обязан. Но что люди вкладывают в это? Они себя туда вкладывают. Понимаете, в чём дело? Цой даёт им возможность побыть не собой, а побыть таким рыцарем, таким восточным героем.
«Если бы вы стали объектом травли на центральных ТВ с изобличающими репортажами, — был, плавали, знаем, — как бы вы отреагировали на это?»
Тут может быть только одна реакция. Во-первых, говорить правду, рассказывать, как всё обстоит на самом деле. Во-вторых, защищаться по возможности. И в-третьих, продолжать свою деятельность. Понимаете, кто-то правильно заметил, что единственный способ сделать травлю бессмысленной — это показать, что она не достигает цели.
«Помню с ранней юности стихи Александра Аронова. Хотелось бы пару слов о романе Жуховицкого «Остановиться, оглянуться…» и его авторе».
Была чья-то довольно злая шутка: «Прочитав первые десять страниц романа Жуховицкого, я понял, что автор писать умеет. Прочитав остальные шестьсот, я не прибавил к этому пониманию ничего». Это неправда, Жуховицкий умеет писать. Кстати, привет вам, Леонид Аронович, если вы меня слушаете. Я хочу подчеркнуть одну важную штуку. Понимаете, проза Жуховицкого (говорю именно о прозе, а не о публицистике, потому что публицистика сейчас в данном случае вне нашего рассмотрения) писалась в семидесятые годы в основном. И в семидесятые годы очень важно было о некоторых вещах сказать так, чтобы, кому надо, поняли, а кому не надо — не поняли. Проза Жуховицкого — как и проза Воробьёва, кстати говоря, как и проза Трифонова, но это высший образец, — она погружена в очень глубокие контексты, она глубоко достаёт. Надо знать эти контексты.
Жуховицкий — замечательный писатель, на мой взгляд, одной темы: это пустота жизни конформиста, это пустота жизни человека, который обменивает своё внутреннее содержание на пристойное положение в этом социуме. Поэтому его герои очень часто — журналисты. Вот этот обмен, о котором Трифонов написал, «обмен своей сущности на положение», он замечательно раскрыл. Это не такая простая тема, как кажется, потому что… Ну, хорошо, он конформист.
Вот у Вячеслава Рыбакова, кстати, в его замечательных версиях продолжения «За миллиард лет до конца света» показано, что ведь нонконформист имеет свои риски: он может сойти с ума, он может превратиться в городского сумасшедшего, обитателя болот. Кстати, там судьба Вечеровского нарисована довольно достоверно — вот этот прячущийся от всех, страшный диссидент. Я боюсь, что конформист — это тоже как бы лишь один полюс этого магнита, а на другом полюсе находится безумец. Поэтому проза Жуховицкого построена на серьёзном конфликте. И, сверх того, она хорошо написана. Героини у него всегда обаятельные, что для меня важный признак. Видно, что пишет человек, который любит и увлекается действительно самим веществом романа, любовной атмосферой. Он талантливый человек, конечно.
«Ваше мнение о творчестве Всеволода Емелина? Я его терпеть ненавижу!»
А я люблю Всеволода Емелина. Мне кажется, что он хороший поэт. И сколько бы нас с ним ни ссорили и ни противопоставляли, в общем, мы делаем одно дело — мы пытаемся писать лирику на современном материале. Мне кажется, что Всеволод Емелин владеет замечательным инструментарием, прекрасно имитирует речь человека массы, сам не являясь человеком массы. Человек массы — это человек гипнабельный, а Емелин абсолютно не гипнабельный. И вообще мне кажется, что Емелин очень хороший человек с внутренней драмой, замечательный.
«Ваше мнение по поводу XVIII века в русской литературе? Отчего Сумароков, Херасков с «Россиадой» или уже Сергей Ширинский-Шихматов канули в забытьё? Даже у Державина нет полного собрания сочинений, а ведь это клад. Отчего же целый век забыт?»
Нет, у Державина, насколько я помню, выходили достаточно полные собрания ещё в XIX столетии. Сейчас, вероятно, действительно нет такого собрания. Но я абсолютно убеждён, что Державин не сброшен с корабля современности — уже хотя бы потому, что благодаря роману Ходасевича, благодаря поэтике Маяковского (очень точно многие раскрывают её одическую традицию; скажем, в замечательной книге Вайскопфа «Во весь логос» подробно исследованы связи Маяковского с одической традицией в русской поэзии), благодаря всему этому Державин жив. Другое дело, что Херасков, допустим, Сумароков (Сумароков, кстати, в меньшей степени), Тредиаковский — они, естественно, как-то накрыты двумя предыдущими веками. Ну, поэзия огромно шагнула вперёд.
А кто уж в Англии так всерьёз читает Чосера? Или кто во Франции как следует знает «Песнь о Роланде»? Ведь первый поэт, начавший писать на современном языке и более или менее на современную тематику — это Вийон. А многие ли знают Ронсара? Многие ли вообще как следует, в оригинале, в России читают… Я уже не говорю о Франции, где вообще интереса к поэзии значительно меньше. Правильно писала Ахматова: «Французская живопись съела литературу». Но многие ли в России читают, скажем, французскую поэзию XVI века? Очень трудно мне это представить (даже в перев